— Да, много. Например, то, что вы не Хромов. Знаем и об экспедиции фон Штромберга. Знаем даже дату, когда вы вырезали лист из журнала «Природа и люди» — девятого сентября прошлого года. Достаточно? — Да, кое в чем вы осведомлены неплохо. Диверсант закурил новую папиросу и начал рассказ: — Моя настоящая фамилия Штромберг. Юлий Карлович Штромберг. Экспедиция в Аджарию была организована моим отцом, любителем археологии. Я не буду сейчас говорить, как именно ему удалось найти подземелье. Достаточно сказать, что на это ушло семь лет. К сожалению, никаких ценностей отец взять не успел: в Грузии была установлена Советская власть. С риском для жизни он успел в последний раз пробраться в крепость и замуровать вход в подземелье. Штромберг помолчал, как бы вспоминая, потом продолжил: — Потянулись годы ожидания. Отец бедствовал, но терпеливо ждал, что в России будут восстановлены старые порядки. А годы шли. Я родился уже в эмиграции, в маленьком американском городке Гримсби. Из последних средств отец устроил меня в Нордхоффский университет. В день моего совершеннолетия он раскрыл мне тайну подземелья. Отец рассчитывал, что немцы победят в войне, и когда советские войска вступили в Берлин, тяжело заболел. Ему уже не суждено было поправиться. Тяжелое нервное расстройство перешло в помешательство — отец умер в больнице. Я не спал ночами, мысли не давали покоя: в подземелье лежали ценности на миллионы долларов, а я должен был экономить каждый цент… Одному мне было не добраться до сокровищ; я начал искать компаньонов. Меня познакомили с одним господином. Потом я узнал, что это был руководитель разведывательного центра. Три года назад подводная лодка высадила меня на побережье Аджарии… Лже-Хромов закурил новую папиросу, затянулся, спокойно продолжил: — Вблизи крепости оказался лагерь археологов. Пришлось пробраться туда ночью. Мы — со мной были три американца — отыскали замурованный вход, открыли его и проникли в подземелье. Меня интересовали только сокровища, но руководитель разведывательного центра поставил условие: я должен помочь подготовить взрыв завода, построенного над подземным ходом. Три недели мы бурили шпуры, закладывали взрывчатку. Однажды мои спутники натолкнулись в подземелье на постороннего человека и убили его. По документам я узнал, что это был профессор Серебряков. Мы понимали, что наверху ведутся поиски, больше недели отсиживались в подземелье. Потом американцев забрала подводная лодка, а я — с документами Хромова — направился в Москву. По договоренности с разведкой я должен был жить в России до взрыва завода. Мы условились, что, увидев сигнал — объявление в одной из витрин «Мосгорсправки», — я выеду в Аджарию и помогу перегрузить на подводную лодку ценности из подземелья. Объявление появилось три дня назад и содержало указание, что взрыв намечен на седьмое ноября. — Зачем вы выкрали рукописи Серебрякова у Майсурадзе? — спросил генерал. — Я опасался, что в них могло быть упоминание о подземном ходе. С этой же целью я вырезал лист из старой статьи отца. Там приводилась легенда, которая могла выявить, какую именно цель преследовала экспедиция. — Когда должна прибыть подводная лодка? — В ночь на шестое ноября, после того, как я, убедившись, что все в порядке, дам объявление в справочной витрине на Плехановском проспекте в Тбилиси. — Текст объявления? — «Срочно продается хорошо сохранившийся комод красного дерева… Звонить по телефону 3-54-12». — Вы понимаете, насколько усугубит вашу вину попытка дать неправильные показания? Штромберг бросил потухшую папиросу в пепельницу, кивнул головой: — Все, что я сказал, — абсолютно точно. — Хорошо. Теперь вторая часть показаний. Штромберг улыбнулся. — О, господин генерал! Мы пока еще не договорились. Мне нужна полная гарантия того, что я останусь жив. Только тогда… Славинский помедлил, потом нанес хорошо рассчитанный удар. — Ну что ж, обойдемся и без этих показаний. Все, что вы можете сказать о бывшем профессоре Нордхоффского университета Уолтере Торне, мы уже знаем. Удар попал в цель. Штромберг вздрогнул, чуть заметно побледнел, удивленно глянул на Славинского. — Сядьте, Штромберг, — приказал генерал. — Как видите, торг не состоялся. Штромберг сел. — Вы не можете знать всего. Только мне известно, где хранятся фотографии Торна… — Слушайте, Штромберг, — голос генерала вдруг зазвучал в полную силу. — Если вы хотите смягчить свою вину, — сами, без всяких оговорок, расскажите, что вы знаете о Торне. Вот так. Взгляд Штромберга встретился со взглядом генерала. Несколько секунд оба молчали, потом Штромберг отвел глаза и нерешительно сказал: — Мне надо подумать… Генерал нажал кнопку звонка. — Хорошо, подумайте!.. Эпилог В полдень седьмого ноября к «складу номер четыреста семьдесят два» подъехала машина. Скрытый в стене телепередатчик выхватил и перенес на экран в кабинете Торна лицо высокого гостя. Торн поспешил навстречу и встретил гостя у лифта. — Рад видеть вас, генерал, — пожимая протянутую руку, сказал Торн. От него не укрылось то возбужденное настроение, в котором находился высокий гость. И когда дверь кабинета плотно закрылась, Торн спросил: — Начинается? Генерал покачал головой. — К сожалению, еще нет. Для войны сейчас неподходящий момент. Но вашу операцию мы проведем — решено ее не откладывать. Действуйте, Торн. — У меня все готово. Неделю назад мой агент из Тбилиси радировал, что Штромберг вывесил в установленном месте объявление. Это значит, что все подготовлено к взрыву, и Штромберг ждет подводную лодку. — Лодка выслана? — Нет. Я не хочу вывозить Штромберга из России — он еще пригодится. Что касается антикварного старья в подземелье, то оно меня нисколько не интересует. — Отлично. Не пора ли начать? Торн посмотрел на часы. — Сейчас в заводском клубе что-нибудь вроде праздничного бала. Пожалуй, самое время. Он подошел к холодильнику, вынул высокую бутылку с серебряной наклейкой, наполнил хрустальные бокалы. Потом неуловимым движением открыл сейф — средний из трех — и взялся за ключ радиопередатчика. Когда все было кончено, Торн, сияющий, поднял бокал. В тишине кабинета раздался мелодичный звон хрусталя… Радиоволны не знают пограничных столбов и, сорвавшись с антенны, они через сотую долю секунды уже летели над просторами нашей Родины, врываясь в трансляцию праздничных концертов, перебивая торжественные голоса дикторов. Радиослушатели, случайно поймавшие эти сигналы, досадливо морщились. Но четыре буквы предназначались не для них. Шифрованный сигнал коснулся острого жала выведенной в скалах и тщательно замаскированной штыревой антенны. Укрытый в старинном подземелье, приемник, равнодушный к музыке и голосам, отозвался на шифр, замкнул контакт, слабый ток поступил к реле и оттуда — усиленный — рванулся к детонаторам. Но детонаторов уже не было. А вместо взрыва в просторной комнате одного из батумских зданий раздался самый обыкновенный телефонный звонок. И голос — тоже спокойный и обыкновенный — произнес: — Товарищ генерал, сигналы поступили две минуты назад. Переданы четыре буквы: эс-ка-эр-де… …Утром десятого ноября над лагерем археологов появился двухмоторный самолет. Он сделал круг над палатками. Строеву, сидевшему у окна кабины, казалось, что он даже разглядел лицо профессора Ржевского. Спустя несколько минут самолет уже летел над огромным заводом. Славинский, Строев и Косоуров молча смотрели, как внизу мелькали ажурные контуры крекинг-установок, серебристые круги резервуаров, тонкая паутина нефтепроводов. Завод работал. Самолет приветственно покачал крыльями и взял курс на Москву. Иосиф Исерович Маляр Дело № 12к Научно-приключенческая повесть Рис. С. Губницкого