Она смотрит на меня так, словно я – учебник. – Компьютеры. Вот уж не ожидал. – Компьютеры? – А что ты так удивляешься? Эта штука, которая у меня между ушами, пространство внутри черепа, там не пустота. Очко заработала. – Ладно, согласен. – А у тебя? – Элль подается вперед, и что-то подсказывает мне, что с игрой покончено. – Что твое? Вопрос на миллион долларов. – Последние два месяца я в основном гулял на природе с рюкзаком за плечами. Она кивает с таким видом, будто это ясно и без слов. – А что еще? – Да, в общем-то, ничего особенного. У меня друзья, семья… Элль постукивает пальцем по столешнице. Она вышла на охоту, а я не против побыть добычей. – И все? Неужели? – Да. – Предположу, есть кое-что еще. – Предположи и ошибешься. – А книги? – Читаю. – Но это меня не трогает. – Кино? Можешь простоять ночь в очереди за билетом? Есть какой-то секретный веб-сайт, посвященный какому-то герою? – Ничего особенного. Как все. – Тогда музыка? Музыка нравится? Я чешу затылок и передвигаю с места на место стакан. Да, музыка – это мое. – Значит, музыка тебе нравится. – Да. – Слушаешь или играешь? – И то и другое. – Не представляю, как можно играть, если не любишь слушать. – А на чем играешь? Надо бы сказать, что на гитаре, ведь теперь я ее выбрал. – На ударных. Элль кладет локти на стол и переплетает пальцы. – Мне стоит тебя опасаться? Взгляд прыгает к ней. Ей нужен ответ, и она ждет его, не отводя глаз. Пугающих голубых глаз за стеклами очков. – Ты по-прежнему пытаешься доказать, какой ты большой, плохой мальчик. Мне поверить тебе на слово или судить тебя по твоим поступкам? Я, конечно, не хочу, чтобы она меня боялась, но с учетом того, в чем был обвинен, должен сказать «да». Сыграть свою роль. Меня уже тошнит. – Я действительно не подарок. – Это потому, что плохие мальчики делают то, что ты сделал для меня. Она не так все поняла. – Я пользовался девушками ради собственного удовольствия и не чувствовал себя в чем-то виноватым. Алкоголь, драки – я дрался просто так, чтобы подраться, потому что мне это нравилось. Таким, каким я был, я бы тебе не понравился. – Ты так это произнес, словно не закончил. Словно оставил невысказанное «но». – Повторяю, я не был хорошим парнем. – Хорошо. Ты не был хорошим парнем. Но, если судить по твоему выступлению на пресс-конференции, у тебя был год, чтобы разобраться в себе. Папина программа сработала? Программа сработала. Не знаю и не узнаю как, пока не столкнусь с необходимостью принять решение, сделать выбор. Надеюсь, мне хватит сил пойти другим путем, но все равно сомневаюсь. – Ничего плохого я тебе не сделаю, если ты об этом спрашиваешь. Ответ так себе, но лучшего у меня нет. Она буравит меня глазами. Секунду. Две. Три. Пульс грохочет в ушах. – Думаю, ты изменился. Молюсь, чтобы она оказалась права. Элль отпивает еще лимонада и крутит стакан между ладонями на столе. – Ты вовсе не обязан сообщать всем и каждому, что натворил. Я слышала, как Шон обсуждал это с Синтией. По ее словам, соглашение предусматривало, что все документы по твоему делу будут закрыты, и ты рассказал об этом всему миру только потому, что об этом тебя попросил мой папа. Ощущение такое, будто кожа к костям липнет. Я в углу, и отступать некуда. – Кто-нибудь в этом доме догадывается, что и как попадает тебе в уши? – Нет. Большинство обо мне просто не думает. По крайней мере, в связи с чем-то важным. Иногда – в этом я нисколько не сомневаюсь – они считают меня вещью такой же нужной, как краска. И все-таки почему ты рассказал всем о том, что сделал? Секунду-другую Элль молчит, как будто дает шанс собраться с мыслями и вступить в разговор. Но я молчу, потому что не знаю, что сказать. – Ты всегда можешь отказаться. Необязательно делать все, что тебе говорят или о чем просят. Вот тут она ошибается. – Не могу. Такова часть сделки. Элль морщит лоб, и мне это не нравится. Ей-то зачем беспокоиться? – Понимаю, ты не знаешь моего отца. Но он пошел в политику не ради власти и не потому, что ему по душе командовать людьми. Он занялся политикой, чтобы помогать людям. Папа хочет сделать мир лучше. Если бы ты отказался рассказывать о том, за что осужден, он не стал бы настаивать. – Ну вот ты и сказала. – Тот репортер нарочно тебя изводил, а ты помог мне. Значит, заслужил лучшего. Заслужил лучшего. Люди редко получают то, чего заслуживают. По крайней мере, люди вроде меня – Дай-ка угадаю. Ты тоже собираешься спасать мир, как и твой отец. Желчи в моей реплике больше, чем хотелось бы. Элль вздрагивает, словно от боли, и я проклинаю себя. Придурок. Вот же придурок. Эту часть меня было бы лучше оставить в лесу, но нет, пришлось притащить ее с собой. Открываю рот, чтобы извиниться, но ее пальчики отбивают дробь на столешнице, и я проглатываю извинение. Не могу сказать, что хорошо знаю жизнь, но женщин не в духе видел не раз. Сейчас в душе ее бушует пожар, и если Элль схожа в чем-то с Холидей, то… пожалуй, стоит поискать ближайший выход. – Думаешь, я не способна спасать мир? Снова открываю рот, но она снова не дает произнести и слова – обрезает гневным взглядом. Подавать сейчас голос опасно, но и не подавать – судя по тому, как она вызывающе наклоняет голову, – тоже опасно. Вот же вляпался. – Я в состоянии спасти мир. Поднимаю руки – сдаюсь. – Да я верю… верю. – Конечно, веришь. Все так говорят. Но меня лишь попросили попозировать.