Я позволил себе зевнуть – в полный рот, словно было мне неимоверно скучно. – Ты жалок, – сказал. – Зато жив, – парировал он без следа нетерпения. – Чего скоро нельзя будет сказать о тебе. – «Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот Диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтоб искусить вас. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни»[36], – ответил я ему словами Писания. – Будь рассудителен, – пробормотал он с сожалением. – И подумай, может, еще не все потеряно, а, Мордимер? Отчего бы такому человеку, как ты, не присоединиться к нам? Встать на сторону новой силы, новых властителей? Вовсю наслаждаться жизнью и упиваться властью? – И это называешь «наслаждаться жизнью»? – повел я глазами вокруг. – Эти унизительнее церемонии? Жертвы, которые приносите на пустошах? Ежедневный страх перед слугами Господа? То, как вы прячетесь в ночи и под дождем? Если именно к этому ты стремился, Игнаций, то осмелюсь сказать, что – достиг своей цели. Следует ли тебя поздравить? Коли развяжешь мне руки – даже пожму твою десницу. Вот теперь я его разозлил. Видел это по судороге, что пробежала по его лицу, на миг превращая в отвратительную маску. – Молчи! – прошипел он. – Даже не знаешь, о чем говоришь! Не знаешь силы тех, кто возродится в былой славе. – Ну, раз уж им нужна жизнь бедного Мордимера, то они вряд ли чересчур привередливы или слишком могущественны, – засмеялся я. Он подошел ближе, и во взгляде его я видел гнев. Ненависть. И толику… уважения? А может, зависти? – Вижу, что мы не договоримся, Мордимер. Жаль. – Ну, ты ведь не думаешь, что я собрался жить вечно? – засмеялся я, хотя было мне совершенно не до смеха. Я видел людей, которых становилось у костров все больше. На толпу их еще не набралось – похоже, у языческого культа было пока не много приверженцев. Все – в длинных белых одеждах, напоминавших присобранные у шеи простыни. Если честно, милые мои, это выглядело не слишком серьезно. Лишь Игнаций, как ни иронично, был в инквизиторской черни, однако на кафтане его не было и следа от серебряного сломанного распятия. Среди служителей культа я заметил нескольких женщин: они разносили миски с едой, подносы с хлебом и кувшины с вином. Видно, соратники Игнация совмещали кровавые языческие обряды с ужином на природе. Ничего нового, милые мои. Рассказы колдунов и ведьм о шабашах всегда сосредоточены вокруг четырех вещей: жертвоприношения, обжорства, пьянства и телесных утех. Наверняка здесь будет то же самое. Интересно лишь, сохранит ли бедный Мордимер жизнь столь долго, чтобы взглянуть еще раз на любовные игрища… Хотя, учитывая, что на шабашах часто предавались содомскому греху, может, и не стоило этого ждать. – Сажайте его в клетку, – велел Игнаций. Двое молодых рослых мужчин схватили меня под руки. Я не сопротивлялся, в этом не было ни малейшего смысла. Игнаций – инквизитор и прекрасно знал, какими способностями мы обладаем. Они еще раз проверили, хорошо ли я связан, и ручаюсь вам, милые мои, что освободиться от пут для меня вовсе не граничило с чудом. Потому что именно чудом и было бы. Конечно, я всегда мог помолиться своему Ангелу-Хранителю. Но, во-первых, полагал, что Игнаций готов и к такому повороту, а во-вторых, не думал, чтобы Ангел захотел прийти ко мне на помощь, даже услышь он молитву. Что скрывать: я проиграл по собственной вине и по собственной глупости. Позволил, чтобы Тьма одолела Свет. И может, наказание, которое постигло бы меня от руки Ангела, было бы куда как хуже того, что готовили палачи Игнация. Мужчины открыли клетку из ивняка, посадили меня внутрь и закрыли дверцы. Клетка была тесной и низкой, потому, даже согнувшись, я едва в ней помещался. Может, оно и к лучшему, поскольку не будет искушения отодвигаться от огня – и все закончится быстро. – «И берегитесь лжепророков, – в полный голос выкрикнул я слова Писания, – которые приходят к вам в овечьих одеждах, а внутри суть волки хищные»![37] – Я заметил, что несколько человек привстали и начали поглядывать в мою сторону. – Именем Его Преосвященства епископа Хез-хезрона дарую милость всем, кто выдаст мне Игнация и признает свои грехи! – Заткните его! – рыкнул Игнаций. Он побежал в мою сторону, но споткнулся о корень и упал лицом в грязь. – Заткните его! – крикнул снова, поднимаясь на ноги. Один из мужчин ударил палкой сквозь прутья клетки, а я не мог уклониться. Получил прямо в зубы и захлебнулся кровью. Старался втянуть голову в плечи, а он и его товарищи продолжали рьяно тыкать в меня. – Я тебе покажу милость, я тебе покажу милость… – бормотал тот первый. – Хватит, – приказал Игнаций, который успел подняться и теперь стоял рядом со мной. – Жаль, что мы не вырвали ему язык… – Открыть? – спросил один из мужчин. – Нет. Несите хворост и поджигайте. – Старик взглянул в мою сторону. – Еще раз откроешь рот, Мордимер, и прикажу выжечь твой мерзкий язык. Что ж, попытаться стоило. Но видимо, с тем же результатом мог я обещать им не милость епископа, а Империю. К тому же, независимо от моих слов, их все равно допросили бы и сожгли. Я мог лишь утешать себя, что они этого не знают. Игнаций стоял подле меня и снова усмехался. – Как же я рад, что ты справился с нашим убийцей, – сказал. – Но до чего же хорошо тебя выучили, Мордимер. Пока я не понял, что тебя можно использовать с куда большей пользой, планировал попросту бессмысленно уничтожить… «Значит, это были вы», – хотел было сказать я, но предусмотрительно промолчал, поскольку предпочитал умереть с языком во рту. – Но я не знал, что ты используешь деканские стрелки[38]… Хм-м… Весьма эффективное оружие, замечу, пусть даже и нетипичное для инквизитора. Мужчины спокойно складывали хворост вокруг клетки из ивняка. – Мокрое дерево, – пожаловался один из них вполголоса. – Мокрое – значит, будет гореть дольше, – весело ответил Игнаций. – Сухое ведь только пф-ф! – и нет Мордимера. Ну, поверните его лицом к реке, – сказал он внезапно, – потому что как же это… Двое мужчин позвали еще кого-то и, покряхтывая, передвинули ивняковую фигуру так, чтобы я, запертый в клетке, смотрел теперь на реку. В итоге я потерял из поля зрения костры и суетившихся возле них людей, впереди теперь были только темная гладкая поверхность залива и болотистый берег. – Ты удивишься, Мордимер, – говорил Игнаций, словно ведя дружескую беседу. – Удивишься тому, кто выйдет из залива, чтобы взглянуть на твою смерть. Только не разочаруй меня, кричи. Когда огонь станет жечь твое тело – кричи громче. – Все же ты безумец, – сказал я, вздыхая, поскольку понял: раз он жаждет услышать мой крик, не прикажет вырвать мне язык. Игнаций лишь рассмеялся. – У тебя ведь никогда не было возможности взглянуть на пламя с той стороны, Мордимер. Это будет новый жизненный опыт. – «Только Он – твердыня моя, спасение мое, убежище мое; не поколеблюсь более»[39], – ответил я. Подручные Игнация закончили складывать хворост вокруг ивняковой фигуры и теперь изучали результаты своего труда. – Час настал, – сказал торжественно Игнаций и отошел в сторону. Вернулся с горящим факелом в руках. – Подойдите сюда, дети мои, – крикнул, и я услыхал, как за моей спиной начинают собираться его соратники. – Боги рек и лесов, боги полей, лугов и болот… – начал торжественно. – Аллилуйя, вылезайте, твари! – крикнул я. – Фас! Эге-гей! Мордимер сейчас отвесит вам подсрачников! Я услышал за спиной враждебное бормотание, и кто-то всадил мне кончик палицы под ребра. Я охнул и закашлялся, и тогда кто-то еще вмазал мне по затылку. – …примите нашу жертву, – надрывался Игнаций. – А взамен сделайте воду, деревья, ветер и песок нашими друзьями. Нашлите на наших врагов бури и ветры, ударьте в них молниями… – Говниями! – заорал я и снова получил так, что в голове загудело. Но надеялся: хоть немного, а порчу им праздничное настроение. Всегда полагал, что уж если умирать, то так, чтобы потом хватило на песню или хотя бы анекдот. – …прострите рифы и мели под носами их кораблей. Просим вас об этом! – Просим, просим, просим, – простонало сборище за моей спиной. – Явитесь и насытьте глаза страданиями Христового слуги, – кричал Игнаций. – Пусть сдыхает так, как подыхал его Бог! И внезапно, уж хотите верьте, хотите нет, милые мои, я увидел, как из темной глубины появляется нечто. Еще далеко от берега, на границе тьмы, но все же… Я видел, как бурлила вода, словно там плескалась огромная рыбина, и поневоле ощутил дрожь. Неужто эти глупцы научились вызывать демонов? Что ж, в конце концов, Игнаций был опытным инквизитором, и лишь Господу ведомо, какие книги читал, чему сумел научиться. В зерцале вод проявлялось нечто огромное. Нечто темно-зеленое, чудесно блестящее в слабом свете луны. Нечто, покрытое грязью и плесенью. Вокруг этой бесформенной огромной фигуры я видел и другие силуэты: меньшие, кажется, женские. Весь этот хоровод приближался неторопливо, а вода вокруг них булькала и хлюпала, словно приведенная в движение подземным извержением. Теперь уже было не до смеху – я почти готов был благодарить Игнация за то, что тот намеревался меня сжечь, а не бросить тварям живьем. Ведь они, как и все демоны, наверняка были бы не против полакомиться человеческим мяском. – Вот ваша жертва, – сказал Игнаций, а я увидел краем глаза, как поднимает он руку с факелом. – «Если я пойду и долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня»[40], – завел я во весь голос. – Молчи! – крикнул Игнаций, который наверняка надеялся, что я онемею от страха или примусь молить о спасении. – «Если я пойду посреди напастей, Ты оживишь меня, прострешь на ярость врагов моих руку Твою; и спасет меня десница Твоя»[41]. И сразу после этого раздался свист, факел упал в грязь, а Игнаций заверещал. И теперь это был крик не проповедника – всего лишь раненого человека. За моей спиной шумели, раздавались крики, но все перекрывал сильный голос: «Вперед, дети Христовы!» – И голос этот показался мне до крайности знакомым. Я изо всех сил пытался повернуть голову, но не мог этого сделать, а потому не видел ничего, кроме болотистого берега, воды и погасшего в грязи факела, от которого едва не запылала моя ловушка. Создания, выходившие из воды, замерли. А потом начали отступать. За спиной раздавались отчаянные крики боли, стоны, свист мечей и громкое хлюпанье грязи под ногами. Наконец в поле моего зрения вбежали трое. Двое мужчин в белых одеяниях, третий – некто большой, дородный, облаченный в черный плащ с капюшоном. Темная фигура, несмотря на свои размеры, догнала первого из убегавших и скрутила ему шею стремительным, едва заметным движением левой руки. Я отчетливо услышал треск сломанных позвонков. Потом огромный мужчина повернулся, словно танцовщица, уклонился от сабельного удара и ударил сам – второго культиста, прямо в грудь. Нет, милые мои, «ударил» – это слабо сказано. Он воткнул ему пальцы в грудную клетку, проломил ребра и вырвал сердце. А потом засмеялся и швырнул кровавый комок подальше в воду. Женские фигуры подскочили, раздирая его на ошметки, и тотчас я услышал писк да отвратительное чавканье. Мужчина же пошел в мою сторону, схватил статую из ивняка и единым движением повернул так, чтобы клетка смотрела в сторону леса. Я увидел несколько темных фигур в капюшонах и множество белых пятен, что лежали среди затоптанных кострищ. Ради справедливости следует отметить, что некоторые из тех пятен были не белыми, но бело-алыми. Тем временем мой избавитель вырвал дверцы клетки и вытянул меня наружу. А потом откинул темный капюшон, что скрывал его лицо. – Ты… ты инквизитор? – только и спросил я бессмысленно – поскольку видел черный кафтан с серебряным, сломанным распятием, вышитым на груди. Он рассмеялся, и его обвисшие щеки затряслись. – Ну, что-то вроде того, – ответил. – Ты должен нас простить, Мордимер, что использовали тебя как приманку. Но ведь наверняка помнишь, что говорит Писание: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его». Господь испытал жар твоей веры, и ты прошел испытание. Трудно было бы мне не вспомнить этой цитаты из Писания, поскольку сам же я двумя днями ранее привел ее в разговоре с Эньей. Впрочем, доскональное знание слов Господа и Апостолов было частью моего образования. Правда, дерзости моей недостаточно, чтобы утверждать, будто осведомлен я столь же, сколь высокоученые доктора, однако некоторыми скромными теологическими знаниями обладаю.