Юлька назвала адрес. Теперь оставалось только ждать. …Дядя Серёжа не подвёл. Прикатил быстро, в своём «Москвиче-408», распахнул дверцу. – Садись. Поедем. Где твои… гм… опекуны? – Ушли, – неопределённо ответила Юлька. И сразу же взяла быка за рога: – Дядя Серёжа, я знаю, у вас тут машина стоит. Отвезите меня туда, и я вас смогу провести и обратно вернуть. И притом «там» никакой машины мне не потребуется. И обратно нас не вынесет, если мы не захотим. Сам Никаноров выглядел плохо, так, словно не спал несколько ночей. Щёки и подбородок заросли щетиной, глаза красные. – Я могу провести туда кого угодно. И вернуть оттуда в ту же секунду, что здесь была. – Врёшь, – прохрипел Никаноров. – Не вру, – обиделась Юлька. – Поедемте, я всё покажу! Никаноров зло поглядел на неё и с хрустом врубил первую скорость. – Да, и я знаю, что в 1915-м вас побили, – выпустила Юлька парфянскую стрелу. – Белые Питер взяли. Царь вернулся. Дядя Сережа дёрнулся, как от удара. – Мы ещё всё поправим, – прошипел он. – Мы, истинные коммунисты!.. Крутанул руль, вдавил педаль газа. И разумеется, не заметил, как следом за ним двинулась «Волга» профессора – ключи он оставлял своим ученикам. …Поехали. Тоже за город, но не по Приморскому шоссе, а к Ладожскому озеру. – А далеко нам? – забеспокоилась Юлька. – Я ж вернуться должна вовремя!.. – Не волнуйся, вернёшься, – сквозь зубы пообещал Никаноров. И в самом деле, ехали относительно недолго, всего лишь до Всеволожска, там дядя Сережа свернул с шоссе и запетлял по окраинным улочкам, остановился возле совершенно неприметного домика в три окна. – Сюда. – А вас, дядя Серёжа, ка-гэ-бэ искало, – не без злорадства сообщила Юлька. – Знаю, – буркнул тот. – Ну, заходи, чего встала? Показывай, уж раз напросилась!.. И тут Юлька вдруг подумала, что, раз Никаноров показывает ей самое своё драгоценное, свою собственную машину, значит, он уверен, что она, Юлька, никому ничего о ней не расскажет. В животе похолодело. Внутри всё оказалось очень просто, очень бедно и очень неухоженно. Стоят вдоль стен три раскладушки, кое-как прикрытые старыми одеялами. Под потолком висят голые лампочки на проводах, даже без абажуров. На полках – технические справочники. В доме были люди, только сейчас они явно попрятались. На столе расстелена газета, видны мокрые следы от кружек с чаем, разбросаны крошки, лежит даже кухонная доска. Юльке казалось, она чувствует троих, неведомо как, но чувствует. Это плохо. Стас, Михаил и Паша на такое не рассчитывали. А у Никанорова, оказывается, тут постоянная не то охрана, не то дежурство… Ой, мамочка, что же делать? – Сюда. – Раскрылась узкая дверь в подпол. Коленки у Юльки начали дрожать. Сейчас её смелый план уже не выглядел таким уж разумным. В подвале и впрямь отыскалась машина, огромная, раза в три больше той, что стояла в лаборатории. Никаноров перекинул главный рубильник, защёлкал тумблерами. Юлька сжалась, сосредоточиваясь. У неё только одна попытка, другой не будет. Она не может рисковать, она должна сделать дело и вернуться, и выбраться отсюда, и предупредить остальных! – Ну, так и чего ты мне хотела показать?.. Юлька молча взяла Никанорова за руку. Рука была холодна и мокра от пота. Пространство послушно раскрылось, мелькнула золотая лента, вздыбились знакомые уже «деревья». Юлька открыла дорогу много раньше того, как машина набрала полную мощность. И – Никаноров этого не видел – Юлька сделала то единственное, что ей оставалось, чего она не пробовала никогда, но иного выхода сейчас не видела: попыталась представить, как одно из таких «дерев» опрокидывается назад, врезается в агрегат громадным стенобитным тараном (про который она читала в «Книге будущих командиров», а ещё и в очень взрослой «Истории военного искусства») – и машина разлетается веером осколков. Нет, пожара не надо, там ведь другие люди – чтобы с ними ничего не случилось. Золотая лента пронеслась под ней, словно полоса аэродрома; мир ворвался в её чувства, с холодом зимы, морозом, снегом и ветром. Они оказались там, где она и хотела, – на углу Каменноостровского проспекта, рядом с домом, где квартировали Онуфриевы-старшие. – Вам сюда, – сказала Юлька очень взрослым голосом. – Квартира двадцать один. К профессору Николаю Михайловичу, скажете дворнику. Никаноров ошарашенно оглядывался. Она впечатала их двоих в этот новый мир так крепко, как только могла. Никанорова не «вынесет» обратно, и он не сможет появиться в 1973-м по собственной воле. Пусть договаривается с профессором и остальными из команды, пусть, в конце концов, взрослые выяснят всё раз и навсегда!.. И Юлька, не дожидаясь ничего иного, вдруг вырвала руку у Никанорова, резко оттолкнулась от чего-то незримого, но упругого – наверное, той самой золотой ленты времени – и ринулась назад изо всех сил. Наверное, она «толкнулась» слишком сильно. Или случилось что-то ещё, но мир никак не проявлялся так, как следовало. И Юлька оказалась не в подвале никаноровского дома, а на Невском проспекте, вернее, «над» ним, словно так и не проникнув до конца в поток времени. Серая дымка застилала ей глаза, но главное она увидала: «С новым 1994 годом!» В морозном воздухе недвижно висел флаг на Мариинском дворце – не красный, а трёхцветный. Золотая лента скользила под Юлькой, она всё не могла сделать последний шаг – и получалось так, словно она летит над родным городом. Да, красные флаги исчезли. Но что-то было не так, очень сильно не так. Ощущение страшного горя, нищеты и бедствий. По Невскому катили машины, ходил транспорт – чуть другой, чем тот, к которому она привыкла, но те же автобусы и троллейбусы. Несколько иные «Жигули» – но явно они, в Юлькином 1973-м они ещё только начинались. Да, она таки смотрела на будущее своего потока, не в силах туда прорваться. Взгляд её скользил по уличной жизни серого зимнего дня, по скупым новогодним украшениям, но видел площадь Мира, где середину занимали какие-то бетонные заборы и шахта строящегося метро, а остальное заполняли сплошные ряды торгующих всем чем попало граждан; какие-то бесчисленные грязные ларьки, к каким было бы неприятно даже подойти. Что-то очень страшное тут случилось, жуткое, нехорошее. У Юльки похолодело в животе – что, если то самое «слияние потоков» всё же произошло?! И произошло таким вот образом? Или «акция» кадетов тут ни при чём?.. Чем больше Юлька всматривалась в этот поток, тем меньше ей это всё нравилось. Нет, вроде бы город тот же, и Невский не изменился, разве что вывесок каких-то побольше – а вот ощущение огромной, чудовищной беды никуда не девается. Всё какое-то серое, нищее, страшное. Мир не пускал к себе девочку из прошлого. Из такого тихого, мирного и, несмотря на очереди с дефицитами, более-менее благополучного для громадного большинства советских людей 1973 года. …Нет, здесь не было государя на престоле. Стояли памятники Ленину – во множестве. Поменялись кое-где названия улиц в центре, появились Кирочная, Захарьевская, Фурштатская, а родная 185-я школа стояла теперь не на Войнова, а на Шпалерной. И набережная сделалась Воскресенской из Робеспьера. А вот Рылеевы и Радищевы остались. И Пестель остался, и проспект Чернышевского вместо Воскресенского. Вот уж воистину «слияние»! И тут Юлька вдруг поняла, что не станет она рассказывать об этом профессору. Пусть лучше думает, что ничего не изменилось. Пусть спокойно живёт в новом потоке, делает ту Россию великой. А про случившееся в этом потоке ему знать не надо. Мироздание словно только и ждало от Юльки этого решения. Золотистая лента отодвинулась, детали мира стремительно потонули в серой дымке, и сквозь неё тут же проявились стены и потолок никаноровского подвала. …Как Юлька и ожидала, здесь, в 1973-м, прошло не более секунды. Машины больше не было: она исчезла, как исчезла и в тот раз, когда кадеты с Константином Сергеевичем и Ириной Ивановной отправлялись назад из подвала комаровской дачи. Тихо-тихо, на цыпочках, Юлька поднялась обратно в большую комнату; там было пусто, соратники Никанорова продолжали где-то прятаться. Дверь не заперта, Юлька выскользнула наружу – хорошо, что не раздевалась, не снимала ни шубки, ни тёплых сапожек. Вспыхнули фары стоявшей неподалёку машины. Юлька кинулась к ней, Стас поспешно распахнул дверцу. – Что случилось?.. Мы как раз собирались, время вышло!.. – Заводи! – совсем как взрослая скомандовала Юлька, и лишь после того, как «Волга» сорвалась с места, принялась рассказывать. Стас только вытаращил глаза, Михаил с Пашей дружно ахали, ну точно кумушки на коммунальной кухне. – Развалила её, значит?.. – И развалила, и обломки сгинули! – не удержалась, похвасталась Юлька.