– Гонял на яхте. Был прекрасный ветер. – С какой целью? – С какой целью гоняют на яхте? Ради самого процесса. Ветер был такой, что яхта выскакивала на глиссирование и развивала иногда больше двадцати узлов. – Вы помните точную дату, когда это случилось? – Двадцать первое число десятого месяца. – Крушение корабля, на котором проходил службу Мятин… – Проходил службу? Он же гражданский? – Он был прикомандирован к кораблю и временно считался военнослужащим. Так вот, крушение произошло шестого числа вот в этом районе. Как вы видите, расстояние составляет больше девятисот миль, то есть средняя скорость плота… – Порядка двух узлов, да. – Я интересовался у специалистов. Спасательный плот не может развить такую скорость. У него снизу… – Да, система плавучих якорей. Типа такого подводного парашюта. Только у того плота, с которого я снял Егора, был разодран нижний баллон, и якоря, похоже, не раскрылись. Просто телепались, как тряпка. Плюс довольно тощий парень был один на шестиместном плоту. Парусность большая, вес малый, ветер сильный. Ветры в то время самые сильные в году. – Я записал. Что было дальше? – Подошел орденский сторожевик. Они тоже искали плот. – Не нашли? – Нет. Я разрезал и утопил сам плот и спрятал Егора. – Куда на яхте можно спрятать человека? – У меня большая яхта. – Почему вы это сделали? – Пожалел паренька. Из его рассказов выходило, что он – последний свидетель уничтожения Орденом вашего разведывательного корабля. Логично предположить, что от него избавятся сразу, как только вытрясут все секреты, которые он, возможно, знал. Тут судить не берусь – не интересовался. – Почему вы приняли столь деятельное участие в судьбе совершенно незнакомого человека? Вы же не могли не понимать, что создаете Ордену большую проблему и можете навлечь на себя большие неприятности? Я вздохнул и посмотрел на краснорожую тушу напротив. Увы, Сверчков действительно считал свой вопрос важным и ждал ответа. – А еще я сохранил от Ордена все ваши секреты, что знал Егор. Может, я медаль хотел получить? За защиту гостайны ПРА. Поспособствуете? – Вы не ответили на мой вопрос. – А смысл? Вы все равно не поймете. Если каждый чих оцениваете с точки зрения возможных выгод и рисков. Сверчков помолчал, что-то почиркал на бумаге. – Что было дальше? – Тайно привез Егора на Остров Ордена. Вылечил. Дождался подходящей погоды и отправил его на самолете домой. Он, как оказалось, умеет худо-бедно пилотировать легкомоторные самолеты. – Вот именно, худо-бедно. Где вы взяли самолет? – На острове есть владения богатых людей. У некоторых есть самолеты. Один такой мы с Егором украли. Егор улетел, я остался. – Где и у кого конкретно вы украли самолет? – Без комментариев. Про Орден и орденские территории я ничего рассказывать не буду. – Самолета не хватились? – Хватились. Не услышав продолжения, Сверчков снова уткнулся в бумаги. Помолчал. – Расскажите, как и почему вы попали на Остров Ордена, тем более на орденскую службу? – Это к делу не относится. – Как вы оказались здесь? Почему покинули Остров? Связано ли это с вашей помощью Мятину? – Это тоже к делу не относится. Следователь опять зашуршал бумажками. Мне показалось, что он полностью утратил интерес к разговору. Он утратил, но я-то нет! – Скажите, кап-три, а вы что, серьезно думаете, что Егора могли вербануть орденцы? – Мы не думаем, мы отрабатываем все возможные варианты. – А вы попробуйте подумать! Зачем орденцам отпускать живого свидетеля их преступления? Какая выгода? Все, что он знал по своей работе, он под современной химией рассказал бы легко и непринужденно и не помнил бы ничего потом. Здесь вы его наверняка под колпак посадите, так что ни шпионить, ни вредить он не сможет. Зачем? Орденцев можно во многом обвинять, но не в отсутствии же здравого смысла! – Вы закончили? – Мужик, а тебе чисто по-человечески не жалко молодого парня губить? Он, в отличие от тебя, крысы кабинетной, повоевать успел, и не один раз. И мозги у него светлые, мог бы изобретать и изобретать. Пользуйтесь, на благо родного анклава! Или вам, особистам, мораль и здравый смысл инструкции заменяют? Кожаная куртка, длинные руки… Что там еще полагается? – Да как ты смеешь, пижон? – Смею! Человека угробить – много мозгов не надо. Спасти – гораздо сложнее! Он к вам, уродам, сюда спешил, старался. И что в результате? Молодого талантливого ученого и изобретателя закатали в каталажку. С такими, как вы, никаких врагов не нужно – сами страну изнутри подгрызете и сами все разрушите. Вот только не знаю пока – по собственной тупости вы вредите или по злому умыслу? Ты, дядя, не шпион случайно? Вот теперь Сверчкова проняло всерьез. Лицо приняло цвет выдержанного бордо. Он вскочил, пару раз открыл-закрыл рот и вдруг повалился на стол. В углах бесцветных глаз с огромными черными зрачками налилась ярко-красная сеточка лопнувших капилляров. Сколько там от клинической смерти до настоящей? Я честно выждал четыре минуты, потом открыл дверь и проорал в коридор: – Эй, кто-нибудь! Тут… особисту плохо! Минут через десять подошел врач. Отогнал толпившихся у двери офицеров, потрогал Сверчкову пульс, посветил в глаза и сделал знак санитарам. – По внешним признакам – инсульт. Точнее скажу после вскрытия. В комнату просочился один из лейтенантов с фотоаппаратом, несколько раз, с разных ракурсов, бахнул вспышкой. Потом санитары погрузили тело на носилки и унесли. – Товарищи офицеры! По рабочим местам – марш! Подполковник Петров оглядел опустевший коридор, повернулся ко мне: – Пошли поговорим. И устремился вперед, на улицу. Я молча последовал за ним. За углом в глубине двора оказалась классическая курилка – лавочки вокруг вкопанной в землю бочки под легкой крышей. Петров сел, выбил из пачки сигарету, глубоко затянулся. – Рассказывай, что у вас произошло. – Да ничего особенного. Поорали друг на друга, но у меня оралка толще оказалась. Тварь этот ваш Сверчков. Зато помер на боевом посту практически. На допросе. Памятник впору ставить. – Тварь. Согласен. Но писанины сейчас из-за него будет… И проблем. – Вам? – А то кому? Тебе, что ли? Ты здесь посторонний человек. – Предупредили бы… – И что бы изменилось? У тебя талант с людьми конфликтовать. Что ты такого Авдееву на днях наговорил, что он слышать про тебя не хочет? – Поспорили о вопросах мироздания… Подбежал солдатик, который меня обычно звал к Петрову. Наклонился к подполковнику, что-то доложил вполголоса и убежал. Петров бросил сигарету в бочку. – Ну хоть что-то! Я как знал – приказал камеру в допросной поставить и включить. И там четко видно, что ты к Сверчкову не подходил и даже со стула не вставал. И руки все время на столе держал. – Вроде бы доктор сразу установил инсульт? – Как бы тебе сказать… Даже я знаю четыре… нет, пять способов имитировать такой диагноз у покойника. В том числе – голыми руками, без химии и инструментов. Так что… хорошо, что запись есть. – А еще хорошо, что этот товарищ ласты склеил в процессе общения именно со мной. У вас здесь, как я понял, его не любили, и умельцев инсульт организовать хватает… Подполковник посмотрел на меня, помолчал.