— Леоо,— спросила Станислава. — У тебя было много врагов? — Да. — Ты много убил? Его рука вздрогнула под ее ладонью. Окаменели желваки на скулах. Губы сомкнулись. Он отвернулся. — Ты мне расскажешь о них, муж мой? — Нет. Это была запретная тема. Она поняла. Но разговор прерывать не хотелось. Так редки минуты покоя в уютном типи у ласкового огня! — Расскажи мне о какой-нибудь охоте, Леоо, — попросила она. Он встал. — Нет. Поздно. Сейчас надо спать. ○ Таким было второе лицо Высокого Орла. Лицо, которого она так и не увидела открытым. ○ И на всю жизнь запомнился еще один день. Высокий Орел поднялся с постели в предрассветных сумерках и сам разжег костер в типи. Поджарил мясо и, когда Станислава проснулась, сказал: — Сегодня пойдем в чащу. Она удивленно взглянула на него. Обычно мужчины-шауни не берут женщин на охоту, потому что в погоне за дичью нужен верный глаз и твердая рука. Зачем приглашает ее в чащу муж? Вопрос дрожал на кончике языка, но она не осмелилась спросить. Мужчина сам потом объяснит, что к чему. Они позавтракали и вышли из типи. Высокий Орел не взял с собой никакого оружия, кроме широкого ножа. Он даже не надел свой охотничий костюм с красной шерстяной бахромой, а шел в том, в чем был обычно одет в лагере, — простые замшевые леггинсы и старая куртка с вытертым мехом. На берегу реки он отыскал свое каноэ, столкнул его в воду и знаком пригласил Станиславу сесть. Несколько быстрых гребков коротким веслом вынесли легкую лодку на середину потока. По обеим берегам реки недвижно стоял густой лес. Подножия деревьев тонули в тумане. Серая влажная пелена заволакивала дали. По течению тянулись белесые призрачные полосы. Огромная тишина стояла над миром. Широкая лопасть весла погружалась в воду без шума и так же бесшумно поднималась над бортом. Когда на излучинах каноэ прижимало к берегу, Станислава видела, как темная полоса у воды превращалась в кусты, тесно переплетенные ветвями, и ей казалось, что она различает тропинки, протоптанные козами и лосями к водопоям. Иногда она слышала вскрик проснувшейся птицы, какое-то тяжелое шевеленье в чаще, какие-то вздохи, но каноэ проносилось мимо, берег отступал, и кусты опять сливались в темную волнистую полосу. Прошло около часа. Позади осталось несколько поворотов и порог из больших острых камней, между которыми кипела пена. Русло реки сжалось, превратилось в ущелье, деревья карабкались на кручи где-то высоко над головой, их совсем не было видно в сгустившемся тумане. Темнота нарастала, будто на землю опять возвращалась ночь. Станислава чувствовала влажное дыханье близких каменных стен, вода клокотала около них, над головой слабо брезжила узкая полоска туманного света. И вдруг каменные стены стремительно разошлись в стороны, будто отброшенные неслышным толчком, и глаза сами собой закрылись от света, хлынувшего в них. Когда она подняла веки, каноэ тихо покачивалось в отражении бледного утреннего неба. Уже почти совсем рассвело. Широкая гладь озера лежала вокруг, обрамленная по горизонту серыми горами. Высокий Орел сидел напротив Станиславы неподвижный, торжественный, будто в ожидании чего-то необыкновенного, что сейчас должно произойти, и легкий ветер трогал прядь волос, лежащую на его плече. — Как здесь красиво! — воскликнула Станислава. — Как оно называется, это озеро? Высокий Орел жестом приказал ей молчать. Яркая красная трещина разорвала восточный край неба над горами. Трещина быстро расширялась. Все четче обозначались зубчатые вершины леса. Налетевший ветер рябью пробежал по воде, качнул каноэ и унесся дальше, к горам западного берега. И взошло солнце. Огненный круг его был огромен и красен, но чем выше он поднимался над землей, тем становился меньше и ярче, и скоро на него уже нельзя было смотреть. Высокий Орел положил весло поперек каноэ, развязал кисет и бросил в сторону светила щепотку табаку. — Это озеро Белой Выдры, — сказал он. — Пусть оно будет ласково к нам. Когда Станислава вдоволь налюбовалась небом, водой, горами, весло разбило золотую солнечную дорожку, и каноэ как мустанг рванулось к дальнему берегу. Станислава откинулась назад. Ветер обнял ее. Вода из-под носа каноэ летела, как белое крыло птицы. Что-то радостное билось в груди, такое же широкое, как это озеро, и такое же светлое, как небо над головой. И неожиданно она вспомнила строчки поэмы, которой увлекалась, когда была девчонкой, ученицей пятого класса гимназии: Так над быстрой Таквамино, В глубине лесов дремучих, Восклицал мой Гайавата В час, когда все птицы пели, Воспевая Месяц Листьев, И от сна восставши, солнце Говорило: «Вот я — Гизис, Я, великий Гизис, солнце![*] Она произнесла эти слова во весь голос, и ветер схватил звуки и унес их к тенистому берегу. Высокий Орел перестал грести и выпрямился. — Что это за песня, жена? — Это не песня. Это стихи. Их написал белый человек, американский учитель Генри Лонгфелло. Почему ты так удивился? — Ты говорила слова оджибвеев. Ты знаешь язык оджибва?[*] — Какие слова? — Ты говорила Таквамино, Гайавата, Гизис. Откуда ты знаешь? — На моей родине эти стихи знают давно. — В твоем племени знают Гайавата? — Да. У нас любят стихи Лонгфелло. — Май-уу. Гайавата был Великим Учителем. Наши люди называют его Мана-бошо. — А что такое Таквамино? — Оджибвеи называют так большую реку на востоке. Мы зовем ее Ас-сини-бойн. Высокий Орел опустил весло в воду. ○ Каноэ врезалось в песчаную отмель у небольшого плоского мыса. Высокий Орел вытянул его подальше на берег и показал рукой в сторону чащи. — Ты будешь охотиться? — спросила Станислава. — Нет. Сейчас мы пойдем. Не говори ничего. Смотри. Только смотри. Нэшка![*]