Обида не только боль, обида — урок. И надолго. Не досади малому, не попомнит старый. УЧИТЕЛЯ — ПЛОХИЕ И ХОРОШИЕ Старики любят вспоминать. Детство, школу, учителей. Часто вспоминают смешное. Забавные выходки нелепого преподавателя. Проказы товарищей — дохлую кошку, подброшенную в учительский стол, или кулек с порохом, спрятанный в печке. Старики думают о детстве с улыбкой. Даже детские горести кажутся милыми и смешными. Нелепых учителей в Далево время было хоть отбавляй. Сотни случайных людей — глупых, смешных, жестоких. Негодяй, который топтал праздничную пирамидку, труд многих ночей, был не то внуком, не то племянником тогдашнего директора корпуса. Этого оказалось достаточно, чтобы стать воспитателем. Старший учитель французского языка Триполи отворял дверь в соседний класс, дразнил Белоусова, учителя немецкого языка: «Белоус, черноус, синеус…» Белоусов мчался к двери, ревел яростно: «Ах ты пудель!» Начиналась перебранка. Триполи имел генеральский чин. Мудрено ли, что Даль, вообще не любивший корпус за несправедливость, за скамью для порки, за серебряную табакерку, которой колотил по кадетским головам инспектор, вспоминал своих учителей либо с горечью: «Одни розги!», либо со стариковским снисходительным смешком?.. Весело читать про Триполи и Белоусова, про учителя Груздева, который злился, услышав слово «грузди», или про воспитателя Метельского, который запрещал кадетам упоминать слово «метель»: «Не смей говорить — «метель», говори — «вьюга»!» Весело читать задачки из курса арифметики «штык-юнкера» Войтеховского: Нововыезжей в Россию французской мадаме Вздумалось оценить богатство в ее чемодане; А оценщик был Русак, Сказал мадаме так: — Все богатство твое стоит три с половиною алтына, Да из того числа мне следует половина… Страшно читать про тупицу, который приказал Далю разбить стекло, про священника, который три раза подряд выпорол невинного мальчика, про самодура, который крушил пирамиду. Невозможно поверить, что одни негодяи, неучи и придурки воспитали целую плеяду замечательных флотоводцев, артиллеристов, кораблестроителей. Придется спорить и с Далем, и с его бывшими товарищами по корпусу, добродушными старичками мемуаристами. Даль и его товарищи вспоминали не всё и не всех. За семь десятилетий до того как Владимир Даль стал кадетом, в корпусе, тогда еще Навигацкой школе, учился некто Николай Курганов. Окончил корпус и остался в нем учить других. Николай Гаврилович Курганов был человек необыкновенный. Он преподавал математику, астрономию и навигацию. Он участвовал в экспедициях, составлял карты морей. Он написал книги по арифметике, геометрии, геодезии, по кораблевождению и тактике флота, по фортификации и береговой обороне. Все знали одну из книг Курганова — «Российская универсальная грамматика, или Всеобщее письмословие». Она вышла в 1769 году. Ее называли просто «Письмовник». По кургановскому «Письмовнику» учились грамоте, из него черпали научные сведения, стихи чуть ли не на все случаи жизни, анекдоты, пословицы. Далю впервые открылось здесь целое собрание народных русских пословиц. Может быть, выписал некоторые. Труд Курганова неоднократно переиздавали. Во многих домах никаких книг, кроме «Письмовника», не было. Учениками Курганова стали будущие адмиралы Федор Ушаков и Дмитрий Сенявин. Могло ли случиться, что среди преподавателей корпуса у Курганова не осталось последователей? И в самом деле, незадолго до поступления Даля в корпус там трудился другой замечательный ученый — Платон Яковлевич Гамалея. Он был автором исследований по математике, астрономии, физике; особенно же известны его труды по морскому делу — «Вышняя теория морского искусства» и «Теория и практика кораблевождения». Платон Яковлевич очень заботился о том, чтобы преподавателями корпуса были дельные и знающие люди. В числе учителей Даля были воспитанники Гамалеи. Неучи и тупицы топали ногами, несли околесицу, секли. Но они были не в состоянии учить кадетов высшей математике, картографии, морскому или инженерному искусству. Это делали другие. И делали хорошо. Многие выпускники корпуса — люди образованные, умелые. Окончить корпус было не просто. При выпуске сдавали экзамены по арифметике, алгебре, геометрии, тригонометрии, высшей математике, геодезии, астрономии, физике, навигации, механике, теории морского искусства, грамматике, истории, географии, иностранным языкам, артиллерии, фортификации, корабельной архитектуре. Экзамены принимали видные ученые: астрономы Федор Шуберт и Викентий Вишневский, гидрограф, путешественник, исследователь Сибири Гавриил Сарычев — имя его носят два острова, пролив, мыс, вулкан. Лучшие ученики корпуса подолгу просиживали над книгами, проводили часы возле инструментов и приборов, ходили с преподавателями в Горный музей, Кунсткамеру, Медико-хирургическую академию — смотреть опыты. Даль учился хорошо. В один год с ним окончили корпус восемьдесят три человека. По успеваемости Даль был двенадцатым. Главное же — корпус дал ему заряд знаний на всю жизнь. Шли годы. Время от времени вдруг выяснялось, что Даль — неплохой математик, географ, даже умелый инженер. Значит, были учителя, достойные не горестного вздоха, не насмешки, а благодарности. От умного научишься, от глупого разучишься. БРИГ «ФЕНИКС» После мрачноватых коридоров — неоглядная ширь. И высь. Напряженно выгнутые паруса полны попутным ветром. Поскрипывают снасти. Корабль легко рвет покоробленную волнами серую поверхность моря. После тесного и жесткого, словно жестяного, мундира — просторная парусиновая куртка. Ни бесконечных пуговиц, ни высокого душащего воротника. Ветер ласкает обнаженную шею. Ветер вышибает слезу, едко щекочет ноздри, врывается в легкие. Ветер пропах солью, пронизан острыми брызгами. Ладони потемнели, от них пахнет смолой. И первые мозоли застыли на непривычных ладонях янтарными смоляными каплями. Матросский язык ни на какой другой не похож. Слова летают над широкой палубой тяжелыми, сильными птицами. «Норд-ост», «квартер-дек», «грот-марса-рей», «бейдевинд» — от этих слов веяло бездонными синими морями, неведомыми островами, чужим черным небом в крупных, ярких звездах. Руководил учебным плаванием воспитанников Морского корпуса князь Сергей Александрович Ширинский-Шихматов, лейтенант флота, поэт, академик. Князь составлял рапорт, или, по-морскому, рапо́рт, о занятиях своих подопечных. Поэт и переводчик, он знал в совершенстве русский язык. Но — лейтенант флота! — рапорт писал на своеобразном и четком языке моряков: «На ходу сами кидают лаг, берут пеленги, делают счисление, прокладывают пеленги, крюйс-пеленги и путь брига на карте; в ясную погоду для сыскания широты берут секстаном высоту солнца, иногда и пополудни замечая азимут и час для поверения компаса и часов. Занимаются также чтением практики и в тихое время ходят на марс и на салинги, дабы подробнее рассмотреть и точнее узнать, где и как накладывается стоячий такелаж, где и как проходит и крепится бегучий и вообще все вооружение. На якорном стоянии обучались они матросской работе и сами сплеснивали и клетневали веревки, делали разные кнопы и встроиливали блоки». Далю повезло. Обычно ходили в учебное плавание только по «Маркизовой луже» (так «в честь» морского министра маркиза де Траверсе называли флотские Финский залив), а тут вдруг выпал случай отправиться к далеким берегам — в Швецию и Данию. Флот в то время был парусный. Вместо машин, вместо двигателей — ветер и кусок ткани, парус. Ветер давит на паруса, заставляет корабль двигаться. Люди научились управлять кораблем. Действуя рулем и парусами, ставили корабль в нужном направлении к ветру, увеличивали или уменьшали ход, поворачивали судно. Но управлять ветром люди не умели. Поэтому приказ отплывать заканчивался словами: «При первом благополучном ветре имеете отправиться в назначенный путь». Парусные суда были разных типов: фрегаты, бригантины, шкуны, шлюпы. Для похода воспитанников корпуса был избран бриг «Феникс». Бриг — двухмачтовый военный корабль с прямыми парусами. «Феникс» считался красивейшим судном во флоте, к тому же и быстроходным — делал двенадцать с половиной узлов. По-сухопутному это примерно двадцать три километра в час. Бриг «Феникс» был послушен, легко подчинялся рулю. Но ветер не подчинялся. Пополудни 28 мая вступили под паруса, отплыли. Ночью ветер резко переменился, пришлось возвращаться в Кронштадт. Лишь через двое суток ветер позволил сняться с якоря. Перед отплытием вдруг прибыл сам морской министр на гребном, о двадцати четырех веслах, катере. Вызвал Даля к себе на борт. Долго экзаменовал устно, потом приказал управлять яхтой. Похвалил: «В плавание годен». В плавание отобрали из всего корпуса двенадцать лучших. Среди них были Павел Нахимов, Дмитрий Завалишин, Владимир Даль. Пять сыновей отставного секунд-майора Степана Михайловича Нахимова связали свою судьбу с Морским кадетским корпусом. Далю посчастливилось учиться, ходить в плавание и даже подружиться с самым замечательным из братьев — Павлом. Дмитрий Завалишин, сын известного боевого генерала, был одним из способнейших учеников. Начальство даже поручало ему преподавать в корпусе математику. В старших классах юношей именовали гардемаринами. Гардемарин — уже не кадет, но еще и не офицер. Молодой матрос Ефим, приятель гардемаринов, показывал высоко на мачте головокружительные фокусы. Широко раскинув руки, удерживался в равновесии, делал стойки, вертелся обезьяною. Спускался по веревке вниз головой. Нахимову надоело быть зрителем. Однажды молча взобрался на марс и возвратился оттуда на палубу не хуже Ефима. Тоже вниз головой. Марс — на флотском языке не только планета, но и площадка на самом верху мачты. Нахимов был невозмутимо бесстрашен. В вышине над качающейся палубой легко и ловко переходил с фок-мачты, первой от носа, на следующую — грот-мачту. Завалишин соперничал с ним в храбрости. А Даль с восхищением и завистью смотрел на друзей. Его укачивало. Когда крепчал ветер и бесконечные волны одна за другой подкатывались под корабль и вскидывали его на своем горбу, юному моряку становилось не по себе. Цепляясь за снасти, уползал в каюту. Пол вырывался из-под ног. Круглый иллюминатор то и дело погружался в воду. Из серого становился густо-зеленым и снова серым. Иллюминатор менял цвет, мелькал перед глазами. В море было славно. Просторно и дышалось вольно. Однако ходить по земле было спокойнее. Ходили по шведской земле и по датской. В Стокгольме Даля едва вытащили из музея. В дневнике, или «Дневном журнале», который уцелел до наших дней, Даль аккуратно перечисляет: в музее видели модели рудных насосов, машины для забивки свай, пильной мельницы, телеграфа, а также «стул на колесах, на коем сидящий человек с довольной скоростью сам себя подвигает». Осматривали дворцы — один, другой, третий, восьмой, десятый; каждый в своем стиле, и все — роскошные. Русских гардемаринов принимали самые высокие чины — генералы, адмиралы, советники, министры. Чины жили во дворцах. Одетые в бархат, шелка и золото, милостиво беседовали с русскими юношами. А над головами, на стенах, висели портреты таких же пышно одетых генералов, адмиралов, министров, которые жили здесь раньше — десять, пятьдесят, сто лет назад. Гардемаринов возили к шведской королеве — в загородный дворец. Королева была в голубом шелковом платье и шляпе с большими перьями. Она приказала подать гостям лимонаду, разрешила гулять по саду, даже ягоды рвать разрешила.