— Да уж наверное. Ты ее сюда-то пригласил бы. Хочу на нее глянуть. — Да, сэр. — Говоришь, она ни бум-бум по-английски? — Да, сэр. — Эк ведь! — Мэк снова покачал головой. — Ладно, все, — распорядился он. — Давай выметайся. — Да, сэр. Пройдя по комнате, у двери Джон-Грейди остановился и обернулся: — Спасибо, сэр. — Ладно, давай. Вместе с Билли он отправился в Седар-Спрингз. Поднявшись до верховьев распадка, они снова стали спускаться, гоня стадо перед собой и отлавливая всех тех животных, что выглядели подозрительно; один набрасывал лассо на голову, другой сразу же на задние ноги, ревущего бычка валили наземь, спешивались и бросали поводья; кони при этом пятились, держа веревки натянутыми. В стаде имелись новорожденные телята, у некоторых были черви в пупках; их обрабатывали эликсиром «Пирлесс», червей удаляли, болячки снова смачивали эликсиром и телят выпускали. Вечером подъехали к Белл-Спрингз, Джон-Грейди спешился, оставил Билли с лошадьми у водопоя и через болотце, поросшее спороболусом, направился к старому глинобитному строению. Распахнул дверь, вошел. Постоял тихо и неподвижно. Сквозь пустую раму небольшого окошка в западной стене все помещение заливало солнце. Пол из утоптанной и пропитанной жиром глины весь завален мусором — старыми тряпками и банками из-под консервов; кроме того, повсюду высились странные конические кучки грязи, сформированные водой, когда она просачивалась сквозь земляную крышу, положенную на решетку из жердей-латильяс. Эти похожие на сахарные головы кучки высились повсюду, будто домики каких-нибудь термитов Старого Света. В углу железный остов кровати с заткнутыми в пружины несколькими смятыми пивными банками. На задней стене — календарь 1928 года с рекламой компании Клея и Робинсона: ковбой на ночном дежурстве на фоне встающей луны. Он прошел сквозь длинный солнечный луч, в котором сразу же заплясали пылинки, и, шагнув в пустой дверной проем, оказался в другой комнате. Там к задней стене была пристроена маленькая двухконфорочная дровяная плита с грудой сваленных за ней ржавых труб, рядом два старых ящика из-под кофе «Арбаклз ариоза», гвоздями приколоченные к стене, третий лежал на полу. Несколько банок домашней закатки — с фасолью, помидорами и сальсой. На полу битые стекла. Старые, еще довоенные газеты. Со вбитого в стену у кухонной двери колышка свисал полусгнивший, когда-то горчично-желтый «рыбий» дождевик{40}, под ним обрывки старой кожаной упряжи. Обернувшись, Джон-Грейди обнаружил, что Билли стоит в дверях, за ним наблюдает. — А где же спальня, в которой будет проходить медовый месяц? — спросил Билли. — Ты стоишь на ее пороге. Все так же прислонясь к дверному косяку, Билли добыл из кармана рубашки пачку сигарет, одну вытряхнул и прикурил. — Единственное, чего тут не хватает, так это дохлого мула на полу. Тем временем Джон-Грейди прошел к двери кухонного хода, стоит смотрит наружу. — Надеешься, что сюда пройдет грузовик? — с сомнением в голосе проговорил Билли. — Думаю, если с другой стороны… глядишь, может, мы и сумеем подъехать. — Какое, к черту, «мы»? У тебя что, крыса в кармане? Джон-Грейди улыбнулся. От кухонной двери открывался вид на закат; впрочем, над скалистыми утесами хребта Лас-Харильяс{41} солнце стояло еще довольно высоко. Он притворил дверь, бросил взгляд на Билли и, пройдя к плите, поднял одно из чугунных конфорочных колец, осмотрел его и опустил на место. — Может, я в чем-то ошибаюсь, конечно, — начал Билли, — но есть у меня такое подозрение, что если уж они привыкли к электричеству и воде из крана, отлучить их от всего этого дьявольски трудно. — Ну, где-то же надо начинать. — И она будет на этом готовить? Джон-Грейди опять улыбнулся. Прошел мимо Билли в соседнее помещение. Стоявший в прежней позе у косяка Билли вытянулся, чтобы пропустить его, и опять стоит смотрит. — Надеюсь, она деревенская девушка, — сказал он. — Как ты насчет того, чтобы назад ехать с той стороны и на обратном пути глянуть, во что превратилась старая дорога? — Как хочешь. Но только тогда мы вернемся поздно. Джон-Грейди стоит в дверях, смотрит наружу. — Ну-у, — протянул он, — тогда ладно. Заеду сюда снова в воскресенье. Билли не сводил с него изучающего взгляда. Отлип наконец от дверного косяка, прошелся по комнате. — Да ну, зачем откладывать, — сказал он. — Так и так все равно в темноте ехать придется. — Билли! — А-а? — Это ведь и впрямь ничего не значит, правда? Что кто-нибудь там подумает. — Конечно. Уж кому, как не мне, это знать. — Ты глянь, картинка-то какая, а? Он смотрел на лошадей за ручьем, те стояли, вырастая из собственных темнеющих отражений в воде; головы подняты, взгляды устремлены к дому, вокруг тополя, горы, а сверху огненная ширь вечернего неба. — Ты небось думаешь, со временем все это наваждение у меня пройдет. — Нет. Не думаю. Раньше и впрямь так думал, но теперь нет. — Слишком далеко у меня все зашло, поэтому? — Не только поэтому. Просто ты — это ты. Большинству людей достаточно пару раз носом ткнуться, глядишь, уже и соображать начали. А ты мне все больше и больше напоминаешь Бойда. Помню, для меня единственным способом заставить его что-нибудь сделать было запретить ему это делать строго-настрого. — Когда-то тут была труба, вела от источника к дому. — Так ведь ты можешь и снова ее проложить. — Эт-точно. — Зато вода тут по-прежнему хороша. Нигде воды лучше нету. Билли вышел во двор, сделал долгую затяжку сигаретой, стоит смотрит на лошадей. Джон-Грейди затворил дверь. Билли обратил взгляд на него: — Ты так и не сказал мне, что сказал Мэк. — Да много-то он не говорил. Если он и подумал, что я спятил, то он такой джентльмен — никогда виду не подаст. — А как ты думаешь, что бы он сказал, если бы узнал, что она работает в «Белом озере»? — Даже не знаю. — Понятное дело, не знаешь. — Он не узнает об этом, если только ты ему не скажешь. — Я уже подумал об этом. — И что? — Ну, у него вообще бы тогда было радости полные штаны. Билли щелчком отбросил окурок в дальний конец двора. К тому времени уже достаточно стемнело, так что в сумеречном свете он прочертил светящуюся дугу. Мимолетную, как и вся жизнь. — Давай-ка лучше поехали, — сказал он. Он все же не продал коня Вольфенбаргеру. В субботу приехали двое друзей Макговерна, они стояли, прислонясь к бамперу своего грузовика, курили и болтали, пока он седлал коня, а потом выводил из конюшни. Увидели коня, выпрямились и застыли. Он им кивнул и повел коня дальше, в корраль. Из кухни вышел Мэк, приветствовал мужчин кивком: — Доброе утречко. Пошел по двору. Кроуфорд познакомил его со вторым мужчиной, и втроем они пошли к корралю. — Как две капли похож на того коня, на котором рассекал старина Чавес, — сказал этот второй. — Насколько мне известно, родственной связи между ними нет. — А с тем конем была вообще занятная история. — Еще какая. — Думаешь, конь правда может горевать по человеку? — Нет. А ты думаешь, может? — Нет. Но история тогда приключилась и впрямь странная.