– Нужно – значит, нужно. Раз уж этот человек не желает поверить тебе и повременить с получением долга. И сколько он хочет за наем корабля и команды? – Э-э, договоришься с ним, – сказал Моссель пренебрежительным тоном. – Только не дай себя обмануть, потому как в Тириане полно плутов и мошенников. Торгуйся, дорогой Годриг, торгуйся изо всех сил. – Не забуду, – покивал я серьезно. – Отдам капитану твой долг, но прежде всего нужно бы поглядеть на корабль. Достаточно ли он вместителен. Он мог ожидать таких слов, поскольку не думал же, что даже Годриг Бемберг настолько идиот, чтобы дать кому-то денежки за красивые глаза. – Конечно. Встречаемся завтра в полдень подле управы, и я проведу тебя на место. Когда будешь богатым человеком, Годриг, не забывай о друзьях! – О да, Мауриций, поверь, что не забуду о тебе, – сказал я самым сердечным тоном, на какой меня хватило. И была это, милые мои, наиправдивейшая правда. Я не собирался забывать об Мауриции Мосселе и верил, что ждет нас в будущем долгий и плодотворный разговор. Пока же проводил его к дверям, где мы сердечно попрощались. Как настоящие друзья. Когда я вернулся в спальню, Энья уже не спала: сидела на кровати, обеспокоенная. – Я слышала ваш разговор, Мордимер, – говорила она серьезно и встревоженно. – Они ведь убьют тебя в первую же ночь… – Нет, – ответил я, а когда вознамерилась меня перебить, поднял руку, чтобы помолчала. – Не в первую, моя красавица. Разве что во вторую. Первая ночь – для того чтобы усыпить мою бдительность. Я уселся рядом с нею и поцеловал в губы. – Но очень мило, что беспокоишься, хотя тебе заплатят независимо от того, буду я жив или нет. Энья вывернулась из моих рук. – Ты не справишься с ними, Мордимер, – сказала, глядя мне прямо в глаза. – Капитан и человек пять-шесть матросов. Зарежут тебя во сне. Я усмехнулся и приложил палец к ее губам. – Не бойся. Обещаю, что вернусь и мы еще не раз хорошенько развлечемся. Может, это и не будет так легко, как я думаю, но ведь в Писании сказано: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его»[34]. И я верую, что Господь хорошо знает, зачем сечет меня розгами. Она положила руку мне на щеку. – Надеюсь, знаешь, что делать, – сказала печально. – Не дай себя убить, Мордимер. – Не дам. Я, – добавил игриво, – истово верую, что день, когда милостивый Господь призовет Мордимера Маддердина ко Своей славе, еще не наступил. Мы провели прекрасную ночь (какими, впрочем, были все ночи с Эньей), и когда вскоре после рассвета я проснулся, она все еще спала, свернувшись клубочком под стеной. Я встал и тщательно оделся. Были при мне два кинжала; один – за голенищем высоких сапог, второй – спрятан под плащом. В карман я положил также мешочек с шерскеном. Глянул на спящую Энью и подумал: существует ведь вероятность, что не вернусь из путешествия на юг. Не подумайте, милые мои, будто Мордимер Маддердин пессимистично настроен и невысокого мнения о собственных способностях. Но будущее стоит оценивать трезво. Я же, как никто другой, знал, сколь хрупка человеческая жизнь и что убить человека намного проще, чем кто-нибудь из вас может это представить. Достаточно оцарапать отравленным острием, перерезать аорту, столкнуть, словно при случайном падении, с высоты, заставить захлебнуться водой… Да все равно что. Мы сотворены из очень хрупкого вещества, но пока отдаем себе отчет в собственных слабостях, у нас остается шанс их победить. Я не хотел, чтобы, случись со мной несчастье, Энья осталась одна и без средств к существованию. Конечно, ван Бохенвальд должен был ей все оплатить, но будет ли он настолько щедр и быстр с деньгами, когда не станет бедного Мордимера? Веры моей в человеческую добропорядочность не хватило бы, чтобы поставить на это хотя бы ломаный сентим. Поэтому я отсчитал двести крон и положил на стол двумя столбиками. Королевская плата за несколько ночей. И поверьте мне, милые мои, не было в том ничего от слабости или милосердия. Просто вспомнились слова Писания, гласившие: «Трудящийся достоен награды своей»[35]. Энья же искренне, с охотой и желанием отработала свой гонорар. Заработала даже премию от меня. В случае чего будет вспоминать меня с добрыми чувствами, хотя и сам не пойму, отчего мне это было так важно… Я вышел, хотя до оговоренного срока оставалось еще порядком времени. Не мог уже сидеть в гостинице, а глубоко внутри чувствовал странное беспокойство. Столь сильное, что я даже подумал было, не бросить ли все к черту и не вернуться ли в Хез. Однако Мордимер Маддердин не экзальтированная девица, чью жизнь определяют предчувствия, страхи и тревоги. Я знал, что должен завершить дело, по которому прибыл сюда, – независимо от того, к каким последствиям приведет это решение. * * * Мауриций Моссель, как и обещал, дожидался подле управы. День был холодным, солнце скрылось за темными тучами, что бежали на север, гонимые сильным ветром. Все указывало на то, что летний зной наконец отступил и, возможно, начнутся дожди. Мосселю и его соучастникам это было бы на руку. Ветер и дождь приглушат шаги убийц, темнота скроет их фигуры, а иссеченное стилетами тело бедного Годрига Бемберга канет в реку, словно огромная дождевая капля. Именно так все и должно было произойти. – Что за пунктуальность, мой милый друг. – Мауриций Моссель сердечно потряс мою руку и ради еще большего выказывания чувств потрепал меня по плечу. Как-то уж я это перетерпел и радостно усмехнулся в ответ. Мы быстро добрались до ладного на первый взгляд кораблика, и я начал долгий, яростный торг с капитаном. Моссель помогал изо всех сил. Вскрикивал, рвал на себе волосы, называл капитана лгуном и мошенником, два раза тянул меня к трапу, дескать, с нас довольно, за такую цену наймем себе несколько прекрасных ладей с экипажами, а не эту дырявую лохань, полную не знающих реки оборванцев. Словом, просто прекрасно играл свою роль, которая должна была убедить Годрига Бемберга в мысли, что тот вернется из торгового путешествия совершенно целым и невредимым. Наконец мы условились о цене, вполне, кстати, приемлемой; половина платы после того, как доберемся до порта Надревель в верховьях реки, а вторая – после счастливого возвращения. Капитану, понятное дело, было совершенно все равно, ибо он полагал, что в любом случае заберет мое золото уже на следующую ночь. А мне было все равно, поскольку я знал, что именно той второй ночью капитан и его люди станут кормом для рыб. Но представление надлежало отыграть до конца: согласившись на предложенную цену слишком быстро, я мог бы вызвать подозрения. Правда, я не думал, что кто-то в здравом уме мог предполагать, будто купец из Хеза справится с капитаном речного судна и пятью его матросами, но береженого Господь бережет. Все прошло согласно плану. Первую ночь мы провели в милейших беседах, капитан за вином и крепкой, но смачно смердящей сливовицей рассказывал мне об опасностях реки, о мелях, порогах, таинственных смертях и кровавых пиратских нападениях. Разговор получился настолько занимательным, что я пообещал себе в благодарность за прекрасно проведенное время постараться убить его без особых страданий. Понятное дело, при условии, что он захочет добровольно поделиться со мной всеми тайнами. Но на второй вечер все пошло не так, как я думал. Ко мне явился хмурый капитан и, вздыхая, сказал: – Мы повредили руль, господин Бемберг. Придется пристать к берегу – постараемся завтра его отремонтировать. Такого я не ожидал. Конечно, мы могли действительно повредить руль, однако я подозревал, что на берегу нас дожидаются сообщники злодеев. Но зачем так много людей, чтобы убить одного купца? В конце концов, чем больше народу вовлечено в дело, тем меньшая доля добычи достанется каждому. Поэтому я решил, что с рулем действительно что-то произошло. Конечно, милые мои, я слабо разбираюсь в судоходстве и устройстве кораблей, и меня можно было убедить в чем угодно. Я не отличу фока от грота, а такие слова, как «бушприт» и «марсель», для меня все равно что сказочные твари. На миг я задумался, не начать ли драку с экипажем прямо сейчас, но сумерки еще не опустились, а на реке, в пределах видимости, была пара кораблей. – Что ж, – сказал я. – По крайней мере, переночуем на земле, а не на палубе. Может, еще и для жаркого удастся кого-нибудь поймать. – А, да, – ответил капитан с ухмылкой. – Наверняка устроим охоту… Ему казалось, что он весьма хитер и остроумен, но я прекрасно понял аллюзию, звучавшую в его словах. Что ж, значит, сражаться станем на земле. Может, оно и к лучшему? Ведь, милые мои, бедный Мордимер не привык к дракам на качающихся мокрых досках палубы. А вот драка на твердой земле несколько разнообразила бы путешествие. Я знал одно: нужно постараться не убить капитана. Именно он источник ценной информации – и если погибнет, все дело может пойти насмарку. Правда, всегда оставался еще и Мауриций Моссель, который мог знать даже побольше, но две синицы в руке лучше одной. Прежде чем наступили сумерки, мы вплыли в боковую протоку, что впадала в озерцо с густо поросшими камышом берегами и с водой, покрытой перегнившим ковром ряски. Это озерцо наверняка было известно капитану, поскольку он безошибочно выбрал место, где мы бросили якорь. От берега нас отделяло несколько десятков шагов. Матросы добрались до берега вплавь, а мы с капитаном – на шлюпке. В скольких-то метрах от берега мы разожгли костер, и пока матросы собирали хворост, я как следует огляделся. До неприступной темной стены леса можно было камнем добросить. Плохо. Что помешает врагу притаиться в зарослях с луком и принять бедного Мордимера за лань или оленя? На всякий случай я сел так, чтобы пламя костра оказалось между мной и деревьями, ибо знал: стрелок тогда не сможет хорошенько прицелиться. Правда – неопытный стрелок, поскольку хороший лучник, конечно же, попадет куда нужно. К счастью, озеро было недалеко, а берег его – песчаным и пустым: ни кустов, ни камыша. И я знал, что, если удастся добраться до воды и нырнуть, преследователи станут искать ветра в поле. Я способен мысленно прочесть, не дыша, раз шесть «Отче наш», а этого достаточно, чтобы отплыть очень далеко. Другое дело, что не к лицу инквизитору Его Преосвященства бежать с поджатым хвостом от шайки грабителей. Но что ж, люди, более мудрые, нежели я, сказали в свое время: «Если предо мною враг вдесятеро сильнее, бросаюсь на него с клыками и когтями. Если же он стократ сильней, притаюсь, подгадывая момент». Быть может, эти слова и не говорят об исключительном мужестве, но, положась на них, выжить несколько легче. Я взял у одного из матросов баклагу с вином. Не думал, что было отравлено, к тому же ваш нижайший слуга сумел бы различить любые опасные примеси. Я сделал большой глоток. Опустились сумерки, и на лице я почувствовал легонькое прикосновение мороси. Может, причиной стал шум дождя, а может – разговоры матросов, но я не догадался, пока не стало поздно, что настоящая опасность угрожает не со стороны леса. Плеска весел при этом я не услышал, а значит, те, кто на меня напал, были умелыми гребцами. – И пальцем не шевели, инквизитор, – послышался тихий голос за спиной. – У нас два арбалета. Капитан с широкой усмешкой помахал мне рукою. Только теперь из леса начали выходить явственно различимые на темном фоне люди. Видны они были потому, что носили белые длинные одежды. И среди них было лишь одно темное пятно. Кто-то в черном плаще с капюшоном. Я не шевелился главным образом потому, что мои враги знали: я – инквизитор. Может, полагай они, что имеют дело всего лишь с купцом, не предприняли бы таких мер предосторожности. И тогда, возможно, я попытался бы сбежать, кувыркнуться по земле, растаять во тьме. Но арбалет – опасное оружие, милые мои, особенно в руках опытного стрелка. А что-то подсказывало мне: люди за моей спиной опытны. Приблизился капитан с двумя матросами. Сам он нес изрядный моток бечевы, матросы в вытянутых руках держали рапиры. И снова, милые мои, был у меня шанс сделать хоть что-то. Ведь двое матросов с железными шампурами в руках не могли серьезно угрожать инквизитору Его Преосвященства. Однако как раз перед тем я услышал плеск воды и чавканье сапог по прибрежной грязи. Это означало, что арбалетчики действительно близко. А направленная в спину стрела движется всяко быстрее, чем ваш нижайший слуга. – Ляг лицом на землю, – услышал я. – И – руки за спину. Двигаясь предельно осторожно, я повиновался. Не хотел, чтобы чей-то нервный палец слишком сильно нажал на спуск. – Очень хорошо, – похвалил меня все тот же голос. Матросы уперли острия мне в затылок и между лопатками, а капитан начал вязать руки. Уж не знаю, происходило ли его умение от матросского опыта обращаться с узлами или столь часто он обездвиживал пленников, но поверьте, руки мне спутал чрезвычайно крепко. Потом занялся ногами и наконец протянул веревку между щиколотками и запястьями. Теперь ваш нижайший слуга, даже встав на ноги, не смог бы двигаться быстрее хромой уточки. И сильно при том повеселил бы наблюдателей. Но мне даже не пришлось подниматься самостоятельно, поскольку на ноги меня вздернули матросы. Перед собой же я увидел фигуру, которая раньше была лишь темным пятном на фоне леса. – Игнаций, – сказал я медленно, глядя на низенького старичка. Капли дождя блестели на его лысине и в венчике волос. – Он самый, мой любимый ученик, – воскликнул Игнаций весело. – Он самый. Хорошо спеленали? – рявкнул, а двое людей, которые вязали меня миг тому, согласно буркнули. – Это правильно, – сказал он, снова поднимая на меня взгляд. – Потому как наш приятель Мордимер – крайне опасный человек. Он – словно бешеная крыса. Загони его в угол – вцепится в горло даже вооруженному человеку. Не так ли, Мордимер? – шутливо погрозил он пальцем. – Если уж сравнивать, то больше мне подошел бы образ росомахи, а не бешеной крысы, – ответил я вежливо. – Много чести, – рассмеялся Игнаций. – Но меня радует твое чувство юмора. Принести в жертву сильного человека, отважного и полного жизни – это больше потешит Старых Богов… – Старых Богов? – фыркнул я. – Тех, что родились в твоей больной голове? Он смотрел на меня с интересом, словно разглядывал исключительно забавное насекомое. – Старые Боги, – повторил, и казалось, он наслаждается этими словами. – Они существуют, Мордимер. Еще не столь сильны, как прежде, ибо слава их миновала с приходом Иисуса и Апостолов. Но они возродятся. Благодаря таким людям, как я, – которые приносят им жертвы. И благодаря таким людям, как ты, – которые теми жертвами станут. Я покачал головой, поскольку голова, по крайней мере, могла двигаться. На нос мне упала капелька дождя и, щекоча кожу, сползла к губам. Я облизнулся. – А ведь я был прав, Игнаций. Тогда, в школе. Верно говорил, что предчувствую, будто сгоришь. А теперь более чем уверен в этом… – Может быть… может быть… – Он даже не рассердился. – Никто не знает будущего. Но одно скажу наверняка, любезный ученик: ты сгоришь нынче же, во славу Старых Богов. В этой вот ивовой клетке, – он вытянул руку, а я с трудом повернул голову, чтобы оглянуться через плечо. Трое мужчин тащили широкую и высокую – стоп в пятнадцать – ивовую фигуру. Была она сплетена так, что напоминала человека, но внутри, будто в животе у великана, помещалась небольшая клетка. Тоже сплетенная из ивняка. – Твой крик согреет охладелые сердца Старых Богов, твой пепел мы развеем над рекой. А потом станем пить вино, есть и предаваться самым безумным оргиям. – Его глаза блестели из-под капюшона болезненно и лихорадочно. – А Старые Боги будут радоваться…