Холидей говорит что-то – не слышу, что именно, – Джереми указывает на меня, изображая жестом торчащий из его бока нож, но тут она привстает на цыпочки и целует его. Судя по самодовольному выражению на физиономии этого придурка, он считает, что этот раунд остался за ним. Давай, урод, улыбайся, потому что рано или поздно она оставит тебя навсегда. Холидей входит, и мы идем в ее комнату. Утром мы с Домиником заменили попорченную водой перегородку, а Эксл починил протекающую крышу. Мы договорились, что отдаем эту комнату сестре. Я размещаюсь на чердаке, где потолок такой низкий, что приходится наклонять голову, а Эксл спит на кушетке в гостиной. Трое в домике, рассчитанном на одного. А на самом деле шестеро, считая нашедшего здесь убежище Маркуса, и Доминика с Келлен, которые вламываются сюда каждый раз, когда их папаша проникается ненавистью ко всему миру, а это случается едва ли не каждый день. Наш дом – так называемый дробовик из 1920-х. Как объяснял когда-то отец, любой желающий мог взять ружье, пальнуть в переднюю дверь, и пуля, пройдя через все комнаты, вышла бы через заднюю стену. Здесь, в этом домишке, я и прожил всю жизнь, за исключением того времени, которое провел у матери в пятнадцать лет. Хотя часть проводки заменили в 50-х, удобства обновили в 80-е, а стены мы с Экслом покрасили в желтый, когда еще учились в школе, дом все равно воняет стариной. Но это дом, и, когда я, просыпаясь, обнаруживал, что нахожусь не в нем, у меня болело сердце. У двери в спальню Холидей вытаскивает сотовый из моего заднего кармана и шлепается на кровать. Телефон – подарок, который мы получили вчера через курьера из офиса губернатора. – Почему тебе дали телефон? – спрашивает она. – Потому что ездить мне придется больше, чем они поначалу рассчитывали, и им необходимо иметь возможность связаться со мной в любое время. – Телефон – знак того, что мне предлагается и дальше играть роль танцующей обезьянки, но уже с выходом на первый план. По словам Шона, людям понравилось, что я сделал, а значит, и их отношение к губернатору улучшится. Он называет это беспроигрышным вариантом. – Круто. И когда ты снова уезжаешь? – Завтра. – Я уже знаю, что еду с губернаторской командой на запад Кентукки на встречу с какими-то спонсорами. Собираю лежащие на полу инструменты, складываю их в деревянный ящик Эксла. – Я подписалась на Эллисон в Инстаграме и Твиттере. От твоего имени, – сообщает Холидей. – Между прочим, у нее сейчас около десяти тысяч подписчиков. С ума сойти. – У меня нет ни Инстаграма, ни Твиттера. – У меня вообще нет соцсетей. – Теперь есть. Не беспокойся. Это не то, что настоящий аккаунт. Я назвала его DrummerBoy202 и завела фейковый почтовый ящик. – Зачем? – А почему бы и нет? Как думаешь, я могу познакомиться с Эллисон? Я слежу за ней в Инстаграме с тех пор, как у нее появился свой аккаунт. Не говори ей, но я постоянно пишу там комментарии. То есть не совсем постоянно, а когда добираюсь до компьютера в библиотеке. Она всегда выкладывает красивые картинки и часто пишет что-то умное. Молоток со стуком падает в ящик для инструментов, и я медленно поворачиваюсь к сестренке, возможно, только что отмерившей оставшийся ей срок пребывания в этом мире. – Так ты еще в парке знала, кто она такая? Холидей наконец отрывается от телефона, но тут же прячется за него. – Ну… я… я хотела сказать, что может быть… а потом связала одно с другим… Ну уж нет. – Холидей… Она раздраженно фыркает и выпрямляется с таким видом, будто это к ней пристают и ее отрывают от важных дел. – О’кей, да, да, знала. Но ты же не знал, и никто больше не знал, так какая разница? Какая разница? У меня уже пальцы чешутся – так и хочется кого-нибудь задушить. – Она – дочка губернатора. – Человека, в руках которого мое будущее. Холидей отпускает белозубую улыбку: – Кстати, ты ей понравился. И вот что еще… Тебе надо извиниться перед Джереми. У меня даже дух захватывает от такой наглости. Стараюсь успокоиться, дышу глубже. Какого?.. То есть… Да что ж это с ней? – За что? Ее взгляд задерживается на мне не больше чем на секунду и возвращается к телефону. – Он все еще злится на тебя за то, что ты побил его перед арестом. – Так ведь он тебя ударил. – Передо мной он извинился, а после тебя у него шрам остался. Надо было бы оторвать у него кое-что да засунуть в глотку. – Он тебя ударил. – Джереми изменился. Я порвала с ним, и он изменился. Думаю, уж кто-кто, а ты-то мог бы понять, потому что и сам изменился. Выйти. Вот что мне нужно – уйти подальше. Я захлопываю крышку ящика, выхожу в наш узкий коридорчик, и Холидей кричит мне вслед: – Джереми был здесь, со мной, когда никого больше не было. Да, знаю, раньше он обращался со мной не очень хорошо, и у нас всякое бывало, но теперь он меняется и уже стал лучше. И я могу на него положиться. А вот на меня не могла. Ни год назад, ни раньше надеждой и опорой я не был. Но теперь я здесь. Мне так и хочется сказать ей об этом, но я не могу. Потому что это будут пустые слова. По крайней мере для Холидей. Нет, я не был плохим братом, но и хорошим тоже не был. – Я горжусь тобой, – говорит она. – Тем, как ты повел себя в парке… с Эллисон. Воздух вдруг вырывается из легких, и я прислоняюсь к дверному косяку. – Я бы сделал то же самое для любого. Для тебя бы… Холидей кладет на кровать мой телефон и подбирает старенького, потертого осьминога, которого ей подарили, когда она только начинала ходить. Кое-где из игрушки уже высовывается наполнитель, но осьминог все равно остается у сестры любимцем. Как, впрочем, и все остальное в ее комнате. – Я знаю, что сделал бы. Сделал бы, не задумываясь. Но тогда, год назад, без кулаков бы не обошлось. – Надеюсь, ты поймешь меня правильно. Да, ты бы сделал для меня все. Как и Эксл, Доминик, Келлен… – Она накручивает на палец щупальце. – Но ты прежний не вступился бы за кого-то, кого не знаешь, а теперь пришел на помощь незнакомому человеку. Это здорово. Холидей умолкает и смотрит на меня, ждет моей реакции, а мне так и хочется ударить себя самого. Трусь затылком о дверной косяк, пожимаю плечами и киваю. Потому что она права. – Похоже, программа работает. – Я стараюсь отшутиться, но шутка выходит плоская. Интересно, как легко все идет с Элль и как трудно с остальными. Холидей поднимает плечо и накручивает щупальце на другой палец. – По-моему, мама еще не заметила, что меня нет. Бабушка-то ничего не сказала, но я думала, что мама уж точно должна была увидеть, что моих вещей нет. Я думала, что если она увидит, что меня нет, то постарается… Найти? Позвонить? Заметить, что бабушка, которой идет девятый десяток, не заботится больше о ее дочери? Бабушка Холидей живет неподалеку, за углом. Замечательная женщина, которая уже не справляется с внучкой. Думая о ней, я вспоминаю горячую еду, запах свежеиспеченных пирожков, мыльные оперы по телевизору и улыбку, растянувшуюся через все ее морщинистое лицо. Гордая чернокожая женщина, заботившаяся обо мне, Холидей, Эксле, Доминике и Келлен, пока хватало сил. Теперь мы присматриваем за ней, но делаем это так, чтобы она по-прежнему считала себя главной. Что касается матери Холидей, то это пустое место. Заботиться о дочери – не в ее стиле. Я медленно, шаг за шагом, пересекаю комнату и сажусь на краешек кровати. Я понимаю таких вот долбанутых мамаш. Понимаю нашего долбанутого папашу. – В какой цвет ты хочешь покрасить свою комнату? Холидей подбирается ближе ко мне и кладет игрушку мне на ногу, а голову на плечо. Я всегда напрягаюсь, когда меня трогают, но это же Холидей. В нашей семейке она одна ласковая и нежная. – Можно не желтый? – Комната твоя – выбирай. – Круто. Но образцов у тебя нет, да? – Я покажу тебе миллион образцов. Она усмехается: – Джереми изменился. Дай ему шанс. До меня понемногу доходит, что говорит, а чего не говорит Эксл. Холидей доверяет Джереми, потому что он всегда рядом, и не доверяет нам с Экслом, потому что мы рядом, только когда получается, когда удобно. Ей пришлось довериться нам, хотя она нас и не выбирала. Холидей смахивает пыль с простыни. – Спрашивай, Дрикс. Спрашивать не хочу и чертовски не хочу, чтобы она знала о моих сомнениях. Укреплению доверия это не помогает. – Не понимаю, о чем ты. – Понимаешь, понимаешь. Все уже не то. Мы по-другому смотрим друг на друга. Мы все ждем, пока кто-то наконец скажет, мол, да, это я ограбил магазин. Так вот спрашивай меня поскорее, потому что я не хочу, чтобы ты мучил себя этим вопросом. Я качаю головой и уже собираюсь подняться, но Холидей кладет руку мне на плечо. – В тот вечер я наговорила тебе всякого, о чем теперь сожалею. Не хочу этого делать. Она вспомнила тот вечер и свои последние слова, которые она сказала мне, а это значит, что и мне придется вспоминать все, что наговорил ей. А вспоминать тяжело, легче себе внутренности вырезать. Со своим пришибленным дружком Холидей схлестнулась из-за того, что он собрался во Флориду на две недели и объявил, что возьмет ее с собой только в том случае, если она заплатит за свою половину комнаты. Холидей пришла ко мне просить денег и умолять, чтобы я поговорил с бабушкой и убедил отпустить ее. Она опасалась, что в противном случае Джереми будет путаться с другими девушками.