— Где найдешь, где потеряешь… — Точно, — кивнул Виноградов. Один погиб прошлой осенью, заступившись в пригородной электричке за какую-то тетку, другого зарезали в Душанбе, на базаре, третьего просто-напросто не откачали после инфаркта… Продолжать список общих знакомых, ушедших из жизни, можно было бы еще долго, но Виноградову вдруг расхотелось это делать, и он переключил внимание на еду: — Смотри-ка ты — не хуже, чем в Мадриде! Тушеная свинина по-испански была и в самом деле приготовлена великолепно. — А ты что, и там побывал? — Пришлось. Дело прошлое… — Помянем, может, ребят? Еще по одной? — Нет, спасибо. Мне хватит. — Ну, не настаиваю. — Алексей поднял пустую рюмку, поморщился и поставил ее обратно. — Странное дело. Повернись все немного иначе… Помнишь, как мы с тобой познакомились? — Да, конечно. — Владимир Александрович посмотрел, как сидящий напротив усталый и нервный мужчина затягивается сигаретой. — Рейд со спецназом, засада на перевале, чертов атомный заряд для армейской гаубицы… — Хорошее было время. — Мы были моложе лет на пятнадцать. — А сейчас — видишь, как встретились… — Литвинчук оглядел полутемный зал ресторана. — Каждый сам выбирает свой путь. — Да? А за некоторых это делают другие люди! — Или обстоятельства, — согласился Виноградов. — Осуждаешь? — По какому праву? Нет, не осуждаю… Но и в ладоши хлопать тоже не стану. — Почему? — Я и в детстве не очень-то верил в добрых разбойников. Так не бывает! Или-или… Владимир вытер губы салфеткой: — Очень вкусно, спасибо. Кажется, опьянение так и не наступило, вместо него томило душу ни разу еще не обманувшее предчувствие надвигающейся опасности. Причем страха не было… За последние годы вокруг Виноградова погибло столько друзей и недругов, что собственная смерть уже воспринималась им не как пугаюшая абстракция, а как вполне естественное и неизбежное завершение земного пути. В конце концов, для того чтобы считать себя мужчиной, вовсе не достаточно только ходить в туалет с соответствующей буквой на двери. Есть другие критерии… — Помнишь историю с выкупом телевизионных журналистов? — Конечно, — кивнул Виноградов. Громкая была история. И достаточно грязная, как, впрочем, и многое из того, что происходило тогда, в 90-е, на Северном Кавказе[4]… — Официально, между прочим, до сих пор считается, — на всякий случай напомнил Виноградов собеседнику, — что никто тогда никому ничего не платил. — Ну конечно! Миротворческие усилия, конструктивный переговорный процесс федеральных властей с незаконными вооруженными формированиями… — Литвинчук отложил нож и вилку. — Но мы-то с тобой знаем, как все происходило на самом деле. — Я, кстати, уже потом догадался, чьи это были деньги. — Да, Олигарх позже часто использовал эту историю в прессе… — усмехнулся Литвинчук. — Понимаешь, я ведь такой был правильный офицер, когда пришел к нему в команду! А тогда, помогая тебе, стал едва ли не тайным пособником договоренностей с террористами… — Что ты хочешь от меня услышать? Что цель оправдывает средства? Так ведь не всякая цель — и не всякие средства. — Даже на сытый желудок Виноградов не слишком любил разговоры подобного рода. — Не очень оригинально, да? Проблема выбора — или закон, или справедливость… — Литвинчук в очередной раз обернулся к бару. — Я тебе все-таки тоже возьму. Не хочешь — не пей, но пусть стоит! Вернувшись за столик, он продолжил: — Тут ведь вот еще какое дело — понравилось мне, если честно… — Что понравилось? — не сразу понял Виноградов. — Понравилось, что козлы из больших московских кабинетов, вроде нашего генерала, остались дерьмо хлебать… Значит, подумал я, все эти крысы канцелярские, все эти бездельники и хапуги только считают себя хозяевами жизни? — И тогда ты решил сделать ставку на Олигарха? В голосе Виноградова не было ни иронии, ни издевки. И старый знакомый, сидящий напротив, это сразу почувствовал: — Ну, да, в общем… можно и так сказать. Будешь? — Ладно, давай. — Владимир Александрович поднял рюмку. — Как теперь говорится, четвертый тост: чтобы за нас никогда не пили третий! — Здорово сказано! Я не слышал… На этот раз чокнулись. Виноградов опрокинул в рот теплую водку и секунду посидел с закрытыми глазами. Потом спросил: — Чем ты здесь теперь занимаешься? — С тобой пьянствую. Это граничило с хамством, но Виноградов даже не успел подготовить достойный ответ — Алексей Литвинчук отставил рюмку и, придвинувшись близкоблизко, спросил: — Ты счастлив, Володя? Только честно? — В каком смысле? — У тебя завидное положение? Друзья? Жена, дети? — Ты еще про зарплату спроси… и про машину с дачей! — Виноградов даже не сообразил, как следует реагировать. — Хорошо. Считай, что спросил. Владимир Александрович почему-то не обиделся: — Ну, мне вообще-то уже сорок пять… Было время понять, что счастье не в том, чтобы иметь все. А в том, чтобы хватало того, что имеешь. — Это не ново, — отодвинулся Литвинчук. — Нечто подобное я уже много раз слышал или читал… — Пожалуй! В русском языке всего несколько букв и довольно ограниченный запас слов… Многие до меня переставляли их как хотели, и запас неиспользованных комбинаций со временем истощился. — Не злись, Володя. Я понял. Знаешь, поколение наше — это поколение системы. Мы все жили в ней: офицеры, пионеры, члены Союза писателей… Кто бы ты ни был, ты в первую очередь всего лишь составная часть чего-то целого и огромного. — Сейчас другое время. Нет? — Ерунда! — Литвинчук махнул рукой и едва не задел что-то на столе. — Все на самом деле осталось по-прежнему. Государство, организованная преступность, церковь… Все это, в сущности, однородные системы — отличия только в деталях. — Это ты, пожалуй, загнул! — Беседа уходила куда-то в область высоких материй. — Система слаба, — неожиданно твердо и трезво отчеканил Литвинчук. — Любая система слаба и уязвима. Ее очень легко вывести из равновесия. — И ты именно этим теперь занимаешься… — Нет. Я просто-напросто обеспечиваю себе достойную старость. Один сибиряк написал про волков, что — да, они опасны. Храбрые, сильные, злые… Но в генах каждого серого хищника таится древний, родовой страх перед человеком — странно пахнущим существом с непонятными обитателю леса повадками и множеством грохочущих смертоносных приспособлений. А вот собаки — собаки намного опаснее! Не те цепные псы, конечно, что верно служат за миску похлебки и теплую конуру, а другие, сорвавшиеся с цепи — то ли от голода, то ли от сытости, то ли от вечной тоски по свободе… Волки их ненавидят и рвут, раздирают в кровавые клочья. Однако случается, что собака-отступник выживает в волчьей стае — если только клыки ее остры, а когти не знают пощады. И тогда, рано или поздно, такой пес становится вожаком… Гончие, натасканные на природную дичь, дипломированные сторожевые псы — эти «друзья человека» великолепно знают повадки своих бывших повелителей, все их слабости и недостатки. Собаки понимают, чего следует опасаться, и привычной оградой из красных флажков их не испугаешь… Знания, полученные от недавнего хозяина, обращаются теперь против него. — Заказать еще чего-нибудь? Кофе, чай?