«Ну что за жизнь? Почему так? Пока магия приносит мне одни страдания. Должна же, в конце концов, и польза какая-то быть. Такая польза, чтобы и от бабушки прятать не пришлось, и самой – радость и облегчение. Что-то нужное, что-то… нематериальное». И Лара поняла, что ей надо. Она бросилась искать в книге главу об усмирении нрава. Усмиряющее заклинание можно было опробовать на вредине Козетте, но ничего не нашлось. Расстроенная Лара спрятала книгу под почерневшей половицей в бабушкиной комнате, заперла Андреаса и, прихватив в кухне табуретку, отправилась на луг пасти коз. Она ласково погладила подбежавшего Снежка и села на табурет посреди пастбища. Козетта так же стояла на своём излюбленном камне-постаменте, делая вид, что никого не замечает. «А вечером бабушка опять будет сокрушаться о мягких сосцах и нехватке молока, – размышляла Лара. – И за что нам такое наказание?» Спина болела нещадно. Горбиться было легче, но она принуждала себя держаться. Так и сидела – с прямой измученной спиной и одной настойчивой мыслью, всё сильнее и сильнее воспалявшей её мозг. Лара долго смотрела на козу, прежде чем встать, приблизиться к камню и решительно вытянуть руку. – Ши-ги-шин-па-эр-дли-ях! – прокатилось по лугу. Коза задрожала, а её тело стало быстро меняться, приобретая человеческие черты. Не прошло и двух секунд, как на валуне стояла обнажённая белокурая женщина лет тридцати с выпуклыми мутно-жёлтыми глазами под белёсыми ресницами. На шее болталась длинная верёвка, привязанная к колышку. Лара хотела было сорвать с женщины эту верёвку, но отчего-то побоялась подойти к ней ближе, будто человеческий облик вдруг дал козе право на неприкосновенность. – Козетта, – как можно твёрже обратилась к ней Лара, – ты живёшь у нас уже шестой год. Ответь, пожалуйста, почему ты такая упрямая? Почему ты не ешь траву, а когда ешь, то словно одолжение нам делаешь? Женщина перестала оглядывать себя и сжала тонкие бескровные губы, а потом заговорила – низким, необычайно густым голосом: – Потому что я вас ненавижу. Оторвали меня от матери, едва я на свет появилась, увезли в эту глушь, поселили в сарае одну – ешь, пей, существуй… А только подросла, начали с козлом сводить, чтобы пользовать меня потом, молоко из меня высасывать. Пока вы жизнь живёте, я существую. Всю душу вы мне измотали, руками грубыми истерзали. Убила бы вас, до смерти бы забодала, но не могу. Всё, что могу, – это мстить. Коли буду меньше есть, вам, бестиям, меньше молока достанется. Пострадайте же вы, как и я. А я на вас страдающих гляжу, мне и самой как будто легче становится. Честное слово, легче! Ненавижу я вас, проклинаю… – Ши-ги-шин-па-эр-дли-юх! – не выдержала больше Лара. На камне снова стояла коза, и верёвка на ней казалась уже не суровым рабским ошейником, а самым естественным атрибутом. Козетта била копытами, издавая утробное блеяние, от которого закладывало уши и покрывалась мурашками кожа. Очевидно, ей ещё было что сказать, и все невысказанные слова она пыталась выразить в этом жутком протяжном возгласе. Лара без сил опустилась на табурет к ней спиной и закрыла уши руками. До самого вечера Лара боролась с собой – так сильно ей хотелось отвязать Козетту и отпустить на все четыре стороны. «А что со Снежком тогда делать? И что я скажу бабушке? Она меня вовек не простит. Козетта – наш единственный законный источник дохода, и она права: мы ею пользуемся». Бабушка вернулась домой с выручкой и провизией. Когда, загнав коз в сарай, Лара вошла в дом, там её ждал настоящий пир. Во-первых, вся еда была натуральной, а во-вторых, бабушка случайно обнаружила в буфете целый кувшин доброго вина. Несмотря на свой опыт, она не заподозрила его в колдовском происхождении. – Бабушка, ты никогда не думала о том, чтобы заниматься чем-то другим? – спросила за трапезой Лара. – Чем, например? – Например, разбить сад или огород, чтобы продавать не сыр, а цветы или овощи. – Нет, не думала. Сыр легче по весу, но дороже по цене. Да и старая я. Какая из меня огородница? Лара не нашлась, что ответить. Только решила скорее покончить с ужином, чтобы уйти к Андреасу. – Мышь, кстати, поймали? – Мышь? – переспросила Лара. – В твоей комнате. Кот её поймал? – Наверное, поймал. – Ты её видела? – уточнила бабушка. – Нет. – Тогда откуда знаешь? – А я и не знаю. Доброй ночи, бабушка. Лара побрела в свою комнату. На её кровати по-прежнему спал Андреас и по-прежнему в обличье юноши. Она тихонько села рядом, но он всё равно проснулся, приподнялся на локтях и сонными глазами уставился в окно. – Это ночь или утро? – пробормотал Андреас. – Вечер. – Слава тебе господи. – Неверной рукой подхватив кувшин, что стоял на полу, бывший кот проглотил остатки коньяка и рухнул обратно на постель. – Значит, снова можно спать… – Скажи, Андреас, ты тоже меня ненавидишь? – грустно спросила Лара. – А? – Ты ведь должен меня ненавидеть. Конечно, живёшь ты получше Козетты, однако… – Что за приступ самобичевания? – оборвал юноша. – Я всего на минуту превратила Козетту в человека, чтобы поговорить, а она… сказала, что нас ненавидит и хочет убить. Андреас внимательно посмотрел на Лару, склонив голову. – Я не хочу тебя убивать. – Вот уж спасибо, – буркнула та. – И я не испытываю к тебе ненависти. Теперь полегчало? – Немного. – То, что Козетта недовольна своей жизнью, ни для кого не секрет. Она частенько мне жаловалась. – Правда? – Лара округлила глаза. – Ага. На зверином языке. Мы и с Крэхом иногда болтаем. Ты знаешь, что ему семьдесят девять лет? – Догадывалась. – Он ужасно умный. Даже умнее меня. Лара невольно усмехнулась, но пусть этот диалог и развеял её мрачное настроение, его причину он не устранил. Не снимая одежды, она легла на бок спиной к Андреасу – прямо поверх одеяла. Тот сразу обнял Лару сзади, уткнув подбородок в её плечо. – А ведь я могу освободить животных, – в задумчивости сказала она. – Превратить всех, кому плохо, в людей, и тогда хозяевам придётся их отпустить. – И как ты поймёшь, что им плохо? Спросишь? – По глазам увижу. Или ты у них спросишь – ты же понимаешь звериный язык. – Я понимаю звериный язык, только когда я кот. А если хозяева не захотят их отпускать? – Но ведь они не могут силой удерживать живых людей? Всякий человек должен быть свободен, это первый постулат гуманизма. Андреас тихо засмеялся. – Но ведь меня ты не отпускаешь. Лара помолчала. – А ты хочешь уйти? – Нет, не хочу. – И я не хочу, – без раздумий отозвалась она. Некоторое время оба не проронили ни слова. – Всё-таки я рад, что не родился козой или коровой, – начал вдруг Андреас. – Хорошо, что от меня особой пользы нет, – и спрос меньше, и живётся поспокойнее. – Ну как же «меньше»? – возразила Лара. – А мыши? Тебя для того и завели – чтобы ты мышей ловил. – О, только не снова… – И крыс. – О боже, проклятая жизнь… – простонал бывший кот. – И в твои обязанности совсем не входит напиваться и обнимать меня по ночам. – Обещаю, я больше не буду к тебе приставать, только не уходи.