– Дрикс этого не делал, – говорит Келлен. – Он не грабил тот магазин. Он ни в чем не виноват, и нужно, чтобы ты мне поверила. Хендрикс Доминик держит «грушу», и я бью по ней снова, снова и снова. Костяшки пальцев разбиты в кровь, кожа содрана до мяса. В кулаках пульсирует боль, но она не идет ни в какое сравнение с той болью, которую принесло известие об отказе в приеме. Или той, что сжала сердце, когда я увидел разочарование в глазах Элль. Всего лишь двадцать четыре часа назад я чувствовал себя так, словно могу предложить ей целый мир. А теперь у меня нет ничего, и я навсегда останусь тем, кто есть, – ничтожеством. В дверном проеме мелькает тень, и я провожу два джеба, а потом еще и хук слева. Доминик даже отступает на шаг, но тут же толкает «грушу» ко мне. Вытираю со лба пот и стараюсь не замечать капающей на бетонный пол крови. – Дрикс. – Голос у Келлен слегка дрожит. Я люблю Келлен всем сердце, но сейчас… Бросаю взгляд на Доминика – мол, помоги. Просто не представляю, что могу сделать для нее, когда мой мир горит синим пламенем. – Поговорим попозже, ладно? – обращается к сестре Доминик. – Дриксу надо отработать еще парочку раундов. – Извини, Дрикс, – продолжает Келлен. – Мне жаль, что они отобрали у тебя место, и что вы с Элль ругаетесь, и что ты отсидел за меня. В голове гудит. Я поворачиваюсь и смотрю на Келлен. Вот уж не думал, что она признается. После разговора с Домиником я решил, что дело это прошлое и его, как говорится, лучше закопать поглубже и забыть. И вот теперь Келлен идет ко мне, заметнее, чем обычно, прихрамывая. А может, я просто давно не обращал внимания. Никогда не забуду, как держал ее, окровавленную, на руках. Доминик пришел к нам, спасаясь от отца, и передал сестру мне, чтобы он сам перевязал ей ногу полотенцем. Такой она и запечатлелась в памяти – бледная, с торчащей из разорванной кожи костью, вся в крови. Помню, как смотрел на ее грудь, чтобы убедиться, что она дышит. Мы были совсем еще детьми, и та картина отнюдь не предназначалась для детских глаз. – Знаю, Доминик тебе рассказал. Вы же всегда все друг другу рассказываете. Вы друзья, и я не против, что он тебе рассказал. Мне жаль. Вытираю кровь и пот о джинсы и делаю шаг ей навстречу, чтобы обнять крепко-крепко, потому что так нужно нам обоим. Слишком жестоко жизнь обошлась с нами обоими. – Все в порядке. Вопрос закрыт. А с остальным я жить научусь. Келлен выставляет руку, останавливает меня. – Нет, не в порядке. Ты был счастлив. Вопреки всему, что случилось, ты был счастлив, и я сама слышала, как ты говорил Элль, что тебе никогда не позволят быть с ней. Это неправильно, несправедливо, я так ей и сказала. Наклоняю голову, и мир со скрипом останавливается. – Что и кому ты сказала? – Сказала Элль, что ты не грабил магазин. Доминик становится рядом со мной и смотрит на сестру в полном недоумении. – Что ты ей сказала? – Что нам нужна помощь и что я не все тебе рассказала. – Келлен мнется, сплетает и расплетает пальцы. – Меня шантажируют, и я не могу так больше жить. Эллисон Въезжаю на полукруг перед нашим домом и со смешанным чувством радости и досады замечаю припаркованный сбоку старый красный «Мустанг» и массивную фигуру на крыльце. Рядом коричневый пакет, наверняка с пончиками. Генри. Если Генри здесь, значит ему точно известно, что папа и мама в отъезде. Скорее всего, он уже понял, что мне следовало находиться дома, но меня там не было. Ставлю машину на обычное место и ловлю его внимательный взгляд. Попалась. Выхожу, захлопываю дверцу, а он спускается по ступенькам. – Тебя где, черт возьми, носило? – Была у подруги. – Почти и не соврала. – Я здесь с восьми утра, так что придумай что-нибудь поубедительнее. Послал сообщение твоему отцу, помахал белым флагом и спросил, можно ли навестить тебя, поскольку, как упомянули в новостях, ты осталась дома. Он разрешил. И даже сказал, что я могу побыть с тобой столько, сколько захочу, потому что ты одна и не в духе из-за какой-то утечки в прессу. Еще твой отец сказал, что из аэропорта прошлым вечером ты поехала прямо домой. Знаешь, что случилось, когда я пожаловал сюда? Сюрприз не удался. – Мог бы позвонить. – Подумал, что не стоит, раз уж твои родители считали, что ты дома. А теперь выкладывай, Элль, и говори правду, потому что ложь я не потерплю. Даже от тебя. Я достаю из багажника чемодан, нахожу ключ от дома, прохожу мимо Генри и открываю дверь. – Я провела эту ночь с парнем. Вхожу, выключаю сигнализацию. Спина горит под гневным взглядом Генри, и кожа, может быть, плавится и отваливается от костей. Он входит за мной и хлопает дверью. – Что ты сказала? – Я провела эту ночь с парнем. – Оставляю чемодан у лестницы и направляюсь к папиному кабинету. Не знаю, наберусь ли смелости сейчас, но если затяну, то сделать необходимое потом точно не сумею. Генри тяжело шлепает следом. Интересно, как он вообще оказался на вражеской территории, не объявив о своем прибытии заранее. Вхожу в кабинет, уже зная, что собираюсь совершить акт измены настолько грандиозный, что если папа когда-нибудь узнает о нем, то, может быть, даже задушит меня. – Ничуть и не смешно. И, кстати, что ты делаешь здесь? Входишь без разрешения… – Я не шутила, а сюда прихожу регулярно. – Не из любопытства, но все же. – Извини, наверное, ослышался. Я правильно понял, что у тебя есть парень и ты провела с ним ночь? Сажусь в папино кресло, нахожу взглядом папку Дрикса, беру ее, кладу на стол и начинаю просматривать. – Тебе слух не надо проверить? Генри говорит, точнее, кричит, но я не слушаю. Просматриваю одну страницу, потом следующую, ищу что-то, что угодно, что может помочь. Дрикс не виноват. Он не грабил магазин, но, если верить Келлен, согласился на сделку, потому что не видел других вариантов. Не совсем так – Дрикс сказал, что сделка была единственным способом выжить при наличии двух плохих вариантов. Поднимаю голову и прерываю льющийся из его рта поток слов. – Невиновных склоняют к заключению сделки? Он спотыкается, как будто едва не попал под асфальтный каток. – Что? – Ты проходил практику в юридической фирме и у окружного прокурора. Бывает ли так, что невиновных принуждают к заключению сделки с обвинением? Генри бормочет проклятие и опускается в кресло по другую сторону письменного стола. – Ты думаешь, что влюблена в этого парня из программы твоего отца, ведь так? – Не думаю. – То невероятное чувство, разливающееся из груди по всему телу, до кончиков пальцев, должно быть, и есть любовь. – Ты же сама мне сказала, что он тебя не интересует. – Тогда между нами действительно ничего не было, но с тех пор много чего случилось. – Я вздыхаю, потому что признание, сделанное перед кузеном посреди белого дня, становится реальным фактом жизни. – Я люблю его. Генри смотрит на меня так, словно я в него выстрелила. – А родители знают? Качаю головой: – Мне рекомендовали держаться от него подальше. – И ты рекомендации следовала. Разумеется. – Так оно случается? Принуждение к сделке? – Да, случается. Окружные прокуроры находятся под постоянным давлением, от них требуют достижения обвинительных приговоров. Когда кого-то арестовывают и улики указывают на арестованного, признательная сделка позволяет сэкономить время, облегчает бремя тюремной системы и улучшает прокурорскую статистику, что помогает в случае переизбрания. Я сохранил остатки оптимизма и до сих пор считаю, что никто не пытается посадить за решетку невинного человека, но при этом полагаю, что им важно найти доказательства вины, а потом предложить сделку для облегчения участи. – А как же защитники? Разве они не должны помогать обвиняемым, если те ни в чем не виноваты? – Хороший защитник дорого стоит. Да что там, плохой тоже недешев. Общественные защитники завалены работой и просто не успевают вести множество дел одновременно. В некоторых штатах им остается не больше часа на знакомство с делом, после чего обвиняемый и его защитник предстают перед судьей. В таких условиях защитники чаще всего рекомендуют пойти на признательную сделку, чтобы сосредоточиться на более важных делах с более серьезными наказаниями – пожизненным заключением или смертной казнью. Если мы говорим о парнишке из программы твоего отца, то я хорошо понимаю, почему общественный защитник продвигал сделку с обвинением. В данном случае подзащитный даже не попал в настоящую тюрьму. Не попал в настоящую тюрьму. Мне хочется кричать от отчаяния.