Двери, что я толкнул, выходя из аудитории, на что-то напоролись Сразу же послышались женские взвизги и быстрый топот удаляющихся ног, причем далеко не одной пары ног. – Что здесь происходит?! – вслед за мной выскочила секретарь экзаменационной комиссии. Она строгим взглядом обвила раскрасневшихся от неожиданности студенток, особым вниманием одарив парочку, что, морщась, потирали ушибленные уши и лбы. У самой стены, прикрытая от взора секретаря худосочной фигурой Алексея сидела на корточках Елена Голдобина и со страдальческим выражением лица, массировала голень. Мужская часть курса с невозмутимым видом стояла у окна и курила. Лебедевой не наблюдалось. Секретарь начала говорить о регламенте и очередности, завладев вниманием студентов, и я, воспользовавшись моментом прошел к лестнице, что вела со второго этажа. Желание удовлетворять любопытство сокурсников, я не испытывал, да и вообще устал я что-то, а мне еще в травмпункт ехать. Татьяна нашлась буквально сразу, как я вышел на лестницу. Девушка заняла стратегически верную позицию на лестничной площадке между первым и вторым этажами. При моем приближении, она спрыгнула с подоконника. – Рассказывай! – потребовала она. Было видно, что Лебедева очень нервничает, но старается не показывать слабость. – Нормально всё, разрулил, – успокоил я ее. – Что разрулил? – не поняла она фразы. – Юров зачем приходил? – не терпеливо спросила она. – Заняться ему нечем, вот и шляется по чужим защитам, – зло бросил я. А что? У меня тоже нервы. – Ты сдал? – поинтересовалась Татьяна странным тоном, который я не сразу смог расшифровать, а потом до меня дошло, что девушка не только за свою шкуру переживает. Неожиданно. – Сдал, – кивнул я, – на четыре. – Поздравляю, – Татьяна слабо улыбнулась. – Ты сдашь на пять, – уверил я ее. Лебедева пожала плечами. – Про драку что сказали? – напряженно спросила девушка. – Сказали что драки не было. – Как не было? – непонимание и удивление отразились на ее лице. – Говорю же, разрулил. Сверху послышались голоса и Лебедева замолкла на очередном вопросе. – Убери руки! Я сама дойду! – возмущался женский голос. – Леночка, у тебя же нога, – упрашивал мужской. Я поднял голову и встретился глазами с Голдобиной. Она с гневным видом хромала по направлению ко мне. Следом семенил Леха, нерешительно пытаясь поддерживать девушку под локоть. – Чапыра, что ты там про меня наговорил?! – начала она с наезда. – Ты же подслушивала, – приподнял я бровь. – Да ничего не было слышно, только бухтение и иногда крики этой Меркушевой, – возмущенно посетовала Лена. – Про тебя никто не спрашивал, – успокоил я ее. – Что совсем? – не поверила она. – Как-то это странно. – Ничего странного. У тебя же папа, – и я выразительно посмотрел на потолок. – Ааа, – протянула Голдобина, успокаиваясь и светлея лицом. – А Юров чего пришел? – все-таки уточнила она, буравя меня подозрительным взглядом. – Он чисто по мою душу, – вновь успокоил я ее. – Ааа, – вновь протянула она, – допрыгался значит. Это тебе наказание Чапыра, за всё что ты сделал! Будешь знать, как по девкам бегать, – припечатала она и, мазнув по Лебедевой неприязненным взглядом, величественно развернулась и похромала наверх. – Как сдал-то? – шепнул мне Алексей, я показал ему четыре пальца. Он показал мне один большой и побежал за своей зазнобой, которая уже требовательно его звала. – Алеша, ну помоги мне, куда ты там пропал? "Это точно, пропал парень", – посочувствовал я ему, а вслух спросил: – Тань, я пойду. Хорошо? – Иди, – девушка отвернулась в сторону окна. И я пошел. Вот только на душе было как-то муторно. Наверно, надо было ненадолго задержаться, наговорить ей чего-то многословного, ободряющего. Поддержать. Или не надо? Сбежав по ступенькам с крыльца, я заглотнул в себя свежего воздуха, и бодрой походкой направился в сторону общаги. Прежде чем ехать в город, нужно было переодеться, а то переться по жаре в костюме, причем довольно уродливом – двойное мазохистское удовольствие. Мои новые шмотки тоже не эталон высокой моды, но в них хотя бы будет комфортно. – Чапыра! – услышал я в спину. Да что же это такое? – посмотрел я в небо. Меня нагонял товарищ Юров. Пришлось притормозить. – Если ты думаешь, что я это так оставлю, то ты очень сильно ошибаешься! – этот товарищ начал тоже с наезда. "Надо было Ленку Юрову передать, а не бедолаге Лехе", – пришла мне идиотская мысль. – Я тебе такую характеристику напишу, что тебя с ней даже в колхоз не возьмут! – Пиши, – спокойно ответил я. – И напишу, – сбавил тон комсомолец, злость в его взгляде поделилась местом с подозрительностью. – Ну, я пошел? – спросил я, разворачиваясь. – Куда? – скорее по инерции, чем это было ему действительно интересно, спросил Юров. – К журналистам, – охотно ответил я. – Каким журналистам? – комсомолец явно не догонял. – Начну с местных, а потом может и до Москвы доберусь. Как пойдет, – поделился я с ним своими ближайшими планами. – Зачем тебе журналисты? – прищурился он. – Как зачем? – изобразил я удивление. – Сенсация же пропадает! – Ты сейчас о чем? Не пойму я тебя что-то. – Объясняю – журналисты любят истории из жизни, в которых простого человека гнобят властьимущие. А у нас с тобой как раз такой случай. Вот им радость-то будет. – Ты чего несешь, Чапыра? – нахмурился Юров. – Сенсацию я несу журналистам, говорю же, – закатил я глаза. – Все еще не понимаешь? Ну смотри: есть я – простой, бедный студент, еще и пострадавший в аварии, и есть ты – злобный комсомольский вожак, который меня гнобит. То из университета пытаешься выгнать, то из комсомола, сейчас вон плохой характеристикой угрожаешь. Так что пиши, я ее как доказательство своих слов принесу. – я широко улыбнулся. – Как тебе заголовок: "Беспредел секретаря комсомольского комитета!" или "Простой студент против комсомольского босса", хотя нет, – с сожалением вздохнул я, – такой не напечатают, нельзя комсомол в негативном контексте упоминать. Тогда нейтральный "Травля студента" или политический "Оскал имперализма" – Причем здесь имперализм? – хмуро спросил Юров. – Да, ни причем, – отмахнулся я от него, – но как звучит! Название статьи должно быть броским, чтобы привлечь читателей. Если не нравится, то предложи свой вариант. Тебе не угодишь, – изобразил я обиду. – Перестань нести чушь. Никто такую дурь не напечатает, – уверенно заявил Юров. – Напечатают, не напечатают – что мы сейчас будем с тобой в ромашку играть? На самом деле это не так уж и важно, – усмехнулся я, – здесь важно другое, – заговорщически добавил я. Юров давил меня тяжелым взглядом и молчал. – Вот представь себе, заявляюсь я такой несчастный в редакцию газеты, – начал я объяснять, – и начинаю им рассказывать слезливую историю о том, как секретарь комсомольской организации из личной неприязни портит мне жизнь. Сложив руки в молитвенном жесте, умоляю – помогите, разберитесь, на вас вся надежда, – убедившись по озверевшим глазам, что Юров представил, я продолжил. – Как ты думаешь, что они сделают? – не дожидаясь вопроса, – ответил. – Они проведут журналистское расследование! А это значит что? Они припрутся в университет и начнут все вынюхивать, выспрашивать, обо мне и о тебе, о нашем с тобой конфликте. Ты, Федя, уверен, что у тебя здесь нет врагов и завистников? Уверен, что они не воспользуются ситуацией, и не попробуют тебя утопить? Ты уверен, что в Обкоме не узнают о расследовании? – проникновенно спросил я его. – Ну ты и мразь, Чапыра, – до Юрова наконец дошло, что все куда серьезнее, чем ему представлялось изначально, – как же я тебя раньше-то не разглядел? – он рассматривал меня новым взглядом, а я ему скалился в ответ. – Мразь, – процедил он вновь. – Так ведь и я в тебе разочарован, Федя, – не остался я в долгу, – думал, ты настоящий комсомолец – порядочный и честный, готовый протянуть товарищу руку помощи в трудную минуту. А по факту ты, Федя, подлец и карьерист, ради самоутверждения портящий жизнь студентам. Слушая меня, Юров багровел все сильнее и сильнее.