— Ты смотри! Не конь, а библейский патриарх, — ухмыльнулся Мэк. — Это ты хорошо сказал. Начальной его ценой назначили тысячу долларов, она быстро поднялась до восемнадцати с половиной сотен, и все заглохло. Коня сняли с торгов. Орен вытянул шею, сплюнул. — Парень что-то больно уж высокого мнения об этом своем коне, — сказал он. — Эт-точно, — согласился Мэк. На рысях ввели коня уэлбернской породы, и Мэк купил его за тысячу четыреста долларов. — Все, парни, — сказал он. — Пошли-ка домой. — А не хочешь немного тут поваландаться, — может, заставим Вольфенбаргера еще раскошелиться? — Это какого такого Вольфенбаргера? Сокорро сложила и повесила полотенце, развязала завязки и сняла фартук. Обернулась к двери. — Buenas noches, — сказала она. — Buenas noches, — отозвался Мэк. Она вышла и закрыла за собою дверь. Слышно было, как она заводит старые ходики. Чуть погодя донеслось тихое потрескивание — понятно, это тесть в коридоре заводит высокие напольные часы с боем. Почти неслышно закрылась их стеклянная дверца. И тишина. И в доме тишина, и во всей окрестности. Мэк сел и закурил. В остывающей кухонной плите что-то щелкнуло. Далеко за домом в горах взвыл койот. Раньше, когда зимы они проводили в старой усадьбе, расположенной на самом юго-востоке их владений, последним, что он слышал перед тем, как уснуть, обычно бывал гудок поезда, идущего на восток из Эль-Пасо. Сьерра-Бланка, Ван-Хорн, Марфа, Элпайн, Марафон. Поезд катит и катит по голубой прерии сквозь ночь, дальше и дальше, в сторону Лэнгтри и Дель-Рио{31}. Белый луч прожектора то освещает чахлые кусты, то выхватывает из тьмы глаза коров, пасущихся у дороги, эти глаза плывут во тьме, как искры из паровозной топки. На ближнем склоне пастухи встают в своих накинутых на плечи одеялах-серапе, смотрят, как внизу проносится поезд, а потом на потемневшее дорожное полотно выходят мелкие пустынные лисы, нюхают еще теплые рельсы, которые гудят и поют в ночи. Той части ранчо давно нет вовсе, да и остальные скоро за ней последуют. Он допил из чашки холодные остатки кофе, прикурил на сон грядущий последнюю сигарету, потом встал, выключил свет и, вернувшись в кресло, сел докуривать в темноте. Еще под вечер с севера надвинулась гряда грозовых туч, похолодало. Но дождя нет как нет. Видать, прошел где-то восточнее. Где-нибудь в горах Сакраменто. Часто думают, что, если уж ты засуху пережил, впереди у тебя несколько тучных лет на то, чтобы попытаться наверстать, но это то же, что при игре в кости ожидать семерки. Засуха понятия не имеет, когда она приходила в прошлый раз, и уж тем более никто не знает, когда придет следующая. Да и из бизнеса этого скотоводческого его все равно уже практически выперли. Он курил медленно, редкими затяжками. Огонек сигареты разгорался и притухал. В феврале уже три года будет, как умерла жена. На Сокоррово сретенье. Candelaria. Что-то там такое, связанное с Приснодевой{32}. А что у них с ней не связано? В Мексике Бога-то ведь нет. Сплошная Приснодева. Смяв окурок, он встал и задержался, глядя на тускло освещенную площадку перед воротами конюшни. — Ах, Маргарет! — проговорил он. Подъехав к салуну «У Мод», Джей Си вышел, хлопнул дверцей пикапа, и они оба с Джоном-Грейди зашли. — Ого-о! Как-кие лю-уди! — расплылся в улыбке Трой. Они подошли к бару. — Вы что будете? — спросил Тревис. — А мы, пожалуй, парочку пивка — «Пабст блю-риббон». Достав бутылки из холодильника, он откупорил их и выставил на стойку бара. — Получено, — сказал Джон-Грейди. — Получено, — сказал Джей Си. Он положил сорок центов на стойку, взял бутылку за горлышко, крепко к ней присосался, после чего вытер рот тыльной стороной ладони и облокотился на прилавок бара. — Небось тяжелый день был? Всю дорогу в седле? — Да я в основном-то по ночам езжу, — сказал Джей Си. Билли стоял, склонившись над настольным шаффлбордом, толкая шайбу то туда, то сюда. Бросив взгляд на Троя, он покосился на Джея Си и послал шайбу по полированной деревянной дорожке. Кегли на ее конце попадали, на табло загорелись лампочки, и звяканье колокольчиков обозначило счет. Трой сощурился, сдвинул сигару в уголок рта, шагнул ближе и, склонившись над столом, взялся за шайбу. — Хочешь сыграть? — Джей Си, сыграем. — Хочешь поиграть, Джей Си? — Ага, давай. На что играем? Трой пустил шайбу, на счетчике загорелось число очков, Трой щелкнул пальцами и отступил: — Давай мы с Джеем Си против вас с Аскинсом. Аскинс встал у аппарата с бутылкой пива в одной руке, другую сунув в задний карман. — Нет, лучше мы с Джесси будем против вас с Троем, — сказал он. Билли прикурил сигарету. Глянул на Аскинса. Потом на Джея Си. — Играйте против них вы с Троем, — сказал он. — Ну так поехали. — Играйте вы с Троем. Начали. — На что играем? — спросил Джей Си. — Мне без разницы. — Нет, ты уж реши что-нибудь. — На что будем играть, Трой? — Да как они скажут, так и будет. — Мы, пожалуй, на доллар. — Вот ведь богатенькие какие! Ну давайте, раскошеливайтесь каждый на двадцать пять центов. Джесси, ты за? — Я за, — сказал Джесси. Билли присел на табурет к бару рядом с Джоном-Грейди. Оба смотрели, как игроки опускают в автомат монетки в четверть доллара. Цифры на табло обнулились, звякнул звоночек. Трой посыпал из банки дорожку парафиновым порошком, подвигал туда-сюда шайбу и запустил. — Открываю школу боулинга, — провозгласил он. — Давай, покажи класс! — Тому, чему можно научиться у опытного игрока, ты, да и все вы удивитесь. Он запустил по дорожке шайбу. Звякнул звоночек. Отступив на шаг назад, он прищелкнул пальцами: — Научитесь таким вещам, которые будут вам исправно служить всю оставшуюся жизнь. — Мне надо поговорить с тобой, — сказал Джон-Грейди. Билли пустил через всю комнату струю дыма. — Давай, — сказал он. — Отойдем. — Давай. Взяв свои бутылки пива, они отошли в другой конец заведения, где стояли столики со стульями, — ближе к эстраде для оркестра и отполированному бетонному танцполу. Отпихнув от столика два стула, они за него сели, поставили бутылки. Вокруг полутьма и затхлость. — Спорим, я знаю, о чем речь, — сказал Билли. — Н-да. Скорей всего. Он сидел и слушал, ногтем большого пальца сковыривая этикетку с пивной бутылки. На Джона-Грейди даже не смотрел. Джон-Грейди рассказал ему про девушку, про «Белое озеро», про Эдуардо и про то, что сказал ему слепой маэстро. Он уже закончил, а Билли все сидел, не поднимая глаз, но сковыривать этикетку перестал. Сидит молчит. Немного погодя он вынул из кармана сигареты, одну сунул в рот, прикурил, а пачку и зажигалку выложил на стол. — Ты со мной шутки шутить вздумал, признайся, — сказал он. — Да нет. Нет вроде бы. — Ты что, вообще, белены объелся? Может, растворителя для краски напился, нет? Джон-Грейди сдвинул шляпу на затылок. Огляделся по сторонам. — Нет, — сказал он. — Ну-ка, давай, проверим, все ли я понял правильно. Ты хочешь, чтобы я пошел в мексиканский бордель в Хуаресе и выкупил эту проститутку за наличные, а потом переправил ее через реку и сюда на ранчо. Примерно так? Я ничего не перепутал? Нет?