Я быстро пошел к лагерю. Когда прошел почти половину пути, услышал перепуганный женский крик: – Нет, нет! Мо-о-ордимер! На миг я остановился, но сразу же закусил губу и пошел дальше. – Ису-у-ус, прошу, не-е-ет! Морди-и-и… – крик прервался внезапно, словно кто-то закрыл ей рот. Когда я добрался до нашей поляны, увидел, что близнецы уже приготовились в путь, а доктор Гунд сидит в седле. – Ладно, парни, едем, – сказал. – А че там, типа, с Курносом? – спросил Второй. – Развлекается, – усмехнулся я, хотя, не знаю отчего, усмехаться мне не хотелось. Но уже прошла вечность, и возвращаться было поздно. – Догонит нас. – С той, типа, чародейкой? – Я услышал почти удивление в голосе Второго. – А с кем же еще? С дуплом? – рявкнул я. – Едем! Около полудня нас догнал Курнос. Сияющий и довольный. – Помнил о плаще, – сказал, подъехав ко мне и вручая сложенную ткань. – Спасибо, – сказал я, а он широко усмехнулся и двинулся к близнецам. Я развернул плащ и увидел полосу крови. Минуту вглядывался в багряный след на темной материи, потом перекинул плащ через седло. Глубоко вздохнул и сильнее сжал поводья. Ни в чем не мог себя упрекнуть. Предупреждал ее, что мы не подходим друг другу, говорил, чтобы не ехала за нами, и уговаривал вернуться домой. Но Лоретта сделала выбор и должна была за этот выбор заплатить. Я лишь надеялся, что осталась живой, но возвращаться и проверять не имел ни малейшего желания. – Эй, Мордимер, – крикнул Курнос. – Может, споем? – Отчего бы и нет? – ответил я вопросом на вопрос и глубоко вздохнул. А потом мы запели, чтобы скрасить нудное путешествие и забыть о городке Фомдальз, в который наверняка никогда более не вернемся. Я был благодарен Курносу за то, что никогда не испытаю искуса выбрать дорогу, которая вела бы через этот городок. Если бы не он… как знать? Я отогнал от себя глупые мысли и подхватил веселую песенку, которой некогда обучил меня славный бард Педро Златоуст. Ибо все мы были счастливы, и следовало с радостью принимать новый добрый день. Сеятели ужаса Погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну. Св. Павел. Первое послание к Коринфянам. 1:19 Мы заблудились. И прескверно. С рассвета ехали в столь густом тумане, что даже морды коней едва различали. Туман, словно серые завесы газовой ткани, поднимался, окутывал, вползал меж ветвями деревьев и кустами, скрывал лесные тропки. Но мы уже крепко опаздывали, поэтому я принял ошибочное решение двигаться дальше. А стоило подождать. Разбить на поляне лагерь, разжечь костер и веселиться за баклагой вина. Увы, даже Мордимер Маддердин ошибается. Я, конечно, лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, но и это не делает меня непогрешимым. В конце концов, все мы люди, а ошибаться – в природе человеков. Как и платить за подобные ошибки. – И что теперь? – спросил Курнос, который ехал со мной стремя в стремя. Из-под капюшона плаща я видел лишь резкий абрис его лица. И туман. Туман, в котором не ощущал даже специфического запаха – обычной приметы Курноса. Голос моего товарища доносился так, словно тот был не на расстоянии вытянутой руки, а кричал с другого берега. – Что теперь, что теперь… – пробормотал я раздраженно. – Кажется, ты знал, где у нас запад… На западе был берег реки, и именно туда нам следовало добраться. После переждали бы туман и отыскали брод. А теперь лишь Господь ведал, не едем ли мы в противоположном направлении. Так или иначе, реки не было. Ни один из нас не знал окрестностей, да и в таком адовом тумане даже самый опытный проводник не сумел бы держаться нужного направления. Я обещал себе, что мы остановимся, едва чащоба старых деревьев и кустов уступит место хоть какой-то поляне или редколесью. Конечно, мы могли хоть сей же час остановиться и переждать, пока белый саван рассеется. Но парни не захотели бы. Они предпочитали ехать. В любую сторону, только бы ехать. Я не разделял их страхов, поскольку ваш нижайший слуга суть человек не суеверный – однако признаю, что густой, влажный, бело-серый туман наполнял беспокойством и меня. Сама мысль о том, что пришлось бы неподвижно сидеть в нем, пробуждала некое иррациональное неприятие. А я обычно привык прислушиваться к голосу инстинкта. Ибо не раз и не два он спасал мне жизнь. Не раз и не два также и подводил, но это уже совсем другая история. Конечно, я не верил в россказни, что туман – якобы признак врат, открывшихся в иные миры, из которых приползают всяческие монстры, твари и чудовища. О таком могли болтать испуганные селяне, но не епископский инквизитор. Я прекрасно знал: чтобы проникнуть в наш мир, демонам не нужны туман, взрывы или фейерверки. Достаточно злой человеческой воли, поддержанной черной магией. Тьма и туман всегда пугают людей, поскольку в них известный мир утрачивает знакомые очертания. Может, лес, которым мы ехали, был прекрасен в солнечный полдень, но нынче он казался местом враждебным, чуждым и, что уж говорить, пугающим. Поэтому мы продолжали ехать: неторопливо, шаг за шагом, и была надежда, что не произойдет с нами ничего плохого. Но, скажем честно, мы не увидали бы и края пропасти, окажись она прямо перед копытами наших коней. А бедный Мордимер, понятное дело, ехал первым. За мной и Курносом волоклись на огромном кауром скакуне близнецы: они всегда ездили на одном коне и даже имели специально приспособленное для этого седло. – Может, задержимся? – предложил я вопреки собственным мыслям, а туман задушил мои слова. Но меня услышали. И ничего не ответили. Я мог попросту приказать: Курнос и близнецы были послушными ребятами. Но по какой-то неясной причине отдавать такой приказ мне не хотелось. Внезапно мой конь фыркнул и затанцевал на тропе. Я натянул повод и легонько похлопал его по шее. – Ну, старик, – сказал. – Что такое? Но тот идти отказывался. Испуганно дергал головой, и я видел, как он прядает ушами. Тогда я соскочил с седла и сразу же на что-то наступил. На тело. На мертвое тело. На мертвое тело молодого мужчины, если совсем уж точно. – Что за дьявол… – Я кинул вожжи Курносу и склонился над трупом. Останки были обнажены, а само тело – ужасно изорвано. И не клыками и когтями зверей, милые мои. Кто-то крепко изувечил того юношу. Выглядел он как кусок мяса на бойне. Засохшая кровь, распоротое брюхо, почти оторванная в плече левая рука, череп разбит так, что правый глаз почти вылез из глазницы. В левом же зрачке, мертвом и пустом, застыл ужас. – Курнос, иди-ка сюда… Он склонился рядом, присвистнул протяжно. А скорее – попытался присвистнуть, но получилось что-то вроде короткого выдоха. – Вот так так, – бормотнул. – Миленько, ага? В этом проклятущем тумане мы даже не услышим, когда кто-то всадит нам меч под ребро. Курнос, на корточках, внимательно оглядывал тело. – А крепко его порезали, Мордимер, – сказал он, покачав головой. – Гляди, – дотронулся пальцем до ключицы покойника. – Даже погрызли… И вправду, кроме пятен крови и ран, нанесенных железом, явственно виделись следы от зубов и кусок вырванного тела. И это были именно следы от человеческих зубов. – Снова кто-то играет в оборотней? – спросил я. – Не-е-ет, – ответил сам себе. – Тогда бы не использовали оружие. Курнос дернул тело, так что сложенные вместе ноги разошлись в стороны. – Гляди сюда, – сказал. Между бедрами мужчины зияла красная рваная рана. Там, где были когда-то гениталии, теперь не осталось ничего. Я видел в жизни и худшие вещи, но эта бессмысленная смерть все же производила впечатление. Бессмысленная, поскольку я не понимал, зачем уродовать человека и бросать его в глуши. К тому же повреждения казались нанесенными сразу. То есть не пытка с последующим убийством, а именно по-звериному дикое истязание живого тела и глумление над останками. – Забрали? – спросил я. – Его член? – Скорее съели, – пробормотал Курнос и показал еще следы от зубов – на бедрах и внизу живота. – Точно говорю тебе, Мордимер, это оборотни. Слово «оборотни», вероятно, было плохим названием. Слишком много вокруг него навертели глупостей, россказней и легенд, которым люди, мыслящие рационально (такие, как ваш нижайший слуга), доверять не должны. Оборотничество человека в волка невозможно чисто анатомически. Я знаю это прекрасно, милые мои, поскольку в прославленной Академии Инквизиториума очень подробно изучал анатомию: ведь без знаний и подготовки невозможно играть музыку человеческого тела. Дело же было вот в чем: некоторым очень бы хотелось в волков превращаться. Поэтому они рыскали по полям и лесам, голышом либо одетые в звериные шкуры, нападали на путников или местных селян. Нам много раз удавалось вылавливать таких фальшивых оборотней и отправлять туда, где им и место, – на виселицу. Отчего не на костер? – спросите. Да для того, чтобы показать: обычной конопляной веревки для оборотня достаточно – и нет нужды в святом пламени. И конечно, конопляной веревки всегда оказывалось достаточно – так что некоторые из преступников повисали на ней с выражением недоверия и разочарования на лицах. – Как-то непривычно для оборотней поступили с его вещами, – сказал я саркастически. – Иногда стоило бы и думать, ага, Курнос? Тот лишь фыркнул, но ничего не ответил; и я знал, что на самом деле он со мной согласен. – Что станем делать? – спросил он меня. – А что мы должны делать? Поедем дальше. А волкам будет обед. Мы провели коней мимо трупа и вскочили в седла. И только успели это сделать, как увидели следующее тело. На этот раз молодой обнаженной девушки. Ее светлые растрепанные волосы были залеплены кровью, кожа лица почти оторвана от костей, а правая грудь выгрызена так, что остались от нее лишь ошметки. Я еще заметил, что на одной из ее рук не было пальцев. – Это бессмысленно, Мордимер, – сказал Курнос, когда мы снова присели над останками. – Вообще никакого смысла. Он мог и не говорить. Но люди, милые мои, не всегда руководствуются разумом. Чувства и эмоции управляют нашим поведением, так уж повелось, и так будет до конца мира. А здесь, как видно, чувства и эмоции подсказывали убийцам, что тела следует изуродовать, а потом еще и съесть. И наверняка дело было не в голоде, но в извращенном желании всадить зубы в человеческое мясо, разорвать его в клочья. Жаль, что на свете существует столько злых и отвратительных личностей. Что ж, Господь испытывает человеческий род, но ведь создал Он и нас, инквизиторов, – стражей закона и сеятелей любви. И верьте мне, что будем мы стеречь закон и сеять любовь до самого последнего часа. И как знать, возможно, даже тогда понадобимся – для услужения Господу так, как мы и представить себе пока не в силах?