— Пришли. Коник оглянулся. Никакой железной дороги не было. Лес все так же стоял вокруг, плотный, сырой. — Дорога там, — показал Станислав вперед. — Я, парень, ничего не вижу. — Близко подходить нельзя. Там могут быть швабы. — Это верно. Но откуда ты знаешь, что мы у дороги? — Пахнет земляным маслом. Коник покачал головой. — Ну и нос у тебя! Прямо как… как у собаки. — Он не мог подыскать другого слова и сказал первое, что пришло на ум. Станислав улыбнулся. Ему понравился комплимент. Коник опустил мешок с тормозными колодками на землю и вынул из кармана пистолет. — Пойду посмотрю. Когда он скрылся в подлеске, Станислав вытряхнул из мешка обе колодки и повертел их в руках. Хотя в отряде ему объяснили, как все произойдет, он все еще не верил, что такой маленький кусок железа опрокинет огромный состав. Ему казалось, что все-таки лучше было бы перервать путь гранатой, в которой живет огонь и страшная сила. А этот железный клин мертв, как простой камень… Появился из кустов Коник. — Стась, давай сюда! — Удачно вышли, к самому повороту, — сказал он, когда они залегли у насыпи. — Видишь, здесь закругление пути? На нем мы и поставим клинья, как только пройдет дрезина с охраной. В зарослях ольхи их совсем не было видно с полотна. Дождь перестал. Рядом со Станиславом в траве цвиркнул кузнечик. — Па-пок-кина зовет лето, — сказал Станислав. — Он тоже разведчик. — Что? — обернулся Коник. — Па-пок-кина кричит. По-вашему, этот… который прыгает. — А! Их здесь полно. Послушай, парень, как ты находишь дорогу без компаса? — Просто иду. Смотрю на деревья. — Ну и что? — Ветки всегда толще с южной стороны. — Чудно… Я двадцать лет прожил в лесу, а никогда не замечал. — Надо уметь смотреть. Станислав поднял голову и прислушался. Коник тоже приложил ладонь к уху. С запада ветер нес тихий звук, как будто где-то далеко-далеко пилили ножовкой рельс. — Идет! Коник подхватил тормозные колодки и подполз к самому краю кустов.. Теперь только канава отделяла его от насыпи. Станислав взвел затвор пистолета. Звук быстро нарастал. Уже явственно слышалось, как подрагивают рельсы. Станислав сжался в канаве. Сейчас он увидит швабов совсем близко, так близко, что можно было бы стрелять почти в упор. Он не отрываясь смотрел на полотно дороги. С металлическим лязгом на поворот выскочила короткая четырехколесная тележка. На ее площадке стоял ручной пулемет на сошках, у которого лежали два солдата в касках. Еще двое, сзади, раскачивали рычаг привода. Взвизгнув колесами на закруглении, дрезина пронеслась мимо, и тотчас снова задрожали рельсы — следом за ней шел состав. Коник вскочил и бросился к насыпи. Щебенка осыпалась под его ногами, и он упал. Станислав видел, как старик поднялся на колени, попытался дотянуться до рельса и снова сполз вниз, и за ним струями сыпался песок и мелкие камни. Слишком круто поднималась насыпь у закругления. … А рельсы поют все громче и громче… Станислав сунул за пояс пистолет и метнулся к Конику. Вырвал из его рук колодки, одним махом взлетел на полотно и одну за другой насадил на рельсы тяжелые железки. Успел заметить выдвинувшуюся из-за поворота черную грудь паровоза и кубарем скатился вниз. Они продирались через подлесок, не замечая острых сучьев, царапавших лица и в клочья рвущих одежду. … Поляна… Кусты… Большие деревья… Снова кусты… Их догнал грохот. Будто рванули сзади огромную цепь — и ее звенья с треском разомкнулись. Дрогнула под ногами земля. Над деревьями в той стороне взвилось облако пара. Треск и глухие удары. — Стась… Не могу больше!.. Коник упал на колени. Пот, смывая полосами грязь, тек по его лицу. Седые волосы пучками торчали во все стороны. У насыпи продолжало грохотать. Кто-то пронзительно кричал, и редкие автоматные очереди бессмысленно резали воздух. ○ К вечеру они пришли в лагерь. Лёнька поднял отряд в ружье. Всю ночь ожидали карателей. Но лес молчал. Через несколько дней разведка донесла, что в Липнике на вокзале гестаповцы схватили и повесили девять поляков. То были крестьяне из окрестных деревень. К столбам виселиц фашисты прибили доски с надписями: «За помощь бандитам». В эшелоне, пущенном под откос, находились солдаты, три цистерны с бензином и восемь пушек. Леса у места крушения горели два дня. МОСТ И снова на черных и белых крыльях летят дни и ночи. Лето сменяет осень, потом северо-западный ветер накидывает на землю белый плащ снега — и перестает греть усталое солнце. И снова весна, и птицы, которым нет дела до войны людей, прилетают к старым гнездам в родные леса. Птицы всегда возвращаются. Четыре Больших Солнца прошло над землей после побега из эшелона смерти. Что было за это время? Трудно вспомнить. Воспоминания гаснут, как угли костра под холодным пеплом, и все сливается в один долгий день и в одну долгую ночь. Зима. Из трех цветов состояла она: из белого, красного и черного. Белыми горбами поднимались Свентокшиские горы, белесое небо выгибалось над ними огромным куполом, стыли в лесах белые деревья. Красным заревом пылали хутора и деревни, подожженные швабами, красное солнце всходило над измученной землей. Красной кровью были пропитаны поля. Черный дым поднимался от сбитых под откос эшелонов. Черны и страшны были лица убитых. Весной белый цвет уходил, а в черно-красный врывались зеленый и голубой. Зеленели изодранные осколками деревья, поднимались на заброшенных полях травы, робко зацветали сады, и голубело над всем высокое небо. Война отнимала у людей самые необходимые вещи, и люди приспосабливали для себя вещи войны. Станислав видел котелки, сделанные из касок с вырванными амортизаторами, зажигалки из винтовочных гильз и ограды из артиллерийских унитарных патронов, вкопанных основаниями в землю. Женщины в деревнях разжигали печи орудийным порохом, похожим на лапшу, шили платья из пятнистых маскировочных халатов и плотного парашютного шелка и укладывали детей в ящики из-под взрывчатки вместо люлек.