— Бесконечно тебя люблю, — отвечаю я. — Только тебя. Она вздыхает, а потом шепчет: — Прости меня. — За что? — За то, что сказала такое… — Ты сказала о своих чувствах. Надеюсь, что сколько бы ни прошло лет, между нами всегда будет откровенность, Шарлотта. Ты можешь сказать мне обо всем. Всегда. — Ты тоже, — отвечает она. — Надеюсь, ты понимаешь, что твой страх причинить мне боль — это просто страх? Ты никогда этого не сделаешь, Эрик. — Это не мешает мне жить с этим страхом. — Но… Я прикладываю палец к ее губам. — Рядом с тобой я стал другим, Лотте. И рядом с тобой я каждый день понимаю, что готов справиться с сотнями страхов. — С такой магией, как у тебя, ты можешь справиться со страхами всего мира. — Магия тут ни при чем, — провожу пальцами по ее губам. — Эту силу даешь мне ты. Только ты. В ее глазах мелькает что-то такое, что мешает дышать. Ровно до той минуты, когда я наклоняюсь и целую ее в губы. Мягкие, нежные, податливые, раскрывающиеся навстречу моим. Я ей дышу, и, наверное, никогда не смогу надышаться. Но главное — я дышу. Полной грудью. Ей. Только ей одной. Глава 14 Луиза — Мамочка, но вы же не расстанетесь с папой, правда? — спрашивает Хлоя, и, хотя я уже раз десять за сегодняшний вечер повторила ей, что даже в мыслях такого не держала, она смотрит на меня большими глазами, как напуганный лисенок. — Солнышко, что мне сделать, чтобы ты успокоилась? — Поцелуй папу. Я чуть не поперхнулась воздухом, особенно учитывая, что папа в этот момент зашел в комнату. Он оставался на мужской разговор с Дареном (подозреваю, что по тому же поводу, что и у меня с Хлоей), и вот сейчас заглянул к нам. — Мне велено тебя поцеловать, — приблизившись, еле слышно говорю Винсенту и касаюсь губами его губ. Легко, но в меня словно ударяет сотней тысяч искр, от которых по телу течет огонь. Так было всегда, и когда его рука ложится мне на талию, мне становится слишком тесно и слишком жарко в платье. Чтобы этого не показать (в первую очередь себе, и только потом — ему), я с улыбкой разворачиваюсь к дочке. Она тоже улыбается, пока еще недоверчиво. — Вы правда не расстанетесь? Правда-правда? — она заглядывает мне в глаза, и я невольно нахожу руку Винсента и сжимаю. — С чего ты вообще такое взяла? — Тетя Лавиния и дядя Майкл расстались. Я чуть не поперхиваюсь второй раз за вечер, а Винсент чуть сильнее сжимает мою руку и ведет меня к кровати, где под одеялом устроилась Хлоя. — Майкл Эрден был недостоин твоей тети, — произносит он. — А ты достоин мамы? Только дети могут спросить это так: без задней мысли. — Разумеется, достоин, — отвечаю я. — Что за вопрос, Хлоя? — Правда? Я рада! Моя девочка улыбается, когда Винсент наклоняется, чтобы ее поцеловать, а следом ее целую я. Мы поправляем ей одеяло: я с одной стороны, он с другой. — Спи, малыш, — произносит муж. — Хорошо, папочка. Хлоя уже и так полусонная. Все, что ее волновало — это не расстанемся ли мы, и теперь, когда вопрос решен, после всех волнений и тревог она почти сразу проваливается в сон. Поворачивается на другой бок и сладко сопит, и Винсенту даже не приходится прибегать к узорам армалов. Мы с ним договорились, что он поможет ей заснуть, но… — Наша дочь очень сильная, — говорю я. — Вся в тебя. — Винсент внимательно на меня смотрит. — Спасибо за то, что не стала ничего говорить при ней. — Не стала говорить — что? Вместо ответа муж увлекает меня в сторону дальних дверей: наши с Винсентом спальни соединены гостиной. В последнее время в Мортенхэйме мы опять спали вместе, но в Ларне не взяли с собой няню, поэтому я делила комнату с Хлоей. Мы оставляем двери чуточку приоткрытыми, чтобы видеть спящую дочь, и муж набрасывает полог безмолвия. — Что ты хочешь от меня уйти, — говорит он. Винсент Луиза молчит, а я не знаю, как продолжать разговор. В кои-то веки — не знаю. Просто не представляю, как заговорить о том, о чем должен. Когда я пришел в себя — там, в коридоре, после бесконечных снов, в которых Луизы больше рядом со мной не было, первым делом бросился к ней. Мне казалось, что я умру, если она меня оттолкнет, но она не оттолкнула. Я держал ее на руках, и она смотрела мне в глаза. А после, когда на лестнице раздались крики и голоса, зовущие нас, приняла мою руку, чтобы подняться. Все произошло настолько быстро, что мы почти не успели опомниться — и хорошо. Потому что когда мы окончательно пришли в себя, к нам уже подбежали Жером и Дарен, который сообщил, что с Хлоей все в порядке. Правда, уложить ее мы не могли долго, она отказывалась оставаться даже с братом на время, пока мы спустимся со всеми в столовую. Только когда Луиза сказала, что «маме с папой очень нужно поговорить», согласилась. Она вообще прирожденный дипломат, моя Луиза. — Хлоя боялась, что мы расстанемся, — произношу я и сразу же добавляю: — И Дарен тоже. Я все-таки говорю, но совсем не то, что хотел сказать на самом деле. — Мы… перекинулись с ним парой слов. Перед тем как он ушел к себе. Луиза пожимает плечами. — Нет ничего удивительного в том, что у наших детей одинаковые страхи. — Есть что-то удивительное в том, что с нами всегда происходит то, чего мы больше всего боимся. — Не всегда. Мы в любой момент можем это остановить и все прекратить. Пока мы управляем своими страхами, они не имеют возможности управлять нами. — Иногда мне кажется, — с усмешкой говорю я, — что в парламенте стоит сидеть тебе, а не мне. — Иногда тебе не кажется, — насмешливо отвечает Луиза. — Винсент, ты так и будешь ходить вокруг да около, или все-таки скажешь, что собирался? Что я не готов ее отпустить? И никогда не буду готов? Как мне об этом сказать? Особенно после всего, что случилось. Но с чего-то начинать надо. — Луиза, — произношу я, все-таки шагая к жене, — я так боялся тебя потерять, что окончательно обезумел. Когда-то мне казалось, что этот страх — страх, что ты снова уйдешь, что снова захочешь окунуться в ту жизнь, которой жила до меня, остался в прошлом. Увы, он оказался гораздо сильнее, и стал еще сильнее после нашей ссоры. Когда ты начала от меня отдаляться, я понял, что ты близка к этому, как никогда. Что ты остаешься рядом только из-за наших детей… — Что?! — Разве это не так? В последнее время… — Знаешь, Винсент, — сказала она, складывая руки на груди. — В последнее время у тебя, похоже, отшибло мозги. Тебе в голову не приходило, что до тебя у меня жизни не было? Что вся моя жизнь, все эти годы без тебя, в Лигенбурге, вся эта блистательная жизнь на сцене были всего лишь… подменой? Что я не могла тебя забыть? Что я ни на минуту тебя не забываю, даже когда ты уезжаешь в свой парламент? Я все время думаю о тебе. Только о тебе и о том, что я для тебя — слишком свободная. Слишком непохожая на твою мать и сестер, на женщин, к которым ты привык. Да, именно так и я думаю, что тебе нужна была женщина, которая просто будет рядом и будет думать так же, как думаешь ты. И это полная чушь! Последнее она чуть ли не выкрикивает мне в лицо.