— Было… неприятно. И больно больше душе, чем телу, хотя и телу было несладко. Я потом недели три к себе жуткое отвращение чувствовала, но старалась об этом не думать. Уговаривала себя, что пройдёт… Почти прошло. Иногда только накатывает… вместе со страхом и тошнотой. Кажется, что я грязная, причём не снаружи, а внутри. Но я хотела рассказать не об этом… Моя мама была учительницей литературы. И она обожала читать вслух. Я уже давно выросла, а она всё читала мне своё любимое… И её любимое становилось моим любимым. У Анатолия Алексина есть один рассказ… Ты знаешь Анатолия Алексина? — Кажется. Но я не уверен, Варь. — Ладно, неважно… Я не помню, как он называется, хоть убей*. (* Далее Варя вспоминает рассказ Алексина «Чужой человек».) В этом рассказе у женщины, участника Великой Отечественной войны, берут интервью. Женщина эта участвовала в форсировании Днепра… И её просят рассказать о самом страшном, что случилось в её жизни. Знаешь, что она говорит? «Самое страшное вообще случилось не на войне». Варя засмеялась. Илья, повернувшись к ней, заметил, что она ещё и плачет. — Мне тогда было десять лет, — продолжала она, глотая слёзы. — И я решила прочитать про форсирование Днепра. Я прочитала… про то, что вода там была красной от крови, и про многое, многое другое… И спросила у мамы: как так? Вот же оно, самое страшное! Что же может быть страшнее ЭТОГО? Мама тогда сказала, что я потом пойму… И я поняла. Спустя два года, когда она заболела и начала медленно умирать на моих глазах, а я ничего не могла сделать. Берестов давно перестал осознавать, куда они вообще едут, — так заслушался. И так… плохо ему было. — Илья… — Варя вытерла мокрые щёки ладонями, всхлипнула, — то, что ты со мной сделал, — не самое страшное, что случилось в моей жизни. И… — Это не оправдание, — вырвалось вдруг у него. — Да, я знала, что ты так скажешь… Но мне и не нужны оправдания. Я понимаю, что ты хороший человек, и мне этого достаточно… Это лучшее из всех возможных оправданий. В этот момент Илья осознал, что больше не выдержит. И остановил машину. 38 * * * Уже потом, намного позже, Варя сообразила, что тогда, по идее, должна была испугаться. Остановка была резкой, да и повернулся к ней Берестов тоже довольно резко. А уж когда Варя посмотрела в окно… — А где это мы? — Понятия не имею, — заявил Илья. — Я не туда свернул. Сейчас в телефоне включу навигатор, поглядим, как отсюда выехать. Но сначала… Варь, я хотел бы прикоснуться к тебе. Можно? — Сейчас? — она смутилась. — Да. Я не сделаю ничего плохого. — Я понимаю… Пару секунд Варя колебалась, закрыть ли глаза, но в итоге всё же закрыла. А в следующее мгновение Илья положил руки ей на колени, и она вздрогнула. — Знаешь, как мне всё время хочется тебя назвать? — прошептал Берестов, начиная легко гладить её коленки. Очень легко… и выше не поднимался, словно осознавал, как она этого боится. Боится… и ждёт. — Как?.. — Варежка. Не обижайся. Стало смешно. — Не обижаюсь. Папа так иногда говорит: «Варя, закрой свою варежку». Заболтала я тебя сегодня. — Совсем нет. Одна из ладоней Ильи скользнула левее, оказавшись почти между Вариных ног. Почти… Стало жарко. — Мама называла меня Ватрушкой, — произнесла Варя прерывающимся голосом, пытаясь отвлечься от разрывающих на части ощущений. С одной стороны, тянущая сладость внизу живота, с другой — смущение и лёгкий страх. — Тебе подходит. Хотя мне больше нравится Варежка. Или Вареник. Илья по-прежнему ни на чём не настаивал, не давил на неё, просто гладил. И девушка, еле слышно вздохнув, раздвинула ноги. Руки Берестова остановились. Наверное, он подумал, что она случайно… Вот и хорошо, вот и пусть думает… Всё же Илья решился и очень медленно опустил ладони, чтобы они оказались между бёдер Вари. И вновь стал гладить. Кожа там была до ужаса чувствительной даже сквозь джинсы. Варе вообще почудилось, что на ней ничего нет и Илья ласкает её так, без одежды… Добирается до сокровенного и легко дотрагивается одним пальцем… и замирает. И Варя тоже замерла, когда почувствовала палец Берестова между ног. — Варя… — выдохнул Илья и начал двигать этим пальцем по кругу, то сильно нажимая на ткань, то отпуская. Девушка тихонько застонала, откидываясь на спинку. — Я хочу, чтобы тебе было хорошо… Она всхлипнула, дрожа и вцепляясь обеими руками в сиденье — иначе вцепилась бы в плечи Берестова. Но как же приятно… Даже через джинсы… Круговые настойчивые движения вокруг её лона и клитора, ласковые слова… Ещё… ещё… ещё… Она не осознавала, что шепчет это слово, содрогаясь в приступе невероятного по силе оргазма и сжимая бёдрами руку Ильи… А когда осознала, открыла глаза — и ощутила, что щёки все мокрые от слёз из-за доставленного удовольствия. Вспышка смущения — и Варя разжала ноги. Берестов выпрямился, глядя на неё глазами, сверкавшими так, будто его лихорадит. — Я… никогда… Она хотела сказать, что никогда её не ласкали через одежду, но постеснялась. — Только не стыдись, я тебя прошу. Нечего стыдиться. Она кивнула, но всё равно застыдилась. — Я сейчас найду твой дом… Секунду, — пробормотал Илья, потянувшись за телефоном. Варя снова кивнула. Хотелось поскорее попасть домой, выпить чаю и залезть под одеяло. И подумать… . В машине повисло напряжённое молчание, и Варя почти физически чувствовала, как сгущается вокруг воздух. Она видела, как сильно Илья сжимает руки, и челюсти тоже, и дышит тяжело, урывками. Опустила глаза — и ощутила жаркую волну, заметив, что он возбуждён. Самой же Варе казалось, что и трусы, и джинсы — всё промокло насквозь. Она бы не удивилась, если бы, встав с сиденья, обнаружила под собой влажное пятно. Кстати, о трусах… У Ильи ведь остались её трусы! И резиночка из косички, но она-то ладно, а вот трусы… Как же она умудрилась про это забыть? Впрочем, чего толку помнить — всё равно спросить, хранит ли он их у себя, Варя в жизни бы не решилась. Только от одной мысли об этом зарделась, как варёный рак. Между тем Илья всё-таки нашёл её дом. Как оказалось, не очень-то далеко они отъехали, просто он свернул чуть раньше, чем было нужно. Берестов припарковался рядом с Вариным подъездом и осторожно повернулся к ней лицом. Варе вдруг стало смешно. Похожим образом ведут себя люди, пытаясь поймать неприрученного зверька… Вот и Илья осторожничал, словно она тот самый зверёк. — Как ты, Варь? — спросил он тихо, и она не выдержала: посмотрела на Берестова и постаралась не отводить взгляд, кажется, впервые рассматривая его лицо. Правильные черты, высокий лоб, чёткая линия губ, а глаза… Тёмно-серые, даже чудится, что чёрные. Тревожные. Варя сглотнула. Нет, страшно не было. Наоборот, сердце колотилось от волнения, а пальцы от желания прикоснуться к Илье будто бы иголками кололо. — Нор… нормально, — выдохнула девушка, облизнув пересохшие губы. И, когда Берестов проследил взглядом её движение, слегка вздрогнула — теперь кололо ещё и их… — Ты чего-нибудь хочешь, Варя? Скажи. Я сделаю всё, что ты хочешь, — произнёс Илья негромко, очень серьёзно смотря на неё.