Хендрикс Элль возвращается с выражением слегка рассеянным, как будто думает о чем-то своем. Наверное, я и сам бываю таким. Она улыбается – не столько мне, сколько в моем направлении. Мило, но это совсем не то, что раньше. – Ну что, лимонаду? Мы идем через холл и гостиную, большую, заставленную мягкой мебелью комнату с огромным телевизором, у которого вогнутый экран и который может, наверное, не только давать трехмерное изображение, но и читать мои мысли. Наконец, миновав солярий, попадаем в кухню, при виде которой какой-нибудь повар на производстве обмочил бы штаны. Элль наливает лимонад в два стакана и, ставя стеклянный кувшин в холодильник, оглядывается на меня. Знаю, ей нравится то, что она видит, а мне нравится то, что вижу я, и это проблема для нас обоих. Обхожу кухонный «островок» – теперь между нами большой гранитный блок, – и Элль подталкивает мне стакан. Я ловлю его и провожу пальцем по уже запотевшему стеклу. Надо попробовать заговорить, как-то нейтрализовать случившееся между нами. – У тебя милая мама. – Никакая не милая. Она была с тобой груба. Извини. Черт… – Как ты ее… – Но это правда. Ты видел, что пишут в интернете и показывают в новостях? В животе все скручивается, как будто я выпил яду. – Нет, а что случилось? – Вообще-то, я и знать не хочу. Еще одна террористическая атака? Стрельба? Или… – Мы. Я и ты. Что произошло на пресс-конференции? – Мы попали в новости? Элль смотрит на стакан. – Я слышала, мы сами стали новостью. А еще слышала, нас обсуждают в соцсетях, но лично сама не знаю. Не хватило духу посмотреть. Как быстрее себя убить? Сунуть голову в духовку или, воспользовавшись разделочным ножом, вскрыть артерию? Обсуждают. Теперь весь мир будет считать меня уголовником. Вот оно, наказание, за самомнение, за то, что уже видел себя ударником в идущей к славе группе. Возомнил себя чуть ли не богом и стал грязной пеной. Чем выше взлетаешь, тем больнее падаешь. – Так ты действительно ничего не видел? – спрашивает Элль. – Вчера поздно лег, сегодня проспал, проснулся, когда уже отсюда позвонили. К тому же я в онлайне не бываю. Она удивленно моргает: – Правда? – Я семь месяцев провел в центре содержания несовершеннолетних правонарушителей, потом еще три в лесу. Не было необходимости обновлять статус. – Могло бы что-то интересное получиться. Вроде селфи с медведем. Ничего не могу поделать. Губы сами по себе разъезжаются в стороны, и то, что получается, можно даже принять за улыбку. – Раньше много времени в онлайне проводил? – А что? Планируешь следить за мной в Фейсбуке? В опасных голубых глазах искрится смех. – Может быть. Ты ведь не стал просить у меня номер телефона, так? А почему? Может, у тебя девушка есть? Вот я и узнаю. – Медведицы, как выяснилось, не любят, когда к ним пытаются подкатить, так что девушки у меня нет. Она прыскает со смеху, и мне это нравится – у нее мое чувство юмора. – В онлайне раньше бывал. Вычислял, какие девчонки в плохом настроении, чтобы не тратить на них время на вечеринках, а какие в хорошем, чтобы легче было подцепить. Элль пьет и закашливается. – Вот это откровенность! А ты еще меня называл непосредственной. Легче от признаний не становится. Скорее, наоборот. Я чувствую себя последним придурком. – Хочу, чтобы ты знала, какой я. По крайней мере, каким был. – Почему? Почему? – Потому что я запретил себе просить у тебя твой номер. Потому что правильно сделал, когда ушел от тебя на ярмарке. Потому что теперь, у тебя дома, мне снова приходится отговаривать себя от того, чтобы попросить твой номер. – Почему? Она что, не слушает? – Думаешь, для такого парня, как я, поцеловать дочку губернатора – это здорово? Ты должна знать, каким я был раньше, чтобы держаться от меня подальше. А был я раньше не очень приятным парнем. Элль смотрит на меня серьезно и довольно долго. Так долго, что я переступаю с ноги на ногу. – Хочешь поцеловать меня? А кто бы, интересно, отказался? – Не самая хорошая мысль. – По крайней мере, для нее. – Я бы только попользовался твоим телом, но попытался убедить, что это настоящая любовь, чтобы уложить тебя в постель. И больше бы потом не позвонил. – Вау! Вы только на него посмотрите. Ты, наверное, только тем и занят, что возвращаешь в стадо заблудших овечек, а когда свободная минутка выпадает, переводишь старушек через улицу? Девушка, ради одного вечера с которой любой парень согласился бы пройти лоботомию, вступает в мою жизнь и задает мне перцу, а я не могу ее тронуть. Прошлый год не был наказанием за грехи. Наказание – вот оно. Этот миг. – Пропустила мимо ушей? Я – плохой парень. – Плохой парень в пузырчатой упаковке и с предупредительными ярлычками. Да, я тебя видела в предостерегающих видео в школе. Остерегайся парня, отговаривающего тебя от поцелуя, – он есть кошмар, повергающий в дрожь всех родителей по ночам. – Буду знать, кто я такой. – Пожалуйста, котенок. У меня даже глаза на лоб лезут. – Котенок? – Ты же знаешь, что хочешь получить мой номер. Дразнящая нотка бьет в цель и уже разносит по телу желание. В том-то и проблема, что я хочу получить ее номер. И поцеловать ее тоже хочу. – Как насчет того, что ты разрешаешь мне и дальше быть хорошим парнем и не давишь, потому что я уже готов сдаться и говорить разные приятные слова, чтобы добраться до твоего тела. – А почему нельзя быть и тем и другим? – спрашивает она. – Парнем, который хочет меня поцеловать, и парнем, который остается хорошим? Потому что так не бывает. В одной вселенной одно и другое ужиться не могут. Потому что такая девушка, как она, на такого, как я, и время тратить не станет. – Знаешь, я начинаю подумывать, что ты хочешь, чтобы тебя поцеловали. Щеки у нее вспыхивают красными пятнами, и у меня перехватывает грудь. Она и вправду этого хочет. Но тут Элль подмигивает. – С тобой забавно. От неожиданности усмехаюсь и прикладываюсь к стакану с лимонадом. Фейерверк. Как бы все повернулось, какой была бы моя жизнь, если бы я встретил ее год назад? Как бы я поступил? Попользовался ею или, увидев перед собой такую роскошную девчонку, захотел узнать ее по-настоящему? Второй вариант предпочтительнее, но тогда я был болваном, который не думал о будущем и которого волновало только здесь и сейчас. Наверное, постарался бы уложить в постель. – Ладно, если уж ты настроен не использовать меня ради моего тела, используй для ума. Спроси о чем-нибудь. Это я могу. – Если «Звездные войны» не твое, то что твое?