— Еще за такого мерзавца полтора целковых платить,— послышался в дверях глухой голос,— да он сам… Филипп Филиппович обернулся, закусил губу и молча нажал на Шарикова, вытеснил его в приемную и запер его на ключ. Шариков изнутри тотчас загрохотал кулаками в дверь. — Не сметь! — явно больным голосом воскликнул Филипп Филиппович. — Ну, уж это действительно,— многозначительно заметил Федор,— такого наглого я в жизнь свою не видел… Борменталь как из-под земли вырос. — Филипп Филиппович, прошу вас, не волнуйтесь. Энергичный эскулап отпер дверь в приемную, и оттуда донесся его голос: — Вы что? В кабаке, что ли? — Это так…— добавил решительный Федор,— вот это так… Да по уху бы еще… — Ну, что вы, Федор,— печально буркнул Филипп Филиппович. — Помилуйте, вас жалко, Филипп Филиппович. VII — Нет, нет и нет,— настойчиво заговорил Борменталь,— извольте заложить. — Ну что, ей-богу,— забурчал недовольно Шариков. — Благодарю вас, доктор,— ласково сказал Филипп Филиппович,— а то мне уже надоело делать замечания. — Все равно не позволю есть, пока не заложите. Зина, примите майонез у Шарикова. — Как это так «примите»? — расстроился Шариков.— Я сейчас заложу. Левой рукой он заслонил тарелку от Зины, а правой запихнул салфетку за воротничок и стал похож на клиента в парикмахерской. — И вилкой, пожалуйста,— добавил Борменталь. Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе. — Я еще водочки выпью,— заявил он вопросительно. — А не будет ли вам? — осведомился Борменталь.— Вы последнее время слишком налегаете на водку. — Вам жалко? — осведомился Шариков и глянул исподлобья. — Глупости говорите…— вмешался суровый Филипп Филиппович, но Борменталь его перебил. — Не беспокойтесь, Филипп Филиппович. Я сам. Вы, Шариков, чепуху говорите, и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более что она и не моя, а Филиппа Филипповича. Просто — это вредно. Это раз, а второе — вы и без водки держите себя неприлично,— Борменталь указал на заклеенный буфет.— Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы. Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на Борменталя, налил рюмочку. — И другим надо предложить,— сказал Борменталь,— и так: сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение себе. Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам. — Вот все у нас, как на параде,— заговорил он,— салфетку — туда, галстух — сюда, да «извините», да «пожалуйста», «мерси», а так, чтобы по-настоящему,— это нет! Мучаете сами себя, как при царском режиме. — А как это «по-настоящему», позвольте осведомиться? Шариков на это ничего не ответил Филиппу Филипповичу, а поднял рюмку и произнес: — Ну, желаю, чтоб все… — И вам так же,— с некоторой иронией отозвался Борменталь. Шариков выплеснул водку в глотку, сморщился, кусочек хлеба поднес к носу, понюхал, а затем проглотил, причем глаза его налились слезами. — Стаж,— вдруг отрывисто и как бы в забытьи проговорил Филипп Филиппович. Борменталь удивленно покосился. — Виноват… — Стаж,— повторил Филипп Филиппович и горько качнул головой.— Тут уж ничего не поделаешь. Клим! Борменталь с чрезвычайным интересом остро вгляделся в глаза Филиппа Филипповича. — Вы полагаете, Филипп Филиппович? — Нечего полагать, уверен в этом. — Неужели…— начал Борменталь и остановился, покосившись на Шарикова. Тот подозрительно нахмурился. — Später… [8] — негромко сказал Филипп Филиппович. — Gut [9],— отозвался ассистент. Зина внесла индейку. Борменталь налил Филиппу Филипповичу красного вина и предложил Шарикову. — Я не хочу. Я лучше водочки выпью.— Лицо его замаслилось, на лбу проступил пот, он повеселел. И Филипп Филиппович несколько подобрел после вина. Его глаза прояснились, он благосклоннее поглядывал на Шарикова, черная голова которого в салфетке сидела, как муха в сметане. Борменталь же, подкрепившись, обнаружил склонность к деятельности. — Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня вечером? — осведомился он у Шарикова. Тот поморгал глазами, ответил: — В цирк пойдем, лучше всего. — Каждый день в цирк,— благодушно заметил Филипп Филиппович,— это довольно скучно, по-моему. Я бы на вашем месте хоть раз в театр сходил. — В театр я не пойду,— неприязненно отозвался Шариков и перекрестил рот. — Икание за столом отбивает у других аппетит,— машинально сообщил Борменталь.— Вы меня извините… Почему, собственно, вам не нравится театр? Шариков посмотрел в пустую рюмку, как в бинокль, подумал и оттопырил губы. — Да дурака валяние… Разговаривают, разговаривают… Контрреволюция одна. Филипп Филиппович откинулся на готическую спинку и захохотал так, что во рту у него засверкал золотой частокол. Борменталь только повертел головою. — Вы бы почитали что-нибудь,— предложил он,— а то, знаете ли… — Уж и так читаю, читаю…— ответил Шариков и вдруг хищно и быстро налил себе полстакана водки. — Зина! — тревожно закричал Филипп Филиппович.— Убирай, детка, водку. Больше не нужна. Что же вы читаете? — в голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый остров, пальма, человек в звериной шкуре и колпаке. «Надо будет Робинзона…» — Эту… как ее… переписку Энгельса с этим… как его, дьявола… с Каутским. Борменталь остановил на полдороге вилку с куском белого мяса, а Филипп Филиппович расплескал вино. Шариков в это время изловчился и проглотил водку. Филипп Филиппович локти положил на стол, вгляделся в Шарикова и спросил: — Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного? Шариков пожал плечами. — Да не согласен я. — С кем? С Энгельсом или с Каутским?