— А каковы были его сапоги в этот раз, накануне ночью? — спросила она. — Я проверила их, когда он вошел в двери, и мне показалось, что на один сапог приклеилась жвачка. Я его за это чуть не убила! Но оказалось, что он просто наступил на какую-то оранжевую клейкую бумажку. Поэтому я позволила ему войти. А вообще-то вокруг творилось сплошное сумасшествие. Не до него было! — А еще раз вы его видели? — Нет. Он все время был с детьми, а потом ушел через библиотеку. — А когда вы видели Ибена Бина в последний раз до этого вашего праздника? — Он зашел забрать игрушки, которые должен был положить в свой мешок. В прошлый четверг. — Бесси чуть улыбнулась. — Когда вы нанимаете Санта Клауса, его, оказывается, еще надо снабжать полным набором подарков. Глубоко задумавшись, Риган нахмурилась при этих словах: — Меня беспокоят как раз сапоги Санта Клауса. В доме Кендры Вуд мои родители живут сейчас как раз в комнатах, где до них жил Ибен. И там они нашли пару сапог в ванной комнате, очень похожих на те, что надлежало бы, по идее, использовать в наряде Санта Клауса. На них даже были прикреплены колокольчики. — Это очень похоже на Ибена, — согласилась Бесси. — Но ведь те сапоги, которые были на Санта Клаусе вчера вечером, как вы говорите, были без колокольчиков? Бесси посмотрела на Риган как на сумасшедшую. — Конечно. На Санта Клаусе, который приходил к нам, были черные ковбойские сапоги. Такие, как тут все мужчины носят. Иногда вам даже начинает казаться, что вы находитесь где-нибудь на Диком Западе или в Техасе. — Я просто представить себе не могу, почему Ибен не надел свои костюмные сапоги, — удивилась Риган. — Насколько я могу предположить, у вас нет никаких оснований сомневаться, что в костюме Санта Клауса вчера вечером был не Ибен? Бесси покачала головой. — Да я едва взглянула ему в лицо. Я была больше озабочена его сапогами и, кроме того, мне уже надо было бежать на кухню, чтобы посмотреть, как там у меня работают нанятые помощники. Риган поднялась. — Спасибо, Бесси. Как я понимаю, вы сегодня уезжаете. Но если вы вспомните что-то, что сможет помочь нам в проведении расследования, то, независимо от того, насколько тривиальным вам это что-то может показаться, я вас очень прошу не стесняться и позвонить мне. Риган передала Бесси свою карточку с телефонным номером. Руки Бесси дрожали, когда она принимала эту карточку. «Что же это она так нервничает?» — подумала Риган. Джеральдин Спунфеллоу сидела в старом скрипучем кресле-качалке, зашнуровывая свои поношенные высокие сапоги. Она вообще любила вставать пораньше и дышать свежим горным воздухом. Она всю свою жизнь прожила в долине Роаринг-Форк-Велли и чувствовала себя частью местного пейзажа, частью Аспена, всего того, что происходило в городе. Она персонифицировала аспенский идеал самовыражения, что обычно означало, что человек доводил свою позицию до сведения других вне зависимости от того, хотели они эту позицию знать или же нет. Дед Джеральдин, Бертон Спунфеллоу-второй, был одним из открывателей здешних мест, который перебрался через горный хребет Контитентл Дивайд в начале 1880-х годов и обосновался в Аспене, известном тогда под названием Ют-Сити. Он застолбил свои права на участок земли и сделал себе состояние на серебре, залежи которого оказались в его недрах. Все развивалось восхитительно вплоть до 1893 года, когда американское правительство сменило валютный стандарт с серебряного на золотой. — Это просто свело меня с ума, Джеральдин, — говорил про сие событие дед. Она сидела на его коленях и с удовольствием внимала всем этим историям про прошлые времена, про первооткрывателей, пионеров этих мест. — Я хотел тогда отправиться в Вашингтон и врезать там кому следует, но все же остался здесь и выдержал этот удар судьбы. Именно это и надо делать, когда в жизни настают тяжелые времена. А таких времен бывает обычно очень даже много. Так вот, тогда надо держать нос морковкой, надо держаться. В ответ Джеральдин доставала изо рта большой палец ровно настолько, чтобы ответить своему деду: — Да, Дедуля. После этого она находила новый кусочек одеяла, которым укрывалась и который любила перебирать пальцами, и опять прикладывалась щекой к колючей, но очень уютной щеке Дедули. Для Дедули держаться означало жить доходами от той собственности, которую он получил в первые годы своего хозяйствования. На часть этих средств он открыл в городе салун, который тоже приносил кое-какие деньги. Он женился, и в его семье родился сын, отец Джеральдин. Когда его жена, благословенная и святая по своему характеру Уинифрид, умерла от водянки, Дедуля и его сын, Феликс, жили вдвоем до тех самых пор, пока сын сам не женился на некоей Имоджин. Она переехала к ним, принеся с собой в их жилище некий женский дух, который тут так долго отсутствовал. В этом старом викторианского стиля доме, построенном в тени Аспенских гор, Джеральдин и ее брат Чарлз росли под внимательным присмотром любящих родителей и своего любимого Дедули. Дикая природа была буквально в двух шагах от них, и их учили наслаждаться красотой и дарами озер, гор, рек задолго до того, как каждый из них прочитал первую статью в журнале о природе «Поля и реки». Они собирали ягоды, кормили свиней, кур, кроликов, доили коров, ездили по округе на ослах и в собачьих упряжках. Джеральдин стала настоящей дикаркой, она умела держать темп даже тогда, когда брат Чарлз убегал от нее по горной тропе. Впрочем, отставала она только потому, что замечала какой-нибудь симпатичный камешек, который просто обязана была подобрать и запустить в вечнозеленую листву. Аспен был достаточно тесным сообществом людей, когда Джеральдин была ребенком. Население здесь резко уменьшилось после падения цен на серебро в 1893 году, и те люди, которые, несмотря ни на что, остались здесь, предпочитали держаться друг друга, жили в мире и спокойствии вплоть до 1940-х годов. Завтраки с вафлями собственного изготовления, поездки на шашлыки, социальные мероприятия в церкви, игры в «канасту» вокруг радиоприемника, в то время как детвора играла в салочки или в футбол консервной банкой, — вот такими были основные элементы жизни Аспена в те времена. Добровольческий Пожарный Департамент выступал спонсором коллективных пикников. Наконец, иногда в город приезжала какая-нибудь театральная труппа, что тоже добавляло развлечений в жизнь местного населения. И сегодня Джеральдин жила в том же самом доме. Теперь она была единственным живым представителем рода Спунфеллоу. Замуж она так и не вышла, поэтому перед ней никогда и не вставала необходимость куда-либо переезжать. — Никакая приличная девушка не уедет из дома своих родителей, прежде чем не станет невестой, — этими словами Джеральдин обычно отметала всякие вопросы о том, почему она до сих пор не перебралась в какую-нибудь квартиру в городе. Слова эти не вызывали доброго отклика у родителей Джеральдин, которые при этом грустно смотрели на нее. Впрочем, вопрос о переезде в город больше не поднимался, после того как родители Джеральдин умерли. К шестидесяти годам Джеральдин наконец-то оставили в покое: все уверились, что ей действительно суждено до конца дней оставаться незамужней. Иногда ей бывало одиноко, но, следуя совету Дедули, Джеральдин «держалась» и пыталась извлечь хорошее даже из этой своей ситуации. Не имея собственной семьи, Джеральдин стала все активнее заниматься делами города, спорными вопросами городского сообщества и политическими проблемами. В результате у нее появилось множество друзей и врагов, она посещала все городские мероприятия. При этом она всегда стремилась вставить свое слово в дискуссию по любому поводу. Прямота и напористость всегда были характерными чертами членов семейства Спунфеллоу. Дедуля часто призывал: «Надо вносить в жизнь разнообразие!». И этому совету Джеральдин неизменно стремилась следовать. Еще в 1956 году она возглавила диверсионную группу, которая под прикрытием ночи срезала все рекламные щиты на Восемьдесят втором шоссе по той причине, что они якобы портили красоту природы Аспена. С тех самых пор в округе больше никогда не появлялось ни одного рекламного щита. Группа во главе с Джеральдин добилась полного запрещения подобной рекламы. Не так давно она присоединилась к группе, которая провела автомобильную манифестацию у здания мэрии города. Собравшиеся отчаянно гудели клаксонами, выражая протест против плана сооружения платного паркинга в Аспене. Шум от автомобильных протестантов, как хвасталась потом Джеральдин, достиг тогда отметки в 114 децибелл. В июле газета «Аспен глоуб» открыла рубрику со статьями о потомках основателей Аспена. Джеральдин одной из первых посвятили статью в этой рубрике с фотографией и интервью. На фотографии Джеральдин была изображена в гордой позе под огромным — восемь на десять футов — портретом своего Дедули. Портрет этот всегда висел на одной из стен обеденного зала. Дедуля заказал этот портрет, когда открыл свой салун. На картине он стоял в своем лучшем выходном костюме, напротив дверей салуна, с тростью, гордый как павлин. Когда репортер, бравший интервью, попросил показать дом, Джеральдин отвела его в сарай, где он увидел еще одну картину. Дело в том, что, когда семья Спунфеллоу отказалась от содержания домашних животных, сарай стал использоваться под склад старых вещей. «Никогда не знаешь, когда что-то из них вдруг может тебе опять пригодиться», — таково было еще одно известное правило семьи. Поэтому здесь можно было найти все, начиная от свадебной кровати Дедули и кончая разбросанными повсюду кухонными принадлежностями начала века. Тед Вимс, репортер газеты, динамичный молодой человек, считавший, что у него в душе живет страстная любовь к истории, стал рыскать по сараю в поисках интересного. — Потрясающе! — бормотал он. — Просто потрясающе! Вот тут-то он и нашел эту вторую старую картину. Когда он сдернул с нее покрывало, то чуть не упал в обморок. Прямо на него глядело изображение Дедули тех времен, когда он был еще шахтером. На картине он спускался с горной выработки в компании с напарником. В руках у обоих были шахтерские фонари, за ними ковыляли другие работяги, их товарищи. У каждого в руке тоже болталось по фонарю. — Вы знаете, что это такое? — дрожащим голосом спросил репортер Джеральдин. — Это — картина моего Дедули. Но мне больше нравится та, которая висит в доме. На этой у него грязное лицо. — Мисс Спунфеллоу, мне кажется, что это произведение кисти Бизли. — А кто такой Бизли? — ответила вопросом Джеральдин. Когда в газете появилась статья о Джеральдин, особое внимание в ней было уделено тому факту, что она даже не ведала, что хранит бесценное произведение искусства. Речь в действительности шла об одном из утраченных полотен Бизли, называвшемся «Возвращение домой с работы». Бизли был художником, который в 1880-х и 1890-х годах переезжал из одного шахтерского городка в другой. При этом ему явно удалось отразить на своих полотнах дух времени. Картина, найденная в сарае Джеральдин, была должным образом атрибутирована специалистами. Это действительно оказался Бизли, и стоимость полотна определили приблизительно в три миллиона долларов. Пользуясь предоставившейся возможностью, члены Ассоциации Спасения Прошлого Аспена собрались вместе и выработали план действий. Почти все члены Ассоциации, во главе с Тедом Вимсом, который был одним из ее лидеров, отправились в горы, в дом Джеральдин, чтобы как следует поговорить с ней. Целью визита, естественно, была попытка как-то выцарапать бесценное полотно из когтей Джеральдин и передать его в собственность нового городского музея, который предполагалось открыть в первых числах Нового года. При этом, естественно, следовало начать с выражения глубочайшего уважения к памяти Дедули. — Картина «Возвращение домой с работы» прекрасно улавливает дух времени ранних переселенцев, дух, который, конечно же, был так важен для вашего деда, — сказал один из визитеров, обращаясь к Джеральдин и придавая своему голосу приглушенные, уважительные интонации. — Тот факт, что картина будет висеть в нашем музее, станет данью уважения, в первую очередь, по отношению к вашему деду. — А почему бы вам не взять его портрет? — настойчиво спросила Джеральдин. — Почему бы вам не взять ту, другую картину? — Ну-у-у, — сказал один из членов Комитета Ассоциации, — нам не хочется перегибать и проявлять эгоизм и бессердечие. Мы прекрасно знаем, как тот портрет вам дорог. — Если я вам отдам «Возвращение домой», то в обмен я хочу, чтобы вы отвели в нашем музее специальный зал, посвященный моему деду. Вот там и будут висеть обе эти картины. Она еще не закончила своей фразы, а все члены делегации Ассоциации уже кивали головами в унисон, выражая свое полное согласие с этим великолепным предложением. Они тут же рассказали о том, какие планы строят на первые дни Нового года, надеясь, что все мероприятия привлекут публику, дадут прибыль и обязательно станут главным событием года в Аспене. Саму Джеральдин, естественно, приглашали стать почетным гостем этих мероприятий. Джеральдин, в душе которой гражданские чувства одержали победу, тут же согласилась подписать соответствующие бумаги и отказалась от всех доходов от мероприятий в пользу музея. — Мне все равно некому оставить в наследство деньги, поэтому, коли уж память о моем Дедуле будет таким образом сохранена, то я… Все члены Комитета Ассоциации едва не упали со своих стульев от восторга. Через несколько недель они вновь нанесли визит в особняк Джеральдин, чтобы представить хозяйке сценарии торжественных мероприятий и планы организации музея. Теперь они решили воссоздать в своем музее практически в первозданном виде целые комнаты так, как они могли выглядеть в начале века. Таким образом, они мечтали передать дух и обстановку шахтерской деревни на грани двух веков. У Джеральдин они спросили, не осталось ли в ее доме еще каких-либо вещей, которые она могла бы подарить для этих целей музею. — В моем сарае десятилетиями никто не убирался, — призналась Джеральдин, — так что это дает мне достаточное основание отказать вам в вашей просьбе. — Но ведь нам нужны практически любые вещи, которые могли бы иметь хоть какую-то историческую значимость. Если хотите, я могу вам помочь поискать их в сарае, — предложил свои услуги Тед Вимс. Джеральдин от его помощи отказалась. — Прежде всего я хотела бы остаться на какое-то время одна со своими воспоминаниями, — сказала она. — Если у меня что-то не получится или если мне станет грустно, вот тогда я позову вас на помощь. И вот сейчас, поднимаясь со своего кресла-качалки и чувствуя боль в костях, Джеральдин ощутила тяжесть всех своих семидесяти пяти лет. — Давай, давай, девочка, двигайся, — сказала она себе. — А то день совсем пропадет. Если мне и предстоит что-то там сделать полезное в своем сарае, то надо поторапливаться. Она уже успела совершить целый ряд интересных открытий. Например, обнаружила старые плевательницы, которые когда-то использовались в Дедулином салуне, а также древний Дедулин рабочий комбинезон, который в музее вполне могли где-нибудь вывесить, чтобы он таким образом символизировал рабочий дух того далекого времени. Джеральдин проковыляла мимо картины с Дедулей на фоне салуна и поприветствовала его так же, как делала это каждый день. Эту картину она намеревалась сохранить у себя дома вплоть до самих торжественных мероприятий, в ходе которых ее собирались продемонстрировать публике. — Я все время буду приходить туда, в музей, и навещать тебя там, — вслух сказала Джеральдин, застегивая пуговицы на своем пиджаке. Джеральдин открыла входную дверь, вышла на крыльцо и наклонилась, чтобы поднять с пола газеты. Она уже собиралась было бросить их на стол в гостиной, когда один из заголовков вдруг привлек ее внимание. — Черт все это подери? — зло пробормотала она и ринулась к телефону. Ей надо было срочно позвонить. — Значит, так оно и есть! Я разорен! — стонал Луис, глядя, как Риган входит в дверь его конторы. Трипп, молодой загорелый клерк, который встречал Риган, когда она только приехала в гостиницу, стоял рядом с боссом с растерянным выражением на лице. — Что случилось? — быстро спросила Риган, расстегивая на ходу лыжную куртку.