И почти в каждой уцелевшей хате, в которую доводилось заходить партизанам, на самом видном месте висела фотография отсутствующего хозяина. Он смотрел с прямоугольного картона на пришедших и как бы говорил: «Сейчас меня нет, но я был здесь. Вот моя семья, мой дом. Я жил мирно, может быть, не очень хорошо, но и не плохо. Огонь горел в моем очаге, здесь я отдыхал после трудной работы. Теперь я далеко и не знаю, вернусь ли. Помните обо мне. Отомстите за меня швабам…» С грустью смотрел Станислав на такие фотографии. О, как хотелось бы иметь такой же плотный кусочек бумаги с лицом отца, матери или брата Танто! Неужели все оборвалось и навсегда утерян след к прошлому? ○ Отряд пополнялся. Летом 1944 года в нем насчитывалось уже восемьдесят бойцов, пять пулеметов, обоз из шести пароконных немецких фур и радиостанция, которую отбили у швабов во время схватки под Садковом. Среди бойцов нашлись радисты, и теперь Лёнька по радио связывался с Центром в Пинчуве, а вечерами ненадолго включали приемник и узнавали новости. Связь с Центром всегда держали короткую, не больше двух минут, чтобы радиостанцию не могли засечь фашисты. Крепкая база с несколькими подземными бункерами выросла в лесу. Однажды в лагерь прибежали запыхавшиеся дозорные и сообщили, что на дороге Куров — Климонтов появились немцы. — Две легковых машины без охраны. Стоят на обочине, а возле них швабы. Только странные какие-то… Мы со Стахурой сразу сюда, а за теми наблюдает Дронг, — доложил Каминский. — Что они делают? — спросил Лёнька. — Ничего. Ходят вокруг машин. Смеются. И одежда на них какая-то странная. — А ну-ка, идем посмотрим, — заинтересовался Лёнька. На глаза ему попались Ян и Станислав. — Ребята, возьмите автоматы и по запасной кассете. Давайте с нами. Минут через пятнадцать вышли к дороге. Из-за кустов блеснула черная эмаль двух «оппель-капитанов», стоявших рядом на уютной зеленой полянке вблизи обочины. Около машин прогуливались немцы в невиданной синей одежде, похожей на цирковое трико. Лишь по фуражкам с высокими тульями можно было понять, что это — эсэсовцы. — По какому случаю они так вырядились? — пробормотал Лёнька, разглядывая немцев. — В жизни не видал такой формы. Станислав насчитал двенадцать человек. Четверо возились с двумя фанерными щитами, вырезанными в виде человеческих силуэтов. Один мерял шагами поляну. Он шагал, оттягивая носки ног вперед, как на параде в строю. Лёнька поднес к глазам бинокль. — Ах вот что! Господа офицеры решили заняться спортом! Ишь ты, по всем правилам: тренировочные костюмы, кеды. Смотри-ка!.. И ведь не простые птички. На «капитанах» какие-нибудь шарфюреры не ездят… Он теснее прижал бинокль к глазам. — Ах, черт… Наверное, их оттянули с фронта на отдых. Он обернулся к бойцам: — На фуражках у них эмблема дивизии «Мертвая голова». И часть их где-то недалеко. Машины совсем не запылились. Офицеры закончили устанавливать мишени и, собравшись около машин, о чем-то разговаривали. Они чувствовали себя в совершенной безопасности, как на тренажном поле в глубоком тылу, и их громкие голоса и смех разносились далеко вокруг. — Пан Лёнька, может быть, кончить? Пару очередей, и все… — сказал Ян. — Ты что, с ума сошел? Никакой стрельбы! А если рядом другие? Эсэсовцы, все так же непринужденно разговаривая, медленно пошли через поляну. Прямо к лесу, к кустам, под которыми притаились партизаны. У каждого в руках пистолет, фуражки сдвинуты на затылок. — Назад! — прошептал Лёнька своим, но в тот же момент понял, что отступать некуда. Фашисты были уже не далее как в десяти шагах от кустов, и малейший шорох, малейшее движение выдали бы гвардейцев. Еще пять шагов. И тут шедший впереди немец остановился и уставился в подлесок. Лёнька увидел его удивленные, широко раскрывшиеся глаза и понял, что таиться больше нечего. Вскочив на ноги он, крикнул: — Давай! И выпустил в эсэсовцев длинную очередь. Следом за ней еще четыре очереди вспороли тишину. Два передних немца упали. Остальные, отстреливаясь, бросились к дороге. — Бей! Бей! Бей! — закричал Лёнька, полосуя очередями бегущих. — Не давай подойти к машинам! Все кончилось в одно мгновенье. Полдневная тишина леса, взрыв выстрелов, крики — и снова тишина, звенящая, неестественная. Двенадцать трупов в синих тренировочных костюмах на яркой траве. Легкий голубоватый дым над кустами. Пустая лента дороги под солнцем. — Поджечь машины! Уже в лесу, возвращаясь к базе, услышали частый стрекот мотоциклетных моторов. ○ Лёнька поднял отряд по тревоге. Через час партизаны покинули базу и взяли направление на Марианов. — Теперь начнется! — вздохнул Коник. К вечеру небо затянуло тучами. Шквалом налетел ветер, пригибая молодые деревья к земле. По щекам стегнули первые капли дождя, и скоро гроза опрокинулась на лес. Идти стало трудно. Ноги скользили по раскисшей почве. Одежда разбухла, сделала бойцов неповоротливыми. Фуры обоза то и дело застревали в колдобинах. — Надо остановиться и переждать непогоду! — крикнул кто-то из партизан, шедших сзади. — Никаких остановок! — приказал Лёнька. Он был уверен, что следом за отрядом уже идут каратели. Гроза усиливалась. Уже не струи, а каскады воды падали с неба и с деревьев на цепочку людей, бредущих в темноте. — Какой черт будет искать нас в такую непогодь! — бормотал Коник, спотыкаясь о невидимые корни. Иногда кто-нибудь падал, вспыхивали ругательства, на мгновенье часть цепочки останавливалась, затем снова приходила в движенье. Поднимались на холмы и спускались в лощины, по дну которых неслись грязные булькающие потоки. Мохнатая, мокрая ночь поглотила людей, и они плыли в ней, не чувствуя ни расстояния, ни времени. Отряд поднялся еще на какой-то холм, и начался длинный спуск в лощину. Прикрываясь плащ-палаткой, Лёнька справился по карте и компасу. — Кажется, это Лаговица. Здесь должен быть мост. Через несколько минут по цепи понеслось: «Мы у моста. Что делать дальше?» По-прежнему вокруг густела темнота. Из нее слышался рев крутящейся воды и однообразный шум падающего дождя. — Ишь вздуло реку, — сказал Коник. — Прет, как бешеная. — Вот бы прижать здесь швабов, — отозвался Каминский. — Накупать бы их всласть перед смертью! Отряд подтянулся к берегу. Сзади осталась только группа прикрытия. — Можно передохнуть, — сказал Лёнька. — Курите, но осторожно. Тесно прижавшись друг к другу, гвардейцы прикрылись кожухами и плащ-палатками. Закурили. Разговаривали вполголоса, так как за мостом проходила дорога Марианов — Шумско. За спинами бурлила река. — Надо разведать, что на мосту, — сказал Лёнька. — Кто хочет? — Я! — отозвался Станислав. — И я с ним! — сказал Ян Косовский. — Перейдите на ту сторону, проверьте, не сорван ли где настил. Разведчики ушли. Бойцы продолжали курить, пряча огоньки в рукавах. — В такую погоду ни один шваб носа не высунет из хаты, — сказал Каминский. — Они любят воевать, когда солнышко да тепло. — А ты любишь воевать в дождь? — спросил Лёнька. Сидящие рядом засмеялись. — Вот как жахнет нас сейчас оттуда! — произнес чей-то хриплый голос, и, словно подтверждая это, рядом с Лёнькой возник Косовский :