– Точного времени не скажу, я был изрядно пьян. Проще спросить у Тома или посмотреть записи с камер. Кстати, я слышал, что в служебной гостинице «пишут» не только общественные места, но и занятые номера. Можете понаблюдать, как я дрыхну. – Обязательно понаблюдаем. Одевайтесь, только не делайте резких движений. – Не хотите объяснить, что происходит? – А вы ничего не помните? Что случилось сегодня ночью? – Ничего такого, что потребовало бы присылать за мной конвой. Мужик, который меня разбудил, глубоко вздохнул. – Это та одежда, в которой вы были вчера? – Вчера во второй половине дня. Ту одежду, в которой сюда приехал, я успел сдать в прачечную. – Когда сдали? – Сразу, как заселился, помылся и переоделся. В середине дня. В кабаке я был уже в этой. Так все-таки что случилось? – В каких отношениях вы находитесь с Элизабет Сандерс? – А это кто? – Будете утверждать, что не знаете ее? У меня полсотни свидетелей, что она называла вас отцом, а вы ее – дочерью. – Лиз? С ней что-то случилось? – А вы не помните? Я почувствовал, что еще немного, и даже два сунутых под нос автоматных дула меня не остановят. – Офицер, вы наконец ответите на мой вопрос? Или намерены и дальше дурака валять? – Элизабет Сандерс, которую вы публично называли дочерью, но не знаете, как ее зовут, и старшего патрульного Гарольда Смита убили сегодня ночью в номере отеля «У Франсуа» из пистолета «Глок-19». На пистолете обнаружены ваши отпечатки пальцев. Бедняга Атос тоже думал, что хорошо повесил миледи. Наивный Влад был уверен, что у Ордена нет его отпечатков! Вот только не до них сейчас. Лиз убили! Юную Лиз, которая так пыталась подражать своей суровой хозяйке, что распугала всех мужиков вокруг. А когда попыталась вернуться к жизни, ее застрелили. Убили после вечеринки, на которую я ее позвал. Сидела бы в гостинице – осталась бы жива. – Вы ничего не хотите нам рассказать? Я поднял взгляд на офицера. Просто посмотрел, но он дернулся назад. – Я познакомился с Лиз сегодня… теперь уже вчера утром. Она – помощница Аманды Кьер, откуда мне знать ее раньше? Офицер не сразу вернулся в реальность. – А… почему?.. – Когда мы сдали Аманду в больницу, Лиз осталась одна, без денег, без документов. Я снял ей номер здесь же, в гостинице, и одолжил денег. – Зачем? – Я мог бы ответить честно, но вы не поймете. Поэтому можете записать, что я надеялся засветиться перед Амандой. Когда-нибудь она выйдет из комы, а тут я, такой ловкий – спас не только ее саму, но и секретаршу. Такой вариант у вас вопросов не вызывает? – И что дальше? – Лиз думала, что я к ней подбиваю клинья. Я ответил, что она мне в дочки годится. Мы посмеялись и пошли на вечеринку к патрульным. Как отец и дочь. – Глупость какая-то! – Девочка вчера первый раз в жизни попала в серьезную передрягу. Я надеялся, что общение с молодыми ребятами-патрульными ее немного развеселит. Развеселило, ага… Повисла тишина. Я уставился невидящим взглядом на коврик у кровати. Просидел бы так долго, но орденец был сугубым профессионалом и эмоциям не поддавался. Разве что самую малость. – Одевайтесь и идите за мной. То, что было дальше, запомнилось смутно. Меня вывели из гостиницы, усадили в джип и отвезли куда-то в глубину закрытой орденской территории. Как оказалось, заборов хватает не только в ПРА. В том числе высоких и глухих. Отобрали куртку, взяли смывы с рук. Потом завели в камеру и заперли там. Спасибо, хоть наручники не надели. Я сидел на шконке, привалившись спиной к стене, и пялился в пустоту. Наверно, надо было пытаться что-то анализировать, искать убийцу, но я снова и снова вспоминал Лиз. Вот она что-то снимает на свою видеокамеру внутри связной машины. Вот я ее роняю в канаву, она пытается возмущаться, а сверху грохочут взрывы. Вот она хлопочет вокруг потерявшей сознание Аманды. Вот она совершенно растеряна на выходе из больницы. Вот она лихо отплясывает с патрульными и уходит с Гарольдом… И этот счастливый голос… «Папочка…» – Влад, с вами все в порядке? Более идиотский вопрос в данной ситуации трудно придумать. Меня обвиняют в убийстве, тело затекло – не разогнуться, башка трещит и настроение такое, что впору в петлю. Я о’кей? Куда уж окейнее, подводите к стенке и стреляйте скорее! – Влад, преступника нашли. Вы свободны. На всякий случай не покидайте пока базу. Как выключатель внутри повернули. Я почти смог вскочить. – Кто? И зачем? – Жан-Кристоф Перье, делопроизводитель из «Стеклянного дома». Зависть и ревность. Клеился к девчонке, а она ушла с другим. Он вытащил ваш пистолет в баре – его пальцы остались на кнопке кобуры[45]. – Но убивать-то зачем? – Не знаю, я не психиатр. Приношу извинения… – Да к черту ваши извинения! Что с ним теперь будет? – Уже ничего не будет. Он дал признательные показания и умер. Если это вас утешит, то умер… плохо. Пытался бежать с базы, ночью попал в аварию, и его почти съели свиньи. Поисковая группа разогнала хищников, остановила кровотечение. Он выдержал короткий допрос и умер от шока. – Да пусть бы его сожрали все свиньи мира! Лизку-то это не вернет! – Она точно не была вашей дочерью? Почувствовав, что еще один вопрос – и на базе добавится трупов, я молча встал и пошел на выход. Остановился у двери. – Вы проверяли ее комнату? Ничего не украдено? – Трудно сказать, у нее почти не было с собой вещей. – Видеокамера и кассеты на месте? – Не припомню ничего похожего. Я застонал и привалился к косяку. – Ищите! Ищите старательно! В номере, в квартире убийцы, в его машине. Первое, о чем вспомнит Аманда, когда узнает о смерти помощницы, – об этих кассетах. И усильте, удвойте, удесятерите охрану профессора Клампса. И самой Аманды. Если с ними что-то случится… Я-то себе работу найду, а вот вы… Повернулся и вышел. На выходе из тюрьмы меня поджидал Том. Стараясь не встречаться со мной глазами, произнес: – Мне очень жаль, Влад. Мы сделали все, что смогли. – Спасибо, дружище! Скажи, кто допрашивал этого говнюка. – Я. – Запись осталась? Можно посмотреть? – Вообще-то нельзя. Но тебе… Сейчас найду. Он покопался в телефоне и повернул его экраном в мою сторону. Мелкий плюгавый типчик с изрядным пузом. Помню его – в конце вечера он отирался возле нас, я несколько раз задевал его, извинялся, а он еще с таким забавным акцентом отвечал: «Ничего страшного». Сейчас, кстати, акцент почти не заметен. Морда побита, и модная прическа в беспорядке, но, когда человека ели свиньи, пусть и не закончившие свою работу, обычно остается больше следов. А еще он спокоен, слишком спокоен для человека, который знает, что вот-вот умрет. Или не знает? – Том, что вы ему вкололи? Здоровяк, похоже, не понял вопроса. – Что вкололи? Он сам все рассказал. – Я не про «сыворотку правды». Обезболивающее кололи? Обязательно должны были вколоть. Без него недоеденный человек вряд ли будет способен на камеру что-то рассказывать: либо вырубится от шока, либо будет кататься по земле и выть от боли.