– Это обсудим потом. – Руди старается сдерживаться, что нелегко, потому что он уже закипает. – Сейчас мне нужен твой ответ. Ты знала? – Я ничего не знаю ни о какой статье. А что там? Руди зачитывает заметку и ждет ее реакции. В том, что реакция будет, сомнений нет, и это действует немного успокаивающе. Может быть, теперь Люси наконец поймет и признает, что поступала несправедливо. Ответа нет, и он спрашивает: – Ты еще на связи? – Да, – раздраженно бросает Люси. – Я не знала. – Что ж, теперь знаешь. И теперь нам есть к чему присмотреться. Например, к ее богатой семейке, к возможной связи между ней и так называемыми Уолденами, и еще черт знает к чему. Но главное в другом. Видел ли наш псих эту статью, и если да, то что и почему его завело? Я уж не говорю, что она взяла себе имя этой аболиционистки, которая тоже из Виргинии. Может быть, твое знакомство с ней не было случайным? – Смешно. У тебя точно разыгралось воображение, – горячится Люси. – Она служила в лос-анджелесской полиции и занималась вопросами безопасности… – Чушь, – перебивает ее Руди, и злость все-таки прорывается. – Какая, к черту, полиция! Она просто заявилась на собеседование. Ты прекрасно знала, что у нее нет опыта, но все равно ее взяла. – Я не хочу обсуждать это по телефону. Даже по сотовому. – Я тоже. Поговори с психиатром. – Психиатром они называют Бентона Уэсли. – Я серьезно. Позвони ему. Может, он что-то подскажет. Скажи, что я перешлю ему статью. Кстати, есть отпечатки. Придурок, что приклеил тот рисунок к твоей двери, оставил следы и на почтовом ящике. – Не удивил. Только двоих нам еще и не хватало. С психиатром я уже поговорила. Мы с ним на связи. Он будет меня вести. – Хорошо. Да, чуть не забыл. На скотче остался волос. Я имею в виду скотч на бомбе. – Что за волос? – Около шести дюймов, черный, немного курчавый. Похоже, с головы. Остальное потом. Позвони попозже, у меня много дел. Может быть, твоя подруга что-то знает. Если бы ты хоть раз вытрясла из нее правду… – Не называй ее моей подругой, – говорит Люси. – И давай больше не ругаться. Глава 39 Скарпетта входит в холл отделения судебно-медицинской экспертизы. Марино следует за ней – медленно, изо всех сил стараясь двигаться нормально. При их появлении Брюс встает из-за стола, выпрямляется, и на лице его появляется несчастное выражение. – Я… э… получил инструкции… – Охранник старательно отводит глаза. – Шеф приказал – никаких посетителей. Может, к вам это не относится? Вы к нему? – Нет, не к нему, – как нив чем не бывало отвечает Скарпетта. Ее сейчас уже ничем не удивить. – Скорее всего он имел в виду именно меня. – В общем… извините. – Брюс огорчен и смущен, даже покраснел. – Как дела. Пит? Марино прислоняется к столу – ноги расставлены, штаны провисают ниже обычного. Доведись пуститься в погоню – потерял бы брюки. – Бывало и лучше. Так, значит, эта мелочь, возомнившая себя великаном, не желает нас впускать. Ты это хочешь сказать? – Выходит, что так, – сдержанно отвечает Брюс. Лишиться должности ему не хочется. У него красивая синяя форма, оружие и работа в хорошем месте. От добра добра не ищут, даже если начальство, в данном случае доктор Маркус, тебе не по душе. – Ха! – Марино делает шаг назад. – Не хотелось бы огорчать твоего шефа, но мы не к нему. Нам в лабораторию, занести образец к трасологу. Но интересно, что именно он сказал? В какую форму, так сказать, облек? – Сказал, что… – Брюс спохватывается и качает головой. Рисковать не хочется. – Все в порядке, – успокаивает его Скарпетта. – Суть ясна. Яснее некуда. Спасибо, что предупредили. Хоть кто-то позаботился. – Ему бы надо было самому… – Брюс снова недоговаривает и оглядывается. – Хочу сказать, доктор Скарпетта, все рады вас видеть. – Почти все, – улыбается она. – Не беспокойтесь, Брюс. Вы не сообщите мистеру Айзе, что мы уже здесь? Он нас ждет. – Конечно, мэм. – Брюс облегченно переводит дух, поднимает трубку и набирает добавочный номер. Минуту или две Скарпетта и Марино стоят в ожидании лифта. Нажимать кнопку можно хоть целый день – дверцы откроются только в том случае, если кто-то махнет волшебной магнитной карточкой или отправит кабину сверху вниз. Лифт наконец приходит, и Скарпетта нажимает кнопку третьего этажа. – Надо понимать, сукин сын отказался от твоих услуг, – комментирует Марино. Кабина дергается и неспешно ползет вверх. – Похоже на то. – И что? Что ты собираешься делать? Отступишься? Он умоляет тебя прилететь в Ричмонд, а теперь обращается как с последним дерьмом. Я бы устроил так, чтобы его погнали в шею. – Рано или поздно выгонят и без моей помощи. У меня есть дела поважнее. – Стальные створки расходятся – в белом коридоре их ждет Айзе. – Спасибо, Джуниус. – Скарпетта протягивает руку. – Рада вас видеть. – О, я тоже, – говорит он немного растерянно. У Айзе бледные, словно выцветшие глаза и тонкий шрам, идущий от середины верхней губы к носу – типичное следствие врачебной небрежности, встречающееся у многих, кому не повезло родиться с волчьей пастью. Впрочем, человек он довольно странный, даже если не принимать во внимание внешность, и Скарпетта заметила это много лет назад, в ту пору, когда они частенько сталкивались в лаборатории. Разговаривали редко, но в нескольких случаях она консультировалась с ним. Будучи главным судмедэкспертом, Кей завела себе правило выказывать уважение – вполне искреннее – к тем, кто работает в лабораториях, но никогда не стремилась демонстрировать показное дружелюбие. Следуя за Айзе по лабиринту белых, с большими застекленными окнами коридоров, она думает, что казалась тогда этим людям холодной и недоступной. Кей уважали, но теплых чувств к ней не питали. Было тяжело и трудно, но она жила с этим как с обязательным приложением к занимаемой должности. Теперь – другое дело. – Как дела, Джуниус? – спрашивает Кей. – Я так понимаю, вы с Марино успели отметить встречу. Надеюсь, поможете нам разобраться с этим любопытным совпадением. Кроме вас, положиться не на кого. – Я тоже на это надеюсь. – Айзе бросает на нее недоверчивый взгляд. – Прежде всего должен сказать, что я ничего не напутал. Кто бы что ни говорил. Я это, черт возьми, знаю. – Вы последний, кто мог совершить такую промашку. – Ну спасибо. Услышать такое от вас… для меня это много значит. – Он поднимает свисающую на шнурке с шеи магнитную карточку, проводит ею по сенсору на стене, и замок щелкает. Айзе открывает дверь. – Не мое дело давать комментарии, но уверен, что не мог перепутать образцы. Такого у меня не случалось. Никогда. Ни разу. – Понимаю. – Помните Кит? – спрашивает Джуниус, как будто Кит где-то здесь. Но ее в лаборатории нет. – Она заболела. Грипп так всех и косит. Но я знаю, что она хотела вас увидеть. Теперь будет жалеть. – Передавайте ей привет. Они подходят к длинному черному столу, за которым работает Айзе. – Скажи-ка, – говорит Марино, – у вас тут есть тихий уголок с телефоном? – Конечно. Прямо и направо кабинет завотделом, она сегодня в суде, но возражать бы не стала. – Тогда, ребятишки, лепите свои пирожки без меня. – Марино идет дальше, слегка враскоряку, как ковбой после долгого перегона. Айзе застилает часть стола чистой белой бумагой, а Скарпетта открывает черный мешок и достает образцы. Он пододвигает второй стул, чтобы Кей могла сидеть рядом возле сложного микроскопа, и подает пару перчаток. Первая из многих стадий этого процесса – самая простая. Айзе берет крошечный стальной шпатель, окунает его в пакет и переносит исследуемый грунт на стекло, которое ставит на предметный столик микроскопа. Затем, прильнув к окуляру, подстраивает фокус и медленно поворачивает стекло. Скарпетта пока видит только кучку сырой красноватой грязи. Айзе убирает предметное стекло и готовит еще несколько образцов. Только перейдя ко второму пакету, Айзе обнаруживает что-то новенькое. – Не видел бы сам, ни за что бы не поверил, – говорит он, отрываясь от окуляра. – Пожалуйста, убедитесь сами. Скарпетта подвигается ближе, смотрит на микроскопические песчинки, фрагменты растений, кусочки насекомых и крупинки табака – типичный для парковочной стоянки мусор – и видит несколько частичек какого-то металла тусклого серебристого цвета. Это уже нетипично. Кей находит на столе некий инструмент с заостренным концом, осторожно изолирует металлические частицы от остального мусора. Их на стекле три, все чуть больше самых крупных зернышек кварца, камня и прочего. Две красные, одна – белая. Порывшись в мусоре, Скарпетта обнаруживает еще кое-что интересное. Это она узнает сразу, но сообщать о находке не спешит – нужно проверить. Зернышко такого же размера, как мельчайшая частица краски, имеет серовато-желтый цвет и весьма необычную форму, более всего напоминающую некую доисторическую птицу с молотообразной головой, глазом, тонкой шеей и толстеньким туловищем. – Костные пластинки. Похожи на концентрические круги. Как кольца у дерева. – Кей передвигает частичку. – Бороздки и канальцы. Видите? Они называются гаверсовыми канальцами, и через них проходят крохотные кровеносные сосуды. Если рассмотреть их под поляризационным микроскопом, можно увидеть волнистое веерообразное удлинение. Полагаю, фосфат кальция или, другими словами, костная пыль. Не скажу, что сильно удивлена, учитывая обстоятельства. В том месте, возле старого корпуса, ее должно быть довольно много. – Черт бы меня побрал! А я чуть не свихнулся, пока ломал голову. То же самое, что и в случае с Больной Девочкой. Позвольте взглянуть? Скарпетта откатывается чуть в сторону. Что ж, сомнения рассеяны, обвинения доктора Маркуса отодвинуты на задний план, но ясности как не было, так и нет. Присутствие частиц краски и костной пыли на теле мистера Уитби вполне понятно, учитывая место, где он работал, но как они попали в дом Полссонов? Как оказались во рту Джилли? – То же самое, – уверенно подтверждает Айзе. – Сейчас покажу слайды Больной Девочки. Вы не поверите. – Он снимает с полки пухлый конверт. – Держу под рукой. Чуть ли не каждый день смотрю. Красные, белые и голубые частицы. Одни прилепились к металлу, другие нет. – Айзе настраивает резкость. – Краска однослойная. Эпоксидная эмаль. Возможно, подновлялась. То есть сначала была белая, потом сверху покрыли красной или голубой. Посмотрите сами. Все лишнее Айзе убрал, так что на стекле остались только красные, белые и голубые частицы краски. Под микроскопом они выглядят большими и яркими, как строительные блоки из детских наборов, но только неправильной формы. По цвету и текстуре идентичны тем, что Скарпетта видела в принесенном со стройки образце, и это представляется совершенно невероятным. Она просто не может найти логического объяснения. – А вот еще частицы, которые вы называете костной пылью. – Айзе убирает одно стекло и ставит другое. – Они тоже взяты с ее мазка? – на всякий случай уточняет Скарпетта. – Конечно. – Та же пыль! – Подумайте, сколько ее должно там быть. Песчинок пыли, если все собрать, больше, чем звезд во Вселенной. – Некоторые выглядят старыми. Возможно, они продукт естественного шелушения или отслоения. Видите эти закругленные и постепенно истончающиеся края? Такую пыль можно обнаружить на скелетных останках. Например, на выкопанных или принесенных из леса костях. Неповрежденные кости дают такую же пыль. Здесь же, – Кей отделяет несколько частиц, отличающихся от других более светлой окраской и рваными краями, – попадаются будто истолченные. Айзе наклоняется, смотрит и снова уступает место Кей. – Вообще-то я думаю, вот эта частица обожжена. Вы заметили, какая она тонкая? И кромка почернела. Как будто карбонизирована. Держу пари, если приложить к ней палец, она приклеится к кожному жиру. – Скарпетта с любопытством рассматривает заинтересовавшую ее голубовато-белую пылинку в круге яркого света. – Знаете, по-моему, это все из крематория. Частицы выглядят поврежденными, но причиной могла быть не только высокая температура. Скорее, физическое воздействие. Не знаю. Мне еще не приходилось заниматься костной пылью, тем более обожженной. Нужно провести элементарный анализ. В сожженной кости более высокое содержание кальция и фосфора, – объясняет Кей, не отрываясь от окуляра. – Кстати, ничего удивительного в присутствии такой пыли в мусоре нет, потому что в старом здании была печь. Одному Богу известно, сколько там сожгли тел. Странно только, что пыль оказалась в том месте, на тротуаре возле заднего выхода. Заднюю часть здания строители еще не тронули, и парковочная стоянка цела. Анатомическое отделение должно остаться в неприкосновенности. Помните, где у нас была задняя дверь? – Конечно.