Он снова сунул руку в нору и вытащил еще одного. Билли, сидя, пристроил этого щенка ко второму, который уже возился у него на сгибе колена. Всего щенков оказалось четверо. — Слушай, эти мелкие засранчики наверняка есть хотят, — сказал он. — Там все уже, больше нет? Джон-Грейди лежал прямо щекой на земле. — Кажется, всех достал, — сказал он. Щенки в это время пытались спрятаться, заползая Билли под колено. Одного он приподнял, держа за шкирку. Тот висел как тряпочка, грустно взирая на окружающий мир водянистыми глазками. — Давай-ка послушаем, — сказал Джон-Грейди. Посидели, послушали. — Там еще кто-то есть. Снова уткнувшись лицом в землю, он сунул руку в нору и стал шарить во тьме по всем закоулкам. Прикрыл глаза. — Есть, поймал, — сказал он. Щенок, которого он вытащил, оказался мертвым. — Дохляк, — сказал Билли. — Мне такого не надо. Окоченевшее тельце мертвого щенка было свернуто клубком, лапы перед мордочкой. Он положил его на землю и попытался засунуть руку еще глубже. — Ну что, все не нащупаешь? — Нет. Билли встал. — Дай я попробую, — сказал он. — У меня руки длиннее. — Давай. Билли лег на землю, сунул руку в нору. — Ну-ка, давай вылазь, мерзавчик мелкий, — проговорил он. — Ты нашел его? — Да. Черт меня подери, если он не пытается сейчас кусаться. Появившийся на свет божий щенок пищал и извивался в его руке. — А вот это уже не дохляк, — сказал Билли. — А ну, дай глянуть. — Толстенький какой пузанчик. Подставив ладонь чашечкой, Джон-Грейди взял щенка и держал его перед собой. — Интересно, что он в том дальнем углу в одиночестве делал? — А может, он был с тем другим, который умер. Джон-Грейди поднял щенка повыше, заглянул в его наморщенную мордашку. — Что ж, похоже, у меня теперь есть собака, — сказал он. Целый месяц, до конца декабря, он ремонтировал хижину. Инструменты привез на лошади из Белл-Спрингз, а у дороги все время держал мотыгу и лопату, и вечерами, когда попрохладнее, ремонтировал подъездной путь — заравнивал колдобины, вырубал кусты, копал канавы и засыпал землей промоины, время от времени опускаясь на корточки и оглядывая окрестность, чтобы определить, куда в случае дождя побежит вода. За три недели он закончил уборку мусора — все вывез или сжег, побелил печь, починил крышу и впервые доехал на грузовике по старой дороге до самого дома, а в кузове привез трубы из вороненой листовой стали для дымохода, банки с краской и белилами и новые сосновые полки для кухни. На окраине Аламеды он долго ходил по свалке, с рулеткой в руках осматривал ряды старых оконных рам, мерил их высоту и ширину, сверяя с цифрами, которые были у него записаны в блокнотик, лежащий в нагрудном кармане рубашки. Отобранные рамы вытащил в проход, подогнал к воротам свалки грузовик и вдвоем со смотрителем погрузил рамы в кузов. Тот же смотритель свалки продал ему стекла на замену разбитых, показал, как их разметить и нарезать при помощи стеклореза, и даже подарил ему стеклорез. Там же он купил старый, еще меннонитской работы, сосновый кухонный стол, смотритель помог ему этот стол вынести и взгромоздить в кузов, посоветовав вынуть из него ящик и поставить рядом. — Иначе на повороте он может вывалиться. — Да, сэр. — А то и за борт ухнет. — Да, сэр. — А это стекло лучше возьмите с собой в кабину, если не хотите, чтобы оно разбилось. — Ладно. — Ну, пока? — Пока, сэр. Каждый день он работал до глубокого вечера, а приехав, расседлывал коня, в потемках конюшенного прохода чистил его, а потом заходил на кухню, вынимал из духовки свой ужин, садился и ел его в одиночестве при свете прикрытой абажуром лампы, слушая безупречный отсчет времени, ведущийся старинными часами в коридоре, и старинную тишину пустыни, лежащей в темноте вокруг. Бывало, что так, сидя на стуле, и засыпал; просыпался в самый глухой и странный ночной час, вставал и брел, пошатываясь, по двору к конюшне, находил там своего щенка, брал на руки и клал в отведенную ему коробку на полу рядом с койкой, ложился лицом вниз, свесив руку с койки в коробку, чтобы щенок там не плакал, после чего окончательно засыпал не раздевшись. Пришло и миновало Рождество. Под вечер в первое воскресенье января приехал Билли, верхом пересек вброд ручей, выкрикнул перед домом что-то приветственное и спешился. В дверях показался Джон-Грейди. — Ну, что поделываем? — спросил Билли. — Оконные рамы крашу. Билли кивнул. Огляделся: — А ты меня зайти не пригласишь? Джон-Грейди провел рукавом у себя под носом. В одной руке он держал кисть, обе руки вымазаны синей краской. — Не знал, что тебе требуется приглашение, — сказал он. — Давай, заходи. Билли вошел в дверь и остановился. Вынул из кармана сигарету, прикурил и оглядел обстановку. Прошел в другую комнату, вернулся. Сложенные из саманных блоков стены были побелены, весь домик изнутри сиял чистотой и монашеским аскетизмом. Глиняные полы были выметены и выровнены, кроме того, Джон-Грейди хорошенько прошелся по ним самодельной трамбовкой, сделанной из толстого кола для забора с прибитым к его торцу обрезком доски. — Ну что ж, старый домишко прямо в два раза лучше стал. В том углу какого-нибудь святого поставишь? — А неплохая мысль. Билли кивнул. — Любой помощи буду рад, — сказал Джон-Грейди. — Вас понял, — отозвался Билли. Окинул взглядом ярко-синие переплеты оконных рам. — А что, голубой краски посветлее у них не было? — спросил он. — Сказали, светлее у них нынче не водится. — Дверь хочешь тоже в этот цвет выкрасить? — Ну. — Вторая кисть у тебя имеется? — Да. Есть еще одна. Билли снял шляпу, повесил на гвоздь у двери. — Ладно, — сказал он. — И где она? Джон-Грейди перелил часть краски из банки в пустую посудину, Билли, став на колено, принялся размешивать ее кистью. Осторожно притиснув пучок кисти к краю посудины, он снял с него лишнюю краску, после чего вывел яркую синюю полосу по центру дверного полотна. Через плечо оглянулся: — Откуда у тебя взялась лишняя кисть? — А это я специально держу — на случай, если явится какой-нибудь дурачок и захочет принять участие в покраске. С наступлением сумерек работу прекратили. С хребта Лас-Харильяс, что в Мексике, задул холодноватый ветерок. Они стояли у грузовика, Билли курил, и оба смотрели, как над горами на западе огненная полоса густеет и сменяется темнотой. — А ведь тут холодновато будет зимой-то, а, приятель? — сказал Билли. — Я знаю.