Джон-Грейди кивнул. — Сдурел совсем? Смеешься надо мной или как? Черт тебя подери. Такое впечатление, что ты совершенно спятил. — Нет, я совсем не спятил. — А я говорю, спятил. — Я люблю ее, Билли. Билли расслабленно откинулся на стуле. Его руки бесполезно свесились по сторонам. — Уй-ё-оо! — проговорил он. — Черт тебя дери. — Ну да, звучит дико, но я ж не виноват. — Это все моя вина. Не надо было мне вообще тебя туда таскать. Ни в коем случае не надо было. Никогда. Никогда, вот ведь как. Это моя вина. Ч-черт, что теперь жаловаться, сам виноват. Потянувшись вперед, он взял зажженную сигарету из жестяной пепельницы, куда только что положил ее, затянулся и выдул дым. Покачал головой. — Ты мне вот что скажи… — проговорил он. — Что сказать? — Что, к дьяволу, ты собираешься с ней делать, если тебе удастся ее оттуда вызволить? Чего тебе, конечно же, не удастся. — Женюсь на ней. Билли замер, не донеся сигарету до рта. Снова отложил ее. — Ну да, — сказал он. — Ну да. Вот теперь отвечай за тебя. — Я серьезно, Билли. Билли откинулся на стуле. Посидел, вскинул руку: — Нет, ч-черт, я не могу поверить собственным ушам! По-моему, это я тут спятил. А если нет, то я последний сукин сын. Ты что, вообще последнего своего кроличьего ума лишился? Да, дружище, я последний сукин сын. Никогда, за всю свою жизнь я не слыхал ничего подобного. — Я понимаю. Но что ж я могу поделать? — Да ясно, что ни черта. — Но ты поможешь мне? — Нет и еще раз нет. Да ты знаешь хоть, что они с тобой сделают? Прицепят тебя за башку к этой их какой-нибудь машинке, включат большой рубильник и так поджарят твои мозги, что ты забудешь, как лезть во всякие неприятности. — Я серьезно, Билли. — А думаешь, я не серьезно? Я им помогу даже провода подсоединить. — Понимаешь, мне туда нельзя. Он знает, кто я. — Взгляни-ка на меня, сынок. Ты сам-то себя послушал бы! Что ты за чушь городишь! Ты хоть подумай, с какими ты людьми связался! Неужто ты и в самом деле полагаешь, что можешь прийти туда и начать торговаться с каким-то грязным сутенером, который запросто покупает и продает людей. Это тебе не ножиками торговать на лужайке напротив городского суда. — Что ж тут поделаешь. — Что ты мне все «поделаешь» да «поделаешь»! Что это значит — «ничего не поделаешь?» — Ничего. Чему быть, того не миновать. Пускай. — Пускай? Дерьмо собачье! — Он сгорбился на стуле. — Еще пива хочешь? — Нет, не надо. Под это дело я бы сейчас литр виски освоил. — За то, что ты не хочешь в это ввязываться, я не виню тебя. — Ну, уважил! Приятно слышать. Я прямо весь расцвел. — Он вытряхнул из пачки еще сигарету. — Э! У тебя уже есть одна, причем зажженная, — сказал Джон-Грейди. На это Билли не обратил внимания. — У тебя и денег-то нет, — сказал он. — Поэтому я вообще не понимаю, как это ты, на хрен, собираешься закупками проституток заняться. — Достану. — Где это ты их достанешь? — Достану. — И сколько ты собираешься ему предложить? — Две тысячи долларов. — Две тысячи долларов. — Ну да. — Н-да. Если поначалу у меня еще и были кое-какие сомнения, то теперь-то их точно нет. Ты совершенно спятил, и больше по этому поводу сказать нечего. Разве не так? — Не знаю. — Зато я знаю. Откуда, из какой чертовой задницы ты возьмешь две тысячи долларов? — Не знаю. Но я достану. — Ты столько за год не зарабатываешь. — Знаю. — Твои мозги, сынок, находятся сейчас в спутанном состоянии. Опасно спутанном. Ты понимаешь это? — Может быть. — Такое я уже видал. Между прочим, странно себя вести ты начал еще со времени той аварии, ты знаешь об этом? Об этом ты не задумывался? Взгляни-ка на меня. Я не шучу. — Я не сумасшедший, Билли. — Ну, один из нас точно сумасшедший. Черт! Это моя вина. Что мне еще остается? Только винить себя. — Все это не имеет к тебе никакого отношения. — Да уж конечно. Не имеет. — Ладно, все нормально. Пусть идет как идет. Билли откинулся на стуле. Сидит смотрит на две сигареты, горящие в пепельнице. Немного погодя сдвинул шляпу на затылок, провел ладонью по глазам, по рту, снова надвинул шляпу на лоб и оглядел помещение. Около стойки бара звякнул звоночек шаффлборда. Билли вновь устремил взгляд на Джона-Грейди: — Как тебя угораздило впутаться в такую передрягу? — Не знаю. — И допустить, чтобы дело так далеко зашло! — Я не знаю. У меня такое чувство, будто все это как бы помимо меня. Как-то само образовалось. Будто всегда так было. Билли грустно покачал головой. — Опять рассуждаешь как сумасшедший, — сказал он. — Но еще не слишком поздно, ты понимаешь это? — Да нет, поздно. — Слишком поздно не бывает. Тебе надо просто все обдумать и определиться. — Я уже определился. — Тогда переопределись. Начни сызнова.