— Еще пару месяцев назад я бы с тобой согласился. Теперь все по-другому. Есть вещи, которые не мы решаем. Да и вообще наши решения тут ни при чем. Долго сидели в молчании. Билли то смотрел на Джона-Грейди, то обводил глазами комнату. Пыльный танцпол, пустой помост для музыкантов. Громаду зачехленной барабанной установки. Оттолкнув стул, он встал, аккуратно придвинул стул на прежнее место к столу, потом повернулся и, пройдя через комнату мимо бара, вышел за дверь. Поздней ночью, лежа в темноте на койке, Джон-Грейди услышал, как хлопнула кухонная дверь, потом закрылась сетчатая. Лежит слушает. Потом сел, сбросил ноги на пол, нашел сапоги и джинсы, натянул их, надел шляпу и вышел во двор. Светила почти полная луна, было холодно и поздно, из кухонной трубы дым не шел. На заднем крылечке сидел в брезентовой куртке мистер Джонсон, курил сигарету. Поднял глаза на Джона-Грейди и кивнул. Джон-Грейди сел на ступеньку рядом с ним. — Что вы тут делаете на таком холоде без шляпы? — сказал он. — Не знаю. — Как вы себя чувствуете? — Да ничего. Нормально. Иногда просто хочется ночью выйти на свежий воздух. Хочешь сигарету? — Нет, спасибо. — Что, тоже не спится? — Да, сэр. Наверное, так. — Как тебе новые кони? — Думаю, он все сделал правильно. — Да видел я их в коррале: ледащенькие какие-то жеребятки. — Некоторых из них он, кажется, собирается продавать. — Тоже мне, барышник, — усмехнулся старик. Покачал головой. Затянулся сигаретой. — А вы занимались выездкой, мистер Джонсон? — Приходилось. Но только так, в пределах необходимого. Особо-то лихим вольтижером я никогда не был. Что бы это ни значило. Однажды лошадь меня крепко приложила. Такое остается в памяти, сознаешь ты это или нет. И потом мешает. Пусть даже в мелочах. Таких, что их даже не замечаешь. — Но вам же нравится ездить верхом. — Нравится. Но Маргарет ездила в два раза лучше меня. Чтобы женщина так управлялась с лошадьми, я и не видывал никогда. Куда мне до нее! Мужчине в этом признаваться трудно, но что ж поделаешь, если это правда. — А работали вы тогда на ранчо «Матадор»{33}? — Да, было дело. — И как? — Да как… Тяжелая была работа. Как-как… — Работа, думаю, с тех пор не изменилась. — Да нет, все-таки изменилась, наверное. Немножко. Никогда я не был особенно влюблен в скотоводство. Но это был единственный бизнес, в котором я хоть что-то понимал. Сидит курит. — А можно вас кое о чем спросить? — сказал Джон Грейди. — Спрашивай. — Сколько вам было лет, когда вы женились? — А я женат-то никогда и не был. Так и не нашел женщину, которая бы согласилась терпеть меня. — Он бросил взгляд на Джона-Грейди. — Маргарет была дочерью моего брата. В восемнадцатом году брата с женой обоих свела в могилу эпидемия инфлюэнцы. — Я и не знал… — Она родителей практически не помнила. Когда лишилась их, маленькая была. Лет что-нибудь пяти. А ты чего без куртки? — Ничего, мне нормально. — Я тогда был в Форт-Коллинзе, Колорадо{34}. За мной послали. Я погрузил в вагоны лошадей и вернулся с ними на поезде. Ты смотри не простудись тут. — Нет, сэр. Не простужусь. Мне не холодно. — Сколько я ни старался (а я, видит бог, старался), так и не нашел такую, чтоб подошла для Маргарет. — Такую — это кого? — Жену. Такую жену. Ну и в конце концов мы перестали искать. Может быть, зря. Не знаю. В основном ее воспитывала Сокорро. И она освоила испанский лучше самой Сокорро. Ужасно было тяжело. Сокорро сама чуть не умерла. Да она и до сих пор не совсем оправилась. И никогда, наверное, не оправится. — Да, сэр. — Мы уж как только ее не баловали — вроде должны были вконец испортить, но к ней как-то ничего не приставало. Даже не знаю, почему она стала такой, какой стала. Можно сказать, просто чудо какое-то. Во всяком случае, моей заслуги в этом точно нет, ты меня понимаешь? — Да, сэр. — Вон, взгляни-ка. — Старик дернул подбородком в сторону луны. — А что такое? — Нет, сейчас не видно. А ну-ка, ну-ка… Нет. Исчезли. — Кто? — Птицы пролетели. Прямо по луне. Может, гуси. Не знаю. — Я не заметил. В какую сторону летели? — Туда, вглубь пустыни. Наверное, летят на болото, которое вдоль реки около Белена. — Да, сэр. — Когда-то я любил скакать ночью. — Я тоже. — Ночью в пустыне можно увидеть вещи, которых и не поймешь даже. И конь тоже видит всякое. Может, конечно, и шарахнуться, а может увидеть что-нибудь такое, что вроде и не напугался, а ты все равно поймешь, что он что-то такое увидел. — Ну, например? — Не знаю. — Это, в смысле, духов, нечисть какую-то? — Нет. Я не знаю что. Просто едешь и понимаешь, что он их видит. Там они есть. — То есть это и не звери? — Нет. — Не то, чего он просто опасается? — Нет. Это, скорее, что-то ему очень знакомое. — А нам нет. — А нам нет. Вот так-то. Старик сидит курит. Поглядывает на луну. Но птицы больше не пролетают. Помолчал, потом говорит: — Нет, ну при чем тут привидения? Это я больше о том, какова жизнь. Если ты ее понимаешь. — Да, сэр. — Однажды ночью, когда мы стояли на реке Плэт{35} неподалеку от Огаллалы{36}, сплю это я на своей спальной скатке немного в стороне от лагеря. Ночь лунная — прямо как нынче. Холодно. Время года — весна. Просыпаюсь, и такое чувство, будто я слышал их даже сквозь сон: мощное шуршание, как шепот повсюду, а это были гуси, тысячами летящие вверх по реке. Их стая пролетала надо мной битый час. Луну собою напрочь заслонили. Я думал, у нас коровы со страху разбегутся, но ничего, устояли. Встал это я, отошел чуток, стою смотрю. И вижу: некоторые из молодых ковбоев нашей команды тоже повскакали, стоят прямо в исподнем, смотрят. Такой шурш стоял! Летели они высоко, так что звук не был громким, дело не в том, просто странно, как этот звук нас разбудил, — мы ж так уставши были. В моей ремуде был конек, который служил мне специально для всяких ночных поездок, — Бузер его звали, — смотрю, старина Бузер уже тут как тут. Он, видимо, подумал, что вот-вот все стадо с места снимется, но обошлось. А стадо тогда подобралось — ох не подарок. — А бывали случаи, когда все стадо бросалось опрометью невесть куда? — Бывали. Мы тогда направлялись в Абилин{37} — году этак в тысяча восемьсот восемьдесят пятом. Я был тогда совсем еще шкетом. А случилось это с нами по вине одного хмыря из другой компании; он шел за нами следом до того места, где мы, форсировав Ред-Ривер около фактории Доуна, перешли через границу на индейские территории{38}. Он сделал это специально: знал, гад, как трудно будет снова собрать стадо, но мы поймали паршивца, и это был именно он, потому что от него все еще воняло угольным маслом{39}. Гаденыш подкрался ночью, поджег кошку и запустил ее в гущу стада. То есть буквально швырнул ее туда. Уолтер Деверо, помню, как раз в этот момент сменялся с ночной вахты, он первый услышал шум и оглянулся. Говорит, с виду это было будто пронеслась комета, только с диким визгом. Боже, какой поднялся тарарам! Мы стадо потом целых три дня собирали, а когда двинулись дальше, все равно не хватало что-то около сорока голов. Часть из них охромело, часть под шумок было разворовано, да еще и двух лошадей загубили. — А что было с тем парнем?