Шарлотта пытается отнять руку, но я не отпускаю. Мне нравится повторять губами тонкую ниточку пульса. По-хорошему, активировать бы сейчас этот портальный амулет, и вернуться домой, а там делать с ней все то, о чем я сейчас думаю. Но… Шарлотте это действительно нужно. Ей нужна семья, ей нужна встреча с Терезой и Луизой, все эти женские разговоры, которых она долгое время была лишена. Завтра утром, сразу как вернемся, к нам приедут ее мать и сестра, и у меня опять будет очередной долгий «семейный день». В котором моя радость — это она. Анри бы сказал, что я на ней помешался, и это так. Я на ней помешался. Долгое время я обходился без общества и без слуг, довольствуясь короткими диалогами с Тхай-Лао и Фьет-Лао, в редких случаях — с Сюин. Благодаря долгим путешествиям и «Ваорхан» мне приходилось общаться с огромным количеством людей, но все они оставались в прошлом, стоило мне выйти из их кабинета, или им из моего. Исключением была разве что Камилла, и то недолго. Ради нее я не стал бы нанимать слуг и не стал бы устраивать приемы, не стал бы участвовать во всем этом кошмаре, именуемом «семейные радости», но… — Эрик, — когда я касаюсь губами сгиба ее локтя, голос Шарлотты становится низким. — Мне пора переодеваться к празднику. А еще нужно успеть принять ванну… — Я сам тебя одену, — говорю я, — и ванну мы примем вместе. Но сначала надо тебя раздеть. Удивительно, как чутко она отзывается на эти слова, я чувствую ее дрожь, втекающую в мое тело через губы. Сам отпускаю ее руку, и, когда она поворачивается ко мне спиной, щелкаю застежками платья. Выбившаяся из прически огненная прядь на шее сводит меня с ума, заставляя сжимать пальцы сильнее, но Шарлотта ничего этого не чувствует. Сильнее я сжимаю пальцы только на крючках, скрытых под тканью, и если тьма, пытающаяся прорваться в этот мир сквозь меня, все еще жива, я лично ее уничтожу, как когда-то Аддингтона. Я лично уничтожу любого, кто попробует причинить этой девочке вред. Даже себя. Глава 5 Тереза Меня не покидает странное предчувствие. Из тех, что бежит по коже липким холодом, собирается в районе груди и мешает наслаждаться чудом, окружающим нас со всех сторон. Это чудо — украшенный замок де Ларне, островок света посреди заснеженной ночи. В столовой горит камин и свечи (несмотря на то, что мы с Анри провели сюда электричество), эта ночь — особенная. Мы хотели воссоздать ее такой, какой помним мы все. Хотели повторить ту атмосферу снежного волшебства, которую матушка так умело создавала в Мортенхэйме. Она любила принимать гостей, иногда мне кажется, что больше приемов она любила только Лавинию. Возможно, мне это только кажется. — Ты снова в себе, Тереза, — напоминает Анри. А это, между прочим, его первые слова! Первые слова с той минуты, как он заглянул в наши комнаты, чтобы проводить меня в зал: на правах хозяев мы в столовую приходим первыми, и слушаем завывания ветра за каменными стенами. Мэри убежала переодеваться, они с Жеромом скоро будут… и сомневаюсь, что его первыми словами, когда она выйдет к нему в красивом платье, а в нашем с Анри случае еще и в том, которое значит для нас двоих очень и очень много, будут: «Ты снова в себе». — Задумалась, — отвечаю я, рассматривая ель, в стеклянных боках разноцветных игрушек — блики от многочисленных свечей, в мишуре — искры от пламени камина. — О чем же? — Странно, что тебя это вообще интересует. Анри щурится: о да, я отлично знаю этот прищур, выдающий крайнюю степень его раздражения. Вот только раздражаться тут положено мне, но не при слугах же! Они выстроились вдоль стен, готовые к подаче блюд, когда все соберутся, и это, пожалуй, наш первый семейный праздник. Только семейный, когда никаких лишних расшаркиваний, обмена любезностями по этикету и прочего. Я думала, что эта ночь станет одной из самых счастливых в моей жизни. А муж даже не заметил, во что я одета. Сам он в темно-синих брюках и темно-синем камзоле, жилета под которым не наблюдается — Анри никогда не утруждал себя этикетом в одежде. Эта его небрежность сначала очень раздражала, потом — очень нравилась. Сейчас же я даже не могу найти в себе слов, чтобы подобрать чувства, которые меня охватывают. Они все странные, смешанные, и как будто не мои — той женщины, какой я была задолго до встречи с ним. Или в первые дни нашей встречи. Мне хочется развернуться и выйти из столовой, а еще лучше — попросить его застегнуть камзол и верхние пуговицы рубашки! Вместо этого я кладу руку на спинку стула и рассматриваю протянувшиеся над нашими головами гирлянды. Они созданы из тонких сверкающих нитей и крохотных елочных украшений, которые мы с Анри нашли в Лации, на ярмарке перед Праздником Зимы года три назад. Когда часы пробьют полночь, я запущу множество маленьких световых магических шариков, чтобы все их грани вспыхнули особенно ярко. После ужина мы переместимся в гостиную и будем танцевать. Возможно. Кажется, это моя первая праздничная ночь без бала впервые за долгое время. Но танцевать мы будем исключительно в том случае, если Лавиния с Льером соизволят явиться. Музыкантов мы не приглашали, поскольку решили ограничиться только семейным кругом, а изо всех нас сносно музицирует только Лавиния. Не исключено, что еще Шарлотта, но таких тонкостей я не знаю, потому что у нас она никогда не играла. Впрочем, она вообще редко отходит от Эрика, а когда отходит, у него становится такой вид, как будто он готов открутить голову любому, кто косо на нее посмотрит. Зная Эрика, возможно, действительно готов. Никогда не думала, что такое скажу, но… — Твой брат по-настоящему любит свою жену. — Что? — прищур Анри становится еще более раздраженным. — То, — невинно отвечаю я. — Он ее просто на руках носит. — Странный общеизвестный факт, Тереза. — Общеизвестный — это правда. И странный в нашей семье, это тоже правда. Анри собирается что-то ответить, когда двери распахиваются, и в столовую влетает Софи: — Мама! Папа! Как я рада вас видеть! Вот уж кому не надо церемоний, Софи бросается к нам в объятия, и обнимает сразу двоих. — Какие вы у меня красивые! — порывисто шепчет дочь. — Дождаться не могла, когда снова вас увижу! Софи у нас настоящая красавица: кровь нонаэрян подчеркнула в ней все самое прекрасное, что она могла взять от своего народа — черные, как смоль, волосы, большие глаза в обрамлении очень густых ресниц, смуглая кожа, высокие скулы, изящный разлет бровей. — Ух! — говорит она, отстранившись. — Кажется, я в кои-то веки вовремя. Анри улыбается: — Не преувеличивай, Софи. Ты опоздала всего на шесть семейных ужинов. Дочь заливается смехом. — Папа, какая у тебя хорошая память! — Ему по рангу положено, — замечаю я. Анри переводит взгляд на меня: — Совершенно верно, Тереза. Софи смотрит то на меня, то на него, как раз в тот момент, когда слуги распахивают двери, и в гостиную входят Луиза и Винсент. За ними — Хлоя и Дарен, и наши с Анри мальчики, а после Мэри с Жеромом. Не хватает только неразлучных Шарлотты и Эрика, но и они появляются спустя пару минут. На щеках Шарлотты легкий румянец, ладонь покоится на сгибе локтя мужа, который смотрит на всех, как… герцог. Впрочем, в этой комнате есть еще один герцог. Сейчас начнутся герцогские поглядушки. — Лавинию, насколько я понимаю, мы не ждем? — говорит Герцог 1, то есть Винсент. — Да, она не обещала, что у них с Льером получится вырваться. Сказала, что лучше пусть это будет приятный сюрприз, чем она нас обманет. — Она же не может обманывать, кажется. — Софи вскидывает брови, когда все взгляды сходятся на ней. — Что? Я в последней поездке в Загорье перечитала все легенды про элленари! — Легенды про элленари далеки от правды. — Винсент сдвигает брови. — Да у них там вообще с правдой проблемы, — хмыкает Эрик. Герцог 1 смотрит на Герцога 2 с характерной герцогской недоверчивостью, как будто ставит под сомнение его право вообще что-то говорить о Лавинии. — Откуда у вас такие сведения, Эльгер? — От вашей сестры, де Мортен. — Неужели? Она вам это сама рассказала? — Показала. Она мне много что показала. Шарлотта поперхнулась и кашляет, Винсент темнеет лицом, а я понимаю, что семейный ужин никогда раньше не грозил закончиться так быстро. Поэтому и сама говорю быстро: — Прошу к столу.