В любом случае, раз уж Бульсани служил кардиналу Бельдарии, я мог спокойненько вернуться к уважаемому Хильгферарфу и сообщить печальную новость: денежки его пропали навсегда. Таким образом, остались бы у меня чистая совесть, задаток в кармане, а также время и деньги на поиски проклятых еретиков, – что и требовалось от меня Его Преосвященству епископу Хез-хезрона. Я поблагодарил Головача за рассказ, ни жестом, ни взглядом не выдав, что обо всем этом думаю. Снова остался с Лонной наедине и снова осушил кубок до дна. Я редко когда напиваюсь, а уж нынче точно не позволил бы себе этого. Впрочем, на сей счет я даже не переживал: от ее слабого винца у меня и в голове бы не зашумело. – Спасибо, Лонна, – сказал я ей. – Ты не пожалеешь. – Уже жалею, – ответила. – Я всегда мечтала о покое, Мордимер. Об изысканных клиентах, славном доме и веселых девицах. А что вместо этого? Инквизитор, который допрашивает меня в моем же дому, и прелат, замешанный в делишках с самим дьяволом. Я вспомнил, что кардинала Бельдарию и вправду именовали Дьяволом из Гомолло – по родовому имению. Впрочем, звать его дьяволом не имело особого смысла, ибо кардинал был – в самом худшем случае – злобным гномом, и до дьявола ему было столь же далеко, как мне до Ангела. Но известно ведь, что социум любит броские имена. И конечно же, это совершенно не означало, будто кардинал не опасен. Наоборот, он делался крайне опасным, когда кто-либо пытался перейти ему дорогу. Еще мне было крайне интересно, отчего Церковь смотрела сквозь пальцы на проделки сего набожного старца? Откуда у него такие могущественные заступники? Множество достойных людей и за меньшие грешки отправлялись в монастырь на пожизненное заточение – обычно в замурованную келью под бдительным присмотром стражи. А то и просто подавали им вино, после которого те скоропостижно преставлялись от катара кишок. Впрочем, все это было не важно. Не мне оценивать правильность действий Церкви по отношению к грешникам. Я, Мордимер Маддердин, был карающей десницей Церкви, а не ее мозгом. И слава Богу. А то, что при случае я мог совместить приятное с полезным и, служа Церкви, служить также себе самому, было лишь дополнительной причиной, по которой я уважал свою работу. Не говоря уже о том, что оставаться инквизитором и стать бывшим инквизитором – вещи настолько же разные, насколько жизнь отличается от смерти. – Хорошо, Лонна. – Я встал с кресла, хотя сидеть на нем было очень удобно. – Ради собственного блага держи рот на замке, – приложил палец к ее губам. Она пыталась отдернуть голову, но я придержал ее за волосы левой рукою. Стояла согнутая, с оттянутой назад головой и громко дышала. Но вырываться не пыталась. Я провел кончиком пальца по ее полным губам. – Будь хорошей девочкой, Лонна, – сказал ей, – потому как, моя куколка, узнай я, что в городе начали шептать, будто Мордимер Маддердин ищет прелата Бульсани, – могу ведь и вернуться, – усмехнулся я ей ласково. – И знаешь, кого тогда приведу с собой? Ответа я не ждал, да и Лонна была слишком напугана, чтобы выдавить из себя хоть слово. – Я приведу своего приятеля, Курноса, который говорил мне как-то, что очень ему запала в душу некая полногрудая хозяйка борделя. И что он охотно покувыркался бы с ней часок-другой. А верь мне, куколка, пережив такое, ты не была бы уже той девицей, что прежде. Я отпустил ее и позволил сесть в кресло. – Тебе не нужно мне угрожать, Мордимер, – сказала тихо, и я видел, как дрожат ее руки. – Не нужно. И я этого совсем не люблю. Но знаю, что это крепко облегчает жизнь. До свидания, Лонна. Если буду в городе, приду вечерком и проверну то дельце с шулером. Ничего не ответила, и я вышел. Гритта открыл ворота. – Сердечно приглашаем вас, господин Маддердин, – сказал, но на этот раз я решил ничего ему не давать. Что чрезмерно – то вредит. * * * Второй раз за день меня ожидала неторопливая прогулка к зернохранилищам. Что ж, стоило сообщить Хильгферарфу, что он может поставить крест на своих денежках. Жаль, поскольку четыре с половиной тысячи дукатов – это солидное состояние. За такие деньги можно и убить, хотя я знал и тех, кто убивал за пару хороших кожаных сапог или за баклагу с водкой. Да-а, жизнь в Хез-хезроне не была товаром ценным, и те, кто сохранял ее долго, должны были чем-то жертвовать. Хильгферарф все еще был в бюро и приподнял брови, когда меня увидел. – Господин Мордимер, – произнес. – Новые известия? Я рассказал ему все, что услышал от Лонны, не выдав, понятное дело, источника информации. Но подозревал, что он умен достаточно и догадается сам. Я говорил – и видел, как темнеют его глаза. Что ж, только что Хильгферарф попрощался с четырьмя с половиной тысячами дукатов. Это болезненно. Когда я закончил, он вытащил замшелую бутылочку вина и налил нам в маленькие кубки. Я попробовал. А этот бывший докер имел отменный вкус. Я сообщил ему об этом, и он кивнул с благодарностью. – И что вы теперь намереваетесь делать? – спросил. – А что я могу сделать? – ответил я вопросом на вопрос. – Полагаю, на этом мое задание закончилось. – И все же – поговорим, – сказал он вежливо. – Прелат Бульсани работает на Дьявола из Гомолло. Оба знаем: у кардинала огромное состояние. Можем ли мы предполагать, что Бульсани не только не израсходовал свои деньги, но даже приумножил их? «Бог мой, – подумал я. – «Можем ли предполагать» – и это говорит бывший докер. Он что, брал уроки риторики? Или на самом деле – дворянский бастард, подброшенный в доки ублюдочной матерью?» – Может, да, а может, и нет, – ответил я. – Шесть девиц с юга вполне способны потянуть на четыре тысячи, плюс-минус триста, в зависимости от того, были ли действительно красивы, как сильно торговался и насколько были ему необходимы. Но подозреваю, что те девушки предназначены в качестве презента для Бельдарии, а значит, прелат потратил свои, не чужие деньги. Конечно, если вообще можно сказать, что эти деньги когда-либо ему принадлежали. – Да-а. – Хильгферарф стукнул костяшками о стол. – И что этому идиоту нужно от Дьявола? – Настолько далеко в своих догадках я не забирался, – пожал я плечами, – но полагаю, как раз этим лучше не интересоваться. – Может быть, может быть, – Хильгферарф задумчиво покивал, и эта его задумчивость очень мне не понравилась. – Ну ладно, – добавил он голосом, чуть более оживленным, словно очнулся наконец от полудремы. – Маддердин, хочу, чтобы вы отправились в Гомолло, проверили, там ли Бульсани, и приволокли его ко мне. Понятное дело, живым. – А скатерть-самобранку не хотите? – спросил я совершенно без иронии в голосе. – Или меч-кладенец? Он явно не привык к таким ответам. Зато я привык к тому, что раз за разом мне пытались давать совершенно идиотские задания. К сожалению, на некоторые из них я иногда соглашался. И лишь благодаря немалой удаче или, быть может, пристальной опеке Ангела-Хранителя глупость моя до сих пор меня не угробила. – А вы не думаете, господин Маддердин, что ваши люди могут быть именно в Гомолло? Или, по крайней мере, туда направляться? – Нет, – ответил я искренне. – Крайне сомнительно, чтобы они узнали то, что узнал я. Но уже сказав, я засомневался. Курнос и близнецы исчезли из города – это факт. Конечно, я еще не проверил все варианты – или, вернее, не проверил последний: не пошел к бургграфу узнать, вдруг они на чем-нибудь погорели. Будь у них деньги – наверняка сидели бы в борделе, пока наличность не закончится. Но вместо денег у них было задание, выполнить которое они подрядились. И я не думал, что они решили обмануть Хильгферарфа. Не их стиль. «Собака не гадит там, где ест», – говорила старая пословица, а они хорошо представляли себе, сколько можно заработать в Хез-хезроне. И насколько быстро здесь теряют репутацию. А репутация – это все, что у них было. Но путешествие в Гомолло ради спасения Курноса и близнецов не казалось мне сколько-нибудь привлекательным. Мы ведь не друзья до гроба, которые делят последний кусок хлеба и потом вспоминают у камина да за кружкой пива общие приключения. Такое товарищество бывает лишь в прекрасных легендах о паладинах и их верных спутниках. Жизнь – куда более сложная штука. Конечно, нам выгодней вместе проворачивать кое-какие делишки; к тому же мы – сыгранная команда. Сыгранная, поскольку парни знают, кого следует слушаться. Но на этот раз они взялись за дело, с которым не справятся. И теперь им придется за это заплатить. Конечно, картина сидящих в подземельях Гомолло Курноса и близнецов не радовала меня, но я не видел причин, чтобы ради них рисковать репутацией, концессией, а уж тем более – жизнью. Был уверен, что кардинал не колеблясь развлечется в своих казематах с инквизитором – и расценит это как приятное разнообразие. С другой стороны, я знал, как сложно мне будет еще раз подобрать такую команду. Да и не со всеми заданиями я мог справиться самостоятельно. Мордимер Маддердин – это мозг, он принимает решения и торгуется о гонораре, но трудно найти кого-то, кто лучше Курноса владеет саблей, а невероятные способности близнецов удивляли всех, кто об этих способностях знал. Кроме того, мы были знакомы так давно, что порой понимали друг друга без слов. Поэтому я задумался, оказавшись, как говорят ученые мужи, перед дилеммой. Хильгферарф, как видно, решил помочь мне ее решить. – Я вполне могу потратить еще немного денег, – сказал он осторожно. – Было бы неправильно, узнай мои должники, что меня можно кинуть на пять тысяч и не понести за это наказание. Для всех нас репутация – воистину самое ценное. Сказал он это так, будто прочел мои мысли. Должники суть драгоценный товар, и не следует доводить дело до их убийства. Разве что вы – весьма горячи или желаете преподать урок тем, кому захочется легкой добычи. Я некогда знавал одного ростовщика: он приказывал самым недобросовестным своим должникам отрезать пальцы, начиная с мизинца на левой руке. Вы даже не представляете, насколько отрезанный палец увеличивает в человеке умение зарабатывать и жажду отдавать долги. Сходным образом поступали тонги – прекрасно организованная и скрытная преступная организация, действовавшая в Хез-хезроне: для них шантаж, убийства и взимание долгов были хлебом насущным. – Ну, не знаю, – сказал я так же осторожно. – Все это дело ужасно смердит. И мне бы хотелось находиться от этого смрада как можно дальше. Он покивал. – Конечно, вы правы, – сказал вежливо. – Но, как я уже говорил, я хочу добраться до Бульсани. Дам вам две тысячи крон, если отыщете деньги или привезете мне прелата живым; тысячу крон – если поймете, что долг взыскать нельзя. Но тогда привезите мне голову Бульсани. Меня непросто застать врасплох, но ему это удалось. Если у тебя проблема с оплатой за следующий ночлег, две тысячи крон – королевская награда. Однако и тех, кто захотел бы даже за такую сумму столкнуться с Дьяволом из Гомолло, я знал не много. Неужели Хильгферарф настолько сильно желал добраться до обманщика? Действительно ли заботился лишь о репутации? Понятно, что лучше заплатить три тысячи и получить пять, чем поставить крест на всей сумме. Но все равно упорство это было куда как странным. Ведь в случае неудачи Хильгферарф рисковал жизнью, захоти кардинал зайти столь далеко и будь действительно как-то связан с Бульсани. Что, кстати, пока оставалось лишь допущением. По крайней мере, для меня. – Согласен, – сказал я, с отвращением размышляя о своей алчности. Хотя я знал, что дело не только в алчности. Уже давно мне не представлялось случая столкнуться с настоящим противником, а Дьявол из Гомолло именно таким противником и был. Он воплощал в себе все зло, всю грязь нашего мира, но вместе с тем нельзя было не признать его возможности. И силу. И богатство. Вот он, истинный вызов. Кардинал в силе своей, окруженный слугами и солдатами, а против него – одинокий Мордимер Маддердин: десница справедливости и меч провидения. Я растрогался бы, если бы умел. – Ну, хорошо, господин Маддердин. – Глаза Хильгферарфа прояснились. – Скажите, что вам понадобится… Я задумался. Хорошего коня приобрету у Хвоста в предместье, а больше ничего мне и не требуется. Разве только не помешало бы немного удачи, но ее-то как раз не купишь. * * * Дорога из Хез-хезрона в Гомолло вела через мирные городки и села. Зеленые поля, холмы, увитые виноградными лозами, домики с пологими крышами, ручейки, журчащие сквозь заросли. Что за пасторальный вид! И не скажу, что после грязи и смрада Хез-хезрона такие перемены меня не радовали. Пообедав, я задержался в большом трактире на перекрестке дорог, неподалеку от брода. Дом был двухэтажный, выложенный камнем, а подле стояла большая конюшня. У владельца, верно, были немалые доходы. Что ж, некоторые умеют хорошо устроиться. А другим, как вашему нижайшему слуге, остается лишь мечтать о тихой жизни в достатке и покое, о вечерах за бокалом подогретого вина да с грудастой женкой под боком. Я рассмеялся собственным мыслям. Ни за что не променял бы свою жизнь на другую. Быть инквизитором – тяжелый хлеб, но это – честь и ответственность. Недооцениваемая честь и плохо оплаченная ответственность. Что ж… жизнь несовершенна. И можно лишь надеяться, что в жизни грядущей Господь воздаст нам по заслугам. Я не собирался раскрывать, кто я такой, но конь и упряжь мои были настолько хороши, что трактирщик без разговоров дал мне отдельную комнату – маленькую клетушку без окон под самой крышей. Все лучше, чем толкаться в общей комнате, а такое случалось и с графами да лордами – когда в цене бывала не только кровать, но и охапка соломы. Я сошел в нижний зал: большой, задымленный, заставленный столами с тяжелыми столешницами. Трактирщик не предложил мне сесть наособицу, а я не собирался из-за этого ругаться. Порой приятно посидеть с людьми, даже если это просто пьяные купцы, возвращающиеся в Хез-хезрон и рассказывающие, кого им удалось обмануть и каких чудесных девочек трахнуть за время поездок. И если верить их словам, следовало признать, что самые любвеобильные существа на свете – это купцы, покинувшие семейное гнездышко. Интересно, что все это время делают их жены? Я заказал темное горькое пиво и миску каши со зразами. Перекинулся шуткой-другой с двумя купцами, которые с удовольствием рассказывали о своих успехах, и пошел к себе наверх. Ночь провел вместе со стадом вшей и падавших с потолка клопов. Но здесь, по крайней мере, был потолок, и лучше падающие тебе на голову клопы, чем дождь или снег. Я встал с рассветом, поскольку знал, что в это время сумею более-менее спокойно поговорить с трактирщиком, кем-то из девушек-служанок или с пареньками с конюшни. Курнос и близнецы – не те люди, чьи лица быстро забывают, и я надеялся, что, если здесь проезжали, кто-то да расскажет мне об этом. Трактирщик стоял за стойкой и наливал в круглобрюхие кувшины пиво из бочки. Кухонные девки крутились вокруг, снаружи раздавались шум и ржание лошадей. Что ж, здесь просыпаются рано. – Я ищу кое-кого, – сказал я и катнул в его сторону трехгрошик. Монета крутанулась вокруг собственной оси и упала прямо в его раскрытую ладонь. – Здесь всякие бывают, – пробормотал он. – Этих непросто забыть. Близнецы и огромный такой типчик с… – Ах, этот красавчик, – вздрогнул корчмарь. – Были, как же. Нажрались, заблевали стол, разбили одному из купцов голову кружкой и уехали с самого утра. А у Каски моей весь зад синий от их щипков, – кивнул он на одну из служанок.