– Я всё равно не запомню, – отмахнулась Лара. – Позвольте заметить, – подал реплику Крэх, – что было бы крайне странно, если бы воспитанница ведьмы знала слова хоть одной молитвы. – Возможно, подсудимый прав, – согласился дознаватель, – и девушка в самом деле имеет скудные представления о Боге. Взгляд, которым судья окинул Лару, был полон подозрения. – Веришь ли ты в Господа, подсудимая? – Д-да. – Ты протестантка или католичка? – Э-э… – растерялась Лара. – Не бойся, подсудимая, – мягко произнёс дознаватель. – В условиях веротерпимости правильного ответа на этот вопрос больше не существует. К примеру, епископ и общественный обвинитель – католики, а судья, юридический советник и я – лютеране. – Отвечай, – снова пристал судья, – ты с католиками или с протестантами? – А что они предлагают? – вырвалось у Лары. Не могла же она сказать, что никогда не интересовалась религией и не вникала в различия между протестантами и католиками. Знала только, что их вражда стала причиной чудовищной войны, которая началась задолго до её рождения и длилась уже тридцать лет. Подавив улыбку, дознаватель повернулся к судье. – Видимо, старик не обманул, и подсудимая сейчас и впрямь как чистый лист. – Не такой уж и чистый! – не удержался Филипп. – Всю жизнь прожить с ведьмой и не запятнать себя служением дьяволу? Я в этом очень сомневаюсь. – У Изольды не было никаких оснований учить Лару ведовству, – осторожно начал Крэх, словно боясь сболтнуть лишнее. – Во-первых, Лара не доводилась ей роднёй, и ведьма скорее использовала её в своих корыстных целях, чем опекала. Во-вторых, у девушки прескверная память. А в-третьих, Лара разделяет идеи гуманизма – она бы не смогла совершать жертвоприношения. Судья пронзил Лару недоверчивым взглядом. – Это правда? – Правда, – сказала она, не обманывая хотя бы в этом. – Я пришла в ужас, когда узнала, что бабушка приносила в жертву детей и я могла стать одной из них, если бы случайно не тронула её сердце. До дня моего ареста я искренне надеялась, что Господь хранит меня. В зале стало непривычно тихо. – Если Господь воистину хранит тебя, дитя, – беспощадно изрёк епископ, – ты сумеешь доказать свою невиновность. – Как… как вы можете ей верить? – воскликнул Филипп. – Это же ведьма! Возможно, в эту самую минуту она опутывает вас своими колдовскими чарами! «Чёрт бы тебя побрал, мне только-только начали симпатизировать…» – подумала Лара, сердито заглядывая графу в глаза. – Так почему же мои чары бесполезны против вас? – Наверное, потому, что я тебя ненавижу. – Филипп отвернулся и снова завладел вниманием судебных заседателей: – Предположим, девица молилась. Допустим. Но это ж как усердно надо молиться, чтобы вызвать демона! – Адская Тьма не демон, она лошадь! – обиделась Лара. – Я сначала тоже так решил, – кивнул красавчик. – А после увидел, как ты с ней обращаешься. Ваша честь, эта особа её не понукала, нет. Она с ней как с человеком разговаривала! – Моя лошадь очень умна, и мне не требуется причинять ей боль, чтобы она поняла, чего я хочу, – парировала Лара. – Как, говоришь, зовут твою лошадь, подсудимая? – сощурился дознаватель. Лара чуть не шлёпнула себя по губам. – Её зовут… Тьма. Просто Тьма. И она пропала. – Исчадие ада, а не лошадь, – заметил Филипп. – Лара, не тревожься! – раздался звонкий голос Лизелотты. – Твоя кобыла у нас, она к нам сама прискакала! – Прогоните девицу! – распорядился судья. – Она уже во второй раз нарушает порядок. Пока стражник выдворял внучку Крэха из зала суда, Лара провожала её благодарным взглядом. К судье в это время склонился общественный обвинитель: – Может, нам и кобылу проверить? – Ещё не хватало, – встрепенулся тот. Дознаватель в нетерпении поёрзал в кресле. – Кажется, допрос свидетеля несколько затянулся. – Отнюдь, – возразил Филипп, словно желая, чтобы его допрашивали вечно. – Ваше сиятельство, – устало сказал судья. – Видели ли вы подсудимую с дьяволом? – Нет, – ответил красавчик, бросив на Лару очередной уничтожающий взгляд. – Она сама как дьяволица. Судья кивнул, будто соглашаясь. – Благодарю вас, граф, вы можете быть свободны. Филипп был не в силах скрыть разочарование: – Ваша честь, вы уверены? – Как никогда, – вздохнул тот. – Все свободны! Заседание суда по делу Лары Лихт и Крэха Мецгера продолжится завтра в девять часов утра. Зрители, как по команде, зашумели, не торопясь расходиться. До Лары донёсся чей-то задорный голос: – Если завтра будет так же весело, стоит привести друзей. – Поднимайся, пока дозволяют, – велел стражник, тыча кулаком ей в спину. Лара встала, едва разогнув одеревеневшие ноги. И это она, молодая. Крэху наверняка было не в пример тяжелее. Перед тем, как их разлучили стражники, она в последний раз взглянула на старика. – Держись, дитя, – сказал он еле слышно. В камере Лара обдумывала первый день процесса. Она пыталась структурировать ложь, которую они возвели, отчего у неё началась мигрень. Опустившись на тюфяк, Лара прижала пальцы к вискам и закрыла глаза. «Если я не сумею доказать, что я не ведьма… меня сожгут на костре? Неужели тот кошмарный сон был вещим? Нет, нельзя! Нельзя падать духом…» Задрав юбку, Лара с тоской осмотрела колени. От долгого стояния на них проступили синяки. Она вспомнила красивое самодовольное лицо Филиппа и чуть не заскрипела зубами. «Надо было убить его на той дороге. Попросить Адскую Тьму зашибить его копытом или толкнуть. Верно говорила бабушка, моя доброта меня же и погубит!» Наутро Ларе принесли нехитрый завтрак из хлеба и вина, разбавленного водой, и снова отвезли к Красной Башне. В другой повозке ехал Крэх. Очутившись в зале суда, Лара тщетно искала Лизелотту глазами. Среди разномастной толпы её не было – вероятнее всего, Пауль Мецгер не пустил свою дочь на заседание, а вдобавок ещё и наказал. От этих размышлений Лару оторвал грустный голос судьи: – Вызывается первый свидетель, монах Иоганн. «Зачем вам монах?» – испугалась Лара. Перед кафедрой встал худой человек с измождённым лицом, одетый в белую рясу и чёрный плащ. – Монах Иоганн, вчера вечером вы по моей просьбе имели беседу с Крэхом Мецгером, – начал епископ. – Я доверяю вашему мнению, поскольку вы возглавляете приют для душевнобольных при монастыре. Что бы вы сказали о состоянии подсудимого? – Человек этот явно нездоров. – Монах с брезгливой жалостью взглянул на Крэха. – Пират, ворон, любовник красавицы-ведьмы… Фантазии перемешались в его голове так плотно, что он и сам не ведает, как отделить их друг от друга. Вот что я думаю. Авантюрист по натуре, Крэх Мецгер бросил семью и детей, сорок лет где-то странствовал, возможно, сидел в тюрьме. И теперь, став немощным, решил вернуться домой. При этом он жаждет внимания, любит, чтобы его слушали, затаив дыхание. Своей семье он, очевидно, не нужен, но осуждать её я не берусь. Насколько я понимаю, единственная вина Мецгера состоит в том, что он, по словам сына, опекал подсудимую. И это как раз легко объяснимо, если допустить, что она ведьма… – Вы считаете, что Лара Лихт его околдовала? Лара боялась, что дрожь в коленях станет ещё сильнее, и она упадёт со скамьи. – Я этого не утверждаю, – уклончиво сказал монах Иоганн. – Я отвечу так: вызвана она колдовством или почтенным возрастом, душевная болезнь этого несчастного старика несомненна. – И каково ваше заключение? – спросил епископ. – Парацельс говорил, что дьявол вселяется только в здорового разумного человека, а в душевнобольном ему делать нечего. Крэх Мецгер не колдун, он безумен.