Его волосы оказались много светлее, чем представлял Даль. Поражали глаза — большие, светлые на желтоватом и словно слегка подернутом серой пылью лице. Пушкин сразу показался Далю очень русским — не африканцем. Может быть, оттого, что Даль привык не только рассматривать людей, но и слушать. У Пушкина был великолепный московский говор. И слова у Пушкина ложились точно, одно к одному, весомые, нужные, крепкие, — ни одного не выкинуть и лишнего не прибавить. Даль не сразу даже заметил, что речь Пушкина не плавна, что он прежде вдумывается в то, что хочет сказать, и как бы выбирает единственное точное слово, — оттого говорит, пожалуй, отрывисто. Пушкин, надо полагать, первый заговорил, когда они встретились с Далем. Даль слишком давно рвался к Пушкину, слишком долго мечтал о встрече — вряд ли сумел тотчас справиться с понятным волнением и робостью. Да и пришел он к Пушкину не просто так, побеседовать, — пришел услышать слово Пушкина о своем деле. Наверно, эта встреча могла состояться и раньше. Но раньше она была бы мимолетным светским знакомством великого поэта Пушкина и доктора Даля из военно-сухопутного госпиталя. Далю не с чем было прийти к Пушкину. Разве что раздобыть верблюда и, нагрузив словами, пригнать по петербургским улицам!.. Теперь появился «Первый пяток». Теперь к поэту Пушкину пришел сказочник Казак Луганский. На двухстах небольших страницах, окованных плотным черным переплетом, хранился крохотный образчик Далева дела. Свидание с Пушкиным обещал устроить Жуковский — и Даль несколько недель жил в напряжении, какое охватывает человека, когда вот-вот должно произойти что-то главное, сбыться мечта. Но сперва Пушкина не было (уезжал в Москву), потом Жуковскому было недосуг. Василий Андреевич очень давно и очень близко знал Пушкина и видел едва не каждый день, потому не чувствовал острого нетерпения других. Даль не выдержал и отправился к Пушкину сам. Пушкин только что перебрался на новую квартиру. После женитьбы, за год с небольшим, он сменил уже четыре квартиры — Наталье Николаевне все не нравились. Теперь с Фурштатской, где он жил неподалеку от Литейной полицейской части, Пушкин переехал в дом на углу Гороховой и Большой Морской. Даль поднялся на третий этаж. Слуга, который принял у него шинель в прихожей, говорил по-нижегородски и на е. Даль, хотя сильно волновался, отметил по привычке: кажется, юг Нижегородской губернии (потом выяснил точнее — Лукояновский уезд). Он даже успел удивиться, потому что знал про Михайловское и думал, что у Пушкина люди псковские. Про Болдино Даль не знал. В том, как расставлена была мебель в комнатах, чувствовалось что-то непостоянное, временное: чувствовалось, что ее часто двигали и опять будут передвигать. Комоды, столики и ширмы еще не вросли в свои места, не вписались в них, — казалось: если переставить, будет лучше. Пушкин усадил Даля в кресло, а сам, жалуясь на «проклятый рюматизм», устроился на диване: сунул подушку под бок, левую ногу поджал, правую, больную, вытянул бережно. Даль отметил неуловимо легкое изящное движение, которым Пушкин, садясь, откинул фалды фрака. Фрак был дневной, серо-голубой (Даль про себя назвал его сизым), не новый. Свежая сорочка была с широким отложным воротником, без галстука. С одеждой Пушкин обходился вольно, однако в этом чувствовалась не небрежность, а уверенность, что все и так сидит на нем ладно и красиво. О чем говорили Пушкин и Даль? Точных сведений об этой беседе не имеется. Знаем несколько пушкинских фраз. Догадываемся примерно, о чем шла речь. Кое-что можем додумать. Видимо, началась беседа с Далева «Первого пятка». Это очень естественно. Человек, вступающий на литературное поприще, пришел услышать мнение старшего и признанного собрата. К тому же трудно было найти повод удобнее, чтобы начать разговор. Мог быть, конечно, в первую минуту встречи какой-то незначительный обмен репликами. Что-нибудь вроде: — Вот, хромаю. Совсем одолел несносный рюматизм. — Простите, что взял смелость… — Пустое. Мне говорил Жуковский… Да, вы ведь врач? Присоветовали бы что… — Помогают прижигания каленым железом. — Нет уж, увольте… Такой обмен репликами мог быть. Мог и не быть. Однако ясно: главный разговор начался с «Первого пятка». Знаем, что «Первый пяток» Пушкину понравился. Однако не стоит преувеличивать его похвал. Нельзя забывать, что Пушкин, когда пришел к нему Даль, был уже не только великий поэт, прозаик и драматург, но и великий сказочник. Далевы сочинения не могли поразить Пушкина: он знал подлинные народные сказки. Он их слушал и записывал в Михайловском. Он уже создал «Сказку о царе Салтане» и «Сказку о попе и о работнике его Балде». — Сказка сказкой, — говорил он, перелистывая «Первый пяток» Казака Луганского, — а язык наш сам по себе. Вот что Пушкина восхитило! В сказках «Первого пятка» он именно то увидел, что Даль хотел показать: образцы народных сокровищ. — Что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото!.. Открывал книгу с начала, с конца, где придется. Радостно посмеиваясь, перебирал вслух низанные Далем ожерелки из чудесных слов и пословиц. Приговаривал, смеясь: «Очень хорошо». Иные отчеркивал острым и крепким ногтем. Вдруг замолчал. Захлопнул книгу, положил ее на подлокотник. Откинулся на диване, разбросав руки — одна на подлокотнике, другая вдоль спинки. Глядя мимо Даля, залетел куда-то мыслью. — Однако надо нам выучиться говорить по-русски и не в сказке… Даль подхватил, что-то пытался сказать о «Борисе Годунове» и «Повестях Белкина». Он еще не знал ничего об «Истории села Горюхина». И не знал, что на рабочем столе Пушкина лежит рукопись «Дубровского»; герой пока носил имя Островский. Из-под пера Пушкина уже появились на свет и заговорили по-своему и старый кучер Антон, и Архип-кузнец. Вдруг дверь скрипнула, отворилась. Пушкин сорвался с дивана — как ветром сдуло, — почти не хромая, бросился к двери: «Жена!» (Далю послышалось: «Женка».) Темное облачко неслышно проплыло по комнате. — Вот, душа моя, позволь тебе представить: Казак Луганской, сказочник, он же доктор Владимир Иванович Даль. Подумай, хочет клеймить меня каленым железом! — Я очень рада, мосье Даль. Наталья Николаевна стала объяснять что-то Пушкину; кажется, собралась куда-то ехать, — Даль не прислушивался. Отметил только, что выговор у нее тоже московский, однако несколько испорченный французским и светской привычкой произносить слова холодно, с ненатуральным выражением. Она тотчас ушла. Пушкин помрачнел, уже не улыбался. Сидел в уголке дивана сутулясь, подперев кулаком подбородок. Изредка прерывал Даля быстрыми замечаниями. Даль всякий раз удивлялся: именно это вертелось у него самого на уме, да не находил слов, чтобы высказать точно. Он захотел развлечь Пушкина — вспомнил своего попавшего в плен верблюда. Пушкин не засмеялся; он как-то по-особому внимательно посмотрел на Даля. Пушкин сказал: — Ваше собрание — это еще совершенно новое у нас дело; оно давно занимает меня. Поднялся с дивана, сильно хромая, подошел к шкафу, стал показывать Далю тетрадки с записями народных песен: их пели в Михайловском, на базаре во Пскове, на ярмарке в Святогорском монастыре. — А пословицы — от воронического попа Лариона, по прозвищу Шкода. Великий знаток! Повертел листок в руках. — Ну, это крошки. Взгляните — разве что вам сгодятся. Пушкин опять как-то по-особому посмотрел на Даля. Произнес тихо, словно сам себе: — Нужен верблюд… Даль глянул на него удивленно и беспокойно. Пушкин снова сел на диван, прямо против Даля. Заговорил раздумчиво: — Собрание ваше — не простая затея, не увлечение. Дело на всю жизнь. Вам можно позавидовать — у вас есть цель. Годами копить сокровища и вдруг открыть сундуки пред изумленными современниками и потомками. Однако запасы тяжелехоньки. Нужен надежный верблюд, чтобы нести их в будущее… И неожиданно рассмеялся — весело и добро. …Шел снег. Петербургский, мокрый, шел вдоль проспектов. Даль поднял воротник (только нос торчал), навстречу ветру понесся по Гороховой. «Вам можно позавидовать — у вас есть цель…» Каково! Искал рукавицы, а они за поясом. Искал коня, а сам на нем сидит. Даль не заметил, как отмахал полквартала не в ту сторону. Ну и дела! Лапти растеряли, по дворам искали: было пять, а стало десять. ДОРОГАМИ ПУГАЧЕВА Бердская слобода стояла на реке Сакмаре, в семи верстах от Оренбурга. Она была окружена рвом и обнесена деревянным забором — оплотом. По углам оплота размещались батареи. Во время долгой осады Оренбурга здесь была ставка Пугачева. Чтобы стать свидетелями новой встречи Даля с Пушкиным, нам придется из осени 1832 года перешагнуть сразу в осень 1833-го, а из петербургского дома на углу Гороховой и Большой Морской — в далекую Оренбургскую губернию, которая, как свидетельствует старинный путеводитель, представляла собою площадь, сходную по очертаниям с латинскою буквою S, утолщенною в средине. 19 сентября 1833 года Даль и Пушкин ехали из Оренбурга в Бердскую слободу. Пушкина привела сюда работа над «Историей Пугачева». Даля еще ранее, весною того же года, забросила переменчивая его судьба. Даль все еще не успел найти ни постоянного места жительства, ни постоянного места службы, даже профессии. Теперь он стал чиновником для особых поручений при оренбургском военном губернаторе. Далю за тридцать: по представлениям того времени, он человек немолодой. Перед отъездом в Оренбург он женился. Отныне он будет жить более оседло: за двадцать пять лет чиновничьей службы сменит всего три города. Семь верст до Бердской слободы — недолгий путь. Кибитка катится резво. Пушкин оживлен, весел, разговорчив. Его будоражит тысячеверстное путешествие, осень будоражит. Настает его пора — он чувствует. Сердце у него колотится порывисто, чуть-чуть кружится голова, немеют кончики пальцев. Ощущения обострены: приложит ухо к земле — услышит, как трава растет. Задыхаясь свежим степным воздухом, от которого, как от ключевой воды, ломит зубы, говорит Далю: — Чувствую, дурь на меня находит, — и в коляске сочиняю. Что же будет в постели?.. Смеется гортанно. Отсюда, из оренбургских степей, Пушкин собирается не обратно в Петербург, а в Болдино. Он пробудет в Болдине шесть недель, завершит «Историю Пугачева», напишет «Медного всадника», «Пиковую даму», новые сказки — вторая болдинская осень. Пушкин тормошит Даля: — Я на вашем месте сейчас бы написал роман. Вы не поверите, как мне хочется написать роман. У меня начато их три!..