— Nadie, — повторил он. Той ночью, когда лежала обнаженная в кровати, она почувствовала, как на нее нисходит некий холодный дух. Она повернулась и сказала об этом клиенту, стоявшему поодаль. — Я постараюсь кончить побыстрее, — ответил он. Но в то мгновение, когда он лег в постель рядом с нею, она испустила крик, вся отвердела, а ее глаза побелели. В затемненной комнате он не мог видеть ее, однако, пощупав рукой ее тело, он заметил, что оно выгнулось и все дрожит под его ладонью, тугое как барабан. Этот тремор в ней был как гул потока, бегущего по костям. — Что это? — заволновался он. — Что это? Полуодетым, на ходу продолжая одеваться, он выскочил в коридор. Словно из ниоткуда возник Тибурсио. Оттолкнув мужчину в сторону, он встал у кровати на колени, расстегнул пряжку поясного ремня, выхлестнул его из шлевок, сложил в несколько раз и, схватив девушку за лицо, всунул ремень ей между зубами. Клиент смотрел с порога. — Я ничего ей не сделал, — сказал он. — Я к ней даже не притронулся. Тибурсио встал и направился к двери. — Она вдруг вот так вот раз — и все, — сказал клиент. — Никому не говори, — сказал Тибурсио. — Ты меня понял? — Заметано, я понятливый, старина. Дай только найду свои туфли. Alcahuete затворил за ним дверь. Сквозь зубы, стиснувшие ремень, девушка тяжело дышала. Он сел, откинул одеяло. Без всякого выражения на лице осмотрел ее. Чуть наклонился над ней в своей черной шелковой рубашке. Издавшей тихий лживый шепоток. Этакий то ли патологический вуайерист, то ли гробовщик. А может быть, инкуб неясной ориентации или просто одетый в темное хлюст, зашедший с неоновых улиц и своими бледными тонкопалыми ручонками выделывающий пассы, механически подражающие движениям истинных мастеров-целителей, которых он видел или о которых слышал и теперь воображает, будто может их заменить. — Кто ты? — произнес он. — Ты никто и ничто. Когда он вышел на веранду, притворив за собой сетчатую антимоскитную дверь, мистер Джонсон сидел у крыльца на завалинке. Старик опирался локтями в колени и смотрел, как над горами Франклина, густея, расплывается закат. Вдали над рекой вдоль jornada{52} в небе плыли стаи гусей. Они казались обрывками веревок на фоне болезненной красноты неба и летели слишком далеко, чтобы их было слышно. — И куда это ты собрался? — проговорил старик. Джон-Грейди подошел к перилам веранды, встал там, ковыряя в зубах и глядя вдаль, туда же, куда смотрел старик. — А с чего вы взяли, что я куда-то собрался? — Волосы все назад зализаны, как у ондатры. Сапоги опять же начищены. Джон-Грейди сел на завалинку рядом со стариком. — В город еду, — сообщил он. Старик кивнул. — Что ж, — сказал он, — надо думать, город по-прежнему на месте. — Да, сэр. — Хотя мне он и даром не нужен. — А когда в последний раз вы были в Эль-Пасо? — Не знаю. Уже, наверное, год не был. Может, дольше. — И вам не надоедает все время в этой глуши сидеть? — Надоедает. Временами. — И вы не хотите даже по-быстрому туда наведаться? Типа глянуть, что в мире происходит. — Не думаю, что от такого набега будет много проку. Кроме того, не думаю, что в мире что-нибудь происходит. — А в Хуарес вы когда-нибудь ходили? — Ходил, конечно. В те времена, когда я был пьющим. Последний раз в Хуаресе, то есть в Мексике, я был году этак в одна тысяча девятьсот двадцать девятом. Видел там, как какого-то мужчину застрелили в баре. Он стоял у стойки, пил пиво, а тот человек влетел, подошел к нему сзади, вытащил из-за пояса армейский самозарядный кольт сорок пятого калибра и выстрелил ему в затылок. Потом сунул ствол назад к себе в штаны, повернулся и вышел из заведения. При этом он не особенно даже и торопился. — И что — насмерть? — Да. Мужик умер прямо стоя. Запомнилось, как быстро он падал. Просто мертвая туша. В кино такие вещи ни хрена правильно не показывают. — А вы где были? — А я стоял с ним почти рядом. Все видел в буфетном зеркале. Из-за того случая я практически оглох на одно ухо. А ему почти что голову оторвало. Кровища, кровища везде! Мозги! На мне была новехонькая габардиновая рубашка «страдивариус» и вполне себе неплохая стетсоновская шляпа, так я все, что на мне было, сжег. Кроме сапог разве что. А уж мылся, оттирался… Девять раз, наверное, всего себя с головы до ног вымыл. Он вновь устремил взгляд вдаль на запад, где небо начинало уже темнеть. — Такие вот легенды старого Запада, — сказал он. — Да, сэр. — Во многих стреляли, многих убили. — А кто они были — ну, те люди, что в старину жили здесь? Мистер Джонсон провел пальцами по подбородку. — Ну-у… — протянул он. — Думаю, народ, что здесь собрался, прибыл в основном из Теннеси и Кентукки. Из округа Эджфилд в Южной Каролине. Из южной части Миссури. Сплошь горцы. И их предки, которые жили в Европе, тоже были горцы. Эти стреляют запросто. Причем не только здесь. Они все прибывали, двигались на запад, и к тому времени, как оказались здесь, Сэм Кольт изобрел свой дешевый шестизарядный револьвер. Наконец-то они в силах позволить себе оружие, которое можно всюду носить на поясе! И все. Тут ни прибавить, ни убавить. Страна или местность тутошняя здесь совершенно ни при чем. Запад. Ну, запад. Да они были бы такие же, окажись они где угодно. Я много думал об этом, но ни к какому другому выводу прийти никак не могу. — А когда вы были пьющим, вы здорово много пили, а, мистер Джонсон? Если, конечно, мне позволительно об этом спрашивать. — Здорово много. Но все же я был не такой горький пьяница, как некоторые теперь утверждают. Но эта страсть была для меня не каким-нибудь шапочным знакомством. — Да, сэр. — Можешь спросить у кого угодно. — Да, сэр. — До моих лет доживешь, перестанешь обращать внимание на всякие пустые экивоки. Думаю, именно это Мэка иногда во мне напрягает. Но ты спрашивай, не стесняйся. — Да, сэр. А пить вы как — взяли и бросили? — Нет. Для этого у меня больно уж сильная была привычка. Я бросал и начинал снова. Бросал и снова начинал. Но в конце концов сподобился бросить напрочь. Может быть, просто стар стал для этого дела. Во всяком случае, доблести моей тут никакой нет. — В том, что пили, или в том, что бросили? — Ни в том, ни в другом. Нет никакой доблести в том, чтобы бросить то, чему предаваться все равно больше не способен. Красиво, да? Он кивнул в сторону заката. Закат почти погас, оставив в небе лишь темный слоистый пурпур. Таящий в себе холод грядущей тьмы, который уже излился и затопил все вокруг. — Да, сэр, — сказал Джон-Грейди. — Красиво. Старик вынул из кармана сигареты. Джон-Грейди улыбнулся. — Я смотрю, курить вы не бросаете, — сказал он. — Хочу, чтобы меня похоронили с пачкой в кармане. — Думаете, там они вам понадобятся? — На самом деле не думаю. Но человеку свойственно надеяться. Он бросил взгляд в небо: — Интересно, куда зимой летучие мыши деваются? Им надо ведь что-то есть. — Может, они какие-нибудь перелетные? — Надеюсь. — Как вы думаете, стоит мне жениться? — Ч-черт, сынок! Мне-то откуда знать? — Вы ведь так и не женились? — Это не значит, что я не пытался. — И что — попытка оказалась неудачной?