Девочка заползла под скамью. Лара прошла мимо неё, настигая епископа. Тот норовил убежать. Растопырив когтистую лапу – а каждый коготь был как изогнутый клинок, – она ударила его по седой голове. Этого хватило, чтобы ублюдок отлетел к стене с чавкающим звуком. «Ух ты. Может, и когтями раздирать не придётся…» – удивилась Лара. По шуршанию и всхлипам она поняла, что Мерле ползёт под скамьями к выходу. Утешить её Лара не пыталась. Даже мяуканье получалось у неё утробным рычанием. Епископ неожиданно пришёл в себя – трогая свой окровавленный затылок, он стонал и плакал. «Крепкий. Надо бы добить». Лара снова двинулась к ублюдку. Тот орал: – Сгинь, порождение дьявола! Изыди! – Не трудись. Лара довольно спокойно приняла то, что её гуманность улетучилась вместе с человеческим обликом. С неё будто спали оковы. Когда-то другой ублюдок, судивший её общественный обвинитель, сказал, что христианская милость для ведьм недопустима. Тогда Лара поразилась тому, как избирательна христианская милость. А теперь замечала подобное и за собой – её гуманность не для всех. Увы, не всякий человек заслуживает гуманного отношения. «Да и где вы видели гуманное чудовище?» – подумала она, отшвыривая епископа к алтарю. Того перекинуло через каменный жертвенник. Его взлетевшая сутана напоминала чёрные крылья. К дверям подступал скрип колёс и топот. Лара обернулась – в церковь входил запыхавшийся мельник с коровой. За ним поспевала жена и их дети. – Папа! – истерично закричала Мерле, цепляясь за отца. – Где его преосвященство? – вопрошал мельник. – На деревню напали солдаты, не меньше двадцати человек! Мы успели бежать, потому что я как раз собирался за тобой… Лара дрогнула. Перед глазами встал Юрген и его младшие сёстры. Злодейка-память воскресила безжалостные слова: «А виновата ты… А виновата ты!» – Мерле, почему ты раздета?! – Папа, там! Лару наконец заметили. – Это, кажется, Зазнайка… – лепетала Мерле. – Она пришла отомстить… – Глупая! – вырвалось у той. – Я пришла тебя спасти! Церковь наполнилась визгами. Лара с надеждой поглядела на епископа. Тот лежал ничком, не шевелясь. Душа терзалась от выбора: пойти проверить выродка или поспешить на помощь людям? «После такого нельзя остаться живым», – решила Лара, бросаясь к выходу. Семейство мельника разразилось страшными криками, зато не мешало – отхлынуло к стене. Она выскочила на улицу. Перед церковью стояла мельничья телега. От кареты отделился Крэх. Лара замотала головой – некогда! – и рванула в сторону Цайзихвальда. Над городом сгущались сумерки, что и уберегло некоторых горожан от смертельного ужаса. А тех, что не уберегло, Лара показательно обегала стороной, не отвечая ни на вопли, ни на визги. «Сами виноваты, что так припозднились!» Стражники у городских ворот тоже верещали, и Лара их даже не винила. Но рявкнуть всё равно пришлось, чтобы под ногами не путались. Миновав ворота, Лара ринулась по дороге к лесу. То, что она могла так быстро двигаться, до сих пор ошеломляло, давая чувство небывалой свободы и власти. В пути Лара вспомнила все разорённые обезлюдевшие деревни. Вспомнилась женщина, что родила сына после нападения шведских солдат и которую вместе с отцом убили односельчане. «Это было неизбежно, – скрежеща зубами, осознала она. – В самой тёмной глубине души я подозревала – однажды я кончу тем, что стану чудовищем… Я так зла, так обессилена борьбой с несправедливостью, что эта ипостась огромного зверя кажется мне самой правильной, самой близкой моему характеру и точно воплощающей моё душевное состояние… В шкуре чудовища я могу всё». Перед ней замаячили холодные мушки первого снега. Лара не сразу поверила глазам – снег в конце сентября был дивом даже для их краёв. Предвестье скорой суровой зимы – сейчас он таял, едва коснувшись земли. Мощные сильные лапы донесли её до деревни минут за семь. Над деревенькой уже плыл белёсый дым, воздух разрывали крики, большей частью женские. От пожаров было удручающе светло. Лара слышала и видела всё, что боялась услышать и увидеть. Тут и там сверкали латы и шлемы кирасир – опять имперских, с красными шарфами. Под омерзительный хохот в сарай волокли девчонку. Где-то пытали мужчину и резали скот. В нос уже пробирался запах горелой плоти. Лару замутило. Чтобы разом остановить этот кошмар – пусть на время и с риском для себя, – она вытолкнула из самой груди раскатистый громоподобный рык. От её боевого клича ужасающие звуки поутихли. «Главное – не дать им стрелять…» – успела подумать Лара, несясь к костру, где пытали крестьянина. На первого солдата набросилась с наскока, вонзилась в шею и, лишь тот обмяк, перепрыгнула на второго. Теперь кричали не только жертвы, но и палачи: – Чужеземный зверь!.. Белая львица… Господи Иисусе, спаси нас… Пресвятая Дева Мария, заступница, защити… Деревенские тоже удирали с молитвой на устах. Ларе даже стало интересно, в какой момент они заметят, что она преследует одну солдатню. Кирасиры разбегались, как тараканы, и злили. Потом Лара научилась высматривать смельчаков, что мочились от страха, но всё равно тянули руки к оружию. На них нападала в первую очередь. Беглецов можно догнать и позже, а смельчаки были опасны тем, что из-за них догоняющей грозила стать пуля. Кислая вонь немытых тел, вкус и запах их крови вызывали дрожь омерзения. К несчастью для ублюдков, ярость пересиливала. «Никого нельзя оставлять. Я всех должна перебить…» В конце концов, Ларе так опротивело кусать солдат, что она начала сшибать их на землю, скидывать шлем и наступать на голову лапой – до хруста. Одного солдата без лат она сняла прямо с кричащей сестры Юргена. Схватила за шиворот и дважды отбила об угол горящего дома, как пыльную ветошь. Мерзавцу следовало пожалеть, что он не обратил внимания на вопли своих сообщников и не отпустил несчастную. Он и пожалел. Молил о пощаде, захлёбываясь кровью. Лара возмутилась – для насильников, пусть даже несостоявшихся, у неё милости не было. Только мучительная смерть. Раскроила ему череп и оттолкнула лапой. Лапой, давно окровавленной и без него. Краем глаза она заметила, что на соломенной крыше кто-то сидит. Крестьянин или солдат – разбирать было некогда. И зря. Секунду спустя оттуда донёсся еле различимый свист, а в левый бок будто вонзился пучок огненных стрел. Лара оглянулась – кто посмел? Взревела, скорее от боли, чем для устрашения, и бросилась на дурака: встала на задние лапы, впиваясь когтями в край крыши, и начала остервенело подгребать солому к себе, отчего покусившийся на её жизнь солдат потерял равновесие и свалился на землю. Там она его и придавила. А после рухнула рядом. Сбоку торчала солдатская пика, что казалась жарче огня. «Господи… – пришло осознание. – Я ж теперь не встану». Сквозь лиловую пелену в глазах Лара попыталась достать до пики зубами – и не сумела. Тьма в глазах наплыла лишь сильнее, веля замереть и не двигаться. Дыхание сбилось, в ушах зашумело. Кроме боли, появилось ещё одно, куда более жуткое чувство – из раны ручьём вытекала кровь. Вместе с ней утекала и жизнь. «Помереть в кошачьей шкуре… Что за глупая смерть?» Глава 19 Женская дружба и топор Лара запрещала себе прикрывать глаза, а ей так хотелось… С закрытыми глазами было легче справляться с болью, не видя людей вокруг. Довольно было слышать их царапающие слух голоса. Никто не подошёл. Быть может, и к лучшему. «Если подойдут, то добьют…» Не слухом, телом ощутила – кто-то идёт. Шуршание и шорох чётко обозначились на мысленной карте надоедливых звуков. «Наконец-то все замолкли». – Она приоткрыла глаза. И завыла – сначала приветственно, потом благодарственно. Визжащий народ кинулся бежать. – Ваша милость, берегитесь! Вы не глядите, что оно ранено! Не зверь это, а страшное чудовище! – Да, да, чудовище… – пробурчал Крэх, подступая к Ларе. Вилда в полумаске стояла неподалёку, с отвращением кривя губы. – Ну что ты воешь, как вдовица? – вздохнул колдун. – Повернись-ка, будем пику из тебя доставать. – Боли-и-ит, – пожаловалась Лара. – А по-другому тебя не вылечить. И не ворчи. Всё равно никто тебя не понимает. – Крэх раздвигал её окровавленную шерсть, приговаривая: – Вот что б ты делала, кабы я не приехал, а? Мне даже любопытно. Лежала бы сейчас, кровью истекала, а люди добрые обложили бы тебя ветками да подожгли. Как днём бы светилась. Красота? Деревню она спасать помчалась, мало ей одной сопливой девчонки было… Давай ещё кого-нибудь спасём! Забыла, как эти неблагодарные людишки тебя на костёр отправляли? – На виселицу, – коротко взревела Лара. В потрясённой толпе зашелестели первые осмысленные слова: – Зазнайка… Кошка… Мерле… Лара была слишком слаба, чтобы вслушиваться.