Я глянул в глубь камеры. Светловолосая женщина в заскорузлой рубахе сидела на охапке соломы, что служила ей кроватью, и смотрела на меня со страхом. На миг наши взгляды встретились. – Выведите обвиняемую, – приказал я, а один из стражников быстро подскочил к замку и начал ворочать ключом в неподатливом замке. Я некоторое время смотрел на него, а потом уселся на табурете за столиком. – Курнос, бурмистр, ксендз, – пригласил и остальных. Стражник выволок женщину на середину комнаты. Она не кричала и не сопротивлялась. Слушалась, словно была всего лишь тряпичной куклой. – Положите на лавку и привяжите запястья и стопы к кольцам. Стражник затянул узлы, а она зашипела от боли. – Не слишком сильно, – сказал я ласково. – Выйди, – приказал, когда он закончил. Сам же встал из-за столика и приблизился к ней – так, чтобы могла хорошо меня видеть. Пыталась поднять голову, но не слишком-то у нее получилось: веревки держали крепко. – Мое имя Мордимер Маддердин, – сказал я. – И я являюсь лицензированным инквизитором Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. Прибыл сюда, чтобы тебе помочь, дитя мое. На миг нечто вроде надежды появилось на ее лице. И сколько же раз мне приходилось такое видеть! Но тотчас надежда угасла, и женщина промолчала. – Ты очень красива, Лоретта, – сказал я. – И уверен, что твоя невинность сопоставима с твоей красотой. – Я услышал, как ксендз глубоко втянул воздух. – Однако мы должны пройти через этот неприятный процесс. Понимаешь, дитя, того требует закон… – Да, – наконец-то отозвалась она. – Я понимаю. Красивый глубокий голос, а на самом дне его вибрировала некая беспокоившая меня нотка. Неудивительно, что было у нее трое ухажеров из самых богатых обывателей городка. Полагаю, даже благородный не постыдился бы такой жены. Впрочем, я знавал дворян, которым стоило поискать для себя жен в хлеву, а не в мещанских домах… – Я надеюсь, Лоретта, что после нашего разговора ты спокойно вернешься домой… – Они уничтожили мой дом, – внезапно взорвалась она. Попыталась приподнять голову, но веревки снова ее удержали. – Разворовали все, уничтожили… – коротко всхлипнула. – Это правда? – повернулся я к бурмистру. – А зачем тебе стражники, человече? Он ничего не ответил, поэтому я снова повернулся к Лоретте. – Если ты окажешься невиновной, город будет обязан возместить ущерб, – сказал я. – И, поверь, город выплатит тебе компенсацию. Ибо так велит закон. На этот раз бурмистр глубоко вздохнул, а я внутренне усмехнулся. – В нашей беседе есть лишь одно условие, Лоретта, – сказал я. – И ты ведь знаешь какое? – Я должна говорить правду, – молвила она тихо. – Да, дитя мое. Ибо в Писании сказано: «Вы познайте истину, и истина освободит вас»[21]. Знаешь Писание, Лоретта? – Знаю, господин. – Тогда знаешь, что в Писании также сказано: «Я – пастырь добрый: пастырь добрый полагает душу свою за овец»[22]. Я и есть сей пастырь, Лоретта, и появился я, чтобы отдать за тебя свою душу. Чтобы тебя освободить. И уж поверь, так я и сделаю… Тем или иным способом, добавил мысленно. – Хорошо, – сказал я. – Начинай писать протокол, ксендз. Я спокойно ожидал, пока священник запишет все необходимые формулы. Такого-то и такого-то дня и года Господня, в таком-то и таком-то месте такие-то люди собрались на слушание, дабы осудить… И так далее, и тому подобное. Тянулось это довольно долго, поэтому я мог внимательно присмотреться к Лоретте. Она лежала с закрытыми глазами, но было у меня странное чувство, что ощущает мой взгляд. Несомненно, она была красива. Светлые густые волосы и аккуратное личико с несколько выступающими скулами, что лишь добавляли своеобразия. Когда говорила, я приметил ровные белые зубы, что, уж поверьте мне, в наши злые времена было исключением. Аккуратные стопы и кисти рук, стройные лодыжки, крупная, крепкая грудь… О да, милые мои, Лоретта Альциг была чужда Фомдальзу, и интересно было, понимает ли это она сама. Разумеется, мне приходилось допрашивать много красивых женщин – и может, более красивых, чем она. Основное правило инквизиторов гласит: не обращай внимания на обольстительные формы. «Нет лицеприятия у Бога[23], – гласит Писание и добавляет: – Не судите по наружности»[24]. – Лоретта, – сказал я, когда священник покончил с формальностями. – Над тобой тяготеет обвинение в чародействе и тройном убийстве. Согласна ли ты с каким-то из обвинений? – Нет, – ответила она неожиданно сильным голосом и глянула на меня. Глаза ее были полны синевы. – Знала ли ты Дитриха Гольца, Бальбуса Брукдорффа и Петера Глабера? – Да. Все трое хотели взять меня в жены. – Отписали ль они что-нибудь на твою пользу в завещаниях? Минуту она молчала. – Ты поняла вопрос? – Да, – ответила. – Я получила комплект серебряных столовых приборов от Бальбуса. Четыре вилки, ножи и ножички для фруктов. – Это все? – Дитрих записал на меня сивую кобылку, но его сын ее не отдал, а я не требовала. Я, конечно, знавал людей, которые убивали из-за пары хороших сапог, но как-то не верилось мне, что Лоретта способна сгубить трех людей ради набора столового серебра. Сколько он стоил? Может, тридцать пять… – Ничего больше? – Ничего, господин. – Покушались ли они на твою честь, угрожали ль тебе? – Нет, – будто легкая усмешка мелькнула на ее губах. – Конечно же, нет. Конечно же. Уж не думаете ли вы, что красивая молодая женщина добровольно лишилась бы трех влюбленных и соревнующихся друг с другом богачей (по крайней мере, богачей по местным меркам)? Кто станет резать курицу, несущую золотые яйца? – Получала ли ты от вышеназванных Дитриха Гольца, Бальбуса Брукдорффа и Петера Глабера подарки? Ценные предметы или деньги? – Да, – ответила. – Дитрих оплатил долги моего умершего мужа, от Бальбуса я получила золотое колечко с изумрудом, платье из адамашки и шерстяной плащ с серебряной застежкой, Петер мне купил… – Довольно, – прервал я ее. – Кто-то из них требовал вернуть подарки? – Нет, – снова тень улыбки. Я глянул на ксендза и бурмистра. Священник сидел насупленный, поскольку понимал, в какую сторону движется следствие, бурмистр же выслушивал все с глуповато раззявленным ртом. – Слышала ль ты о чародействе, Лоретта? – Да. – Знаешь ли, что применение чар суть смертный грех, каковой карается на земле Святым Официумом, а после смерти – Всемогущим Господом? – Да. – Знала или знаешь кого-то, кто накладывал бы чары и проклятия? – Нет. – Можешь ли объяснить, от чего твои ухажеры, Дитрих Гольц, Бальбус Брукдорфф и Петер Глабер умерли в мучениях, а из тел их выползли белые черви? – Нет. – Были ль у тебя волосы или ногти кого-то из них? – Нет! – Лепила ль ты куклы из воска, что должны были означать этих людей, или вырезала таковые из дерева либо же иных материалов? – Нет! Нет! – Молилась ли об их смерти? – Нет, Господи Боже! Она говорила правду. Уж поверьте мне. Хороший инквизитор это мигом поймет. Может, и сложнее разобраться, когда дело касается хитрого купца, просвещенного священника или мудрого дворянина. Но никто не сказал бы, что Мордимер Маддердин, инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, не распознал бы лжи в словах простой мещанки из занюханного городка. – Нашли ли в доме обвиняемой запрещенные предметы? Те, что могли служить для проклятий и колдовства? – повернулся я к ксендзу и бурмистру, хотя и так знал ответ. – Нет, – ответил священник за них обоих.