— И, наконец, наша последняя участница! — звучит голос миссис Коул. — Вы все ее знаете, но вот слышали, думаю, немногие. Вместе со своим отцом она исполнит песню под названием «Обратная сторона». Встречайте Скарлетт Брукс и Джек Уайби! Мне кажется, или нас встречают аплодисментами? О боже, боже мой… Я делаю вдох, один, второй, и крепче сжимаю микрофон, выходя на сцену. Перед глазами все расплывается. Я не вижу лиц сидящих в зале, оно и к лучшему. В горле застывает сухой ком, когда я слышу первые аккорды песни, написанной Джеком, ту, что он просил оценить в тот день на кладбище. Отец становится справа от меня. Я поворачиваюсь к нему. Он совсем не выглядит взволнованным и ободряюще мне улыбается. Я тоже пытаюсь выдавить улыбку, но выходит как-то неважно, и наконец смотрю в зал. Робкий перебор превращается в красивую мелодию и заполняет его стены. Все лица обращены на нас, многие включили камеры на телефонах, а воздух вокруг словно искрится. Сердце спотыкается, и я начинаю петь. Чувствую, как по телу бежит дрожь, то ли от страха, то ли от возбуждения, но это приятное ощущение. Такого эффекта точно не получишь, напевая песни у себя в комнате… Нет… это непередаваемое чувство, когда знаешь, на что способна при помощи одного лишь голоса. Я заканчиваю куплет, и вероятность обморока достигает минимальной отметки, когда Джек начинает свою партию. Его глубокий сильный голос вызывает у меня волну мурашек, и я чувствую себя участницей чего-то великого. Просто взгляни, у всего в мире есть обратная сторона… В припеве мы поем вместе, наши голоса сливаются и превращаются в поток энергии, который едва не поднимает меня в воздух. Звучит последний аккорд в унисон с нашими голосами, и я уже жалею, что все случилось так быстро. Мне хочется вновь испытать все те эмоции, которые только что пережила. Но наше время вышло. Зал начинает аплодировать, а у меня подкашиваются ноги. Думаю, никто не ожидал, что на заурядном школьном конкурсе вдруг появится настоящий рок-музыкант и представит всем свою новую песню. Это было потрясающе! Нет! Это было чертовски потрясающе! Джек обнимает меня за плечи и целует в висок. Я улыбаюсь, наслаждаясь всем и сразу, и в этот момент трудно описать, насколько я счастлива. Мы покидаем сцену, пока миссис Коул с воодушевлением сообщает о том, что объявляется получасовой перерыв и жюри конкурса удаляется для совещания. — Давай позовём всех наших и свалим отсюда! — неожиданно предлагаю Джеку, когда мы оказывается за кулисами. — Подожди. Как это свалим? — он хлопает ресницами и ошарашенно смотрит на меня, — а как же оглашение результатов? — Какие ещё результаты?! Я выступила! — моему ликованию нет предела. — Мы выступили! Разве можно это чем-то измерить или сравнить?! Скажи, так всегда бывает, когда выходишь на сцену?! Сначала мне хотелось зареветь, потом рассмеяться, а в конце ощущение было такое, словно я парю. Я даже ног не чувствовала! Джек смеётся над моей бурной реакцией. — Ты, определенно, входишь во вкус. А теперь представь, что это не школьный конкурс, а многотысячный стадион… Да, я всё-таки думаю, что нам стоит смотаться на «Лоллапалузу». Ты со мной? — прищурившись, он улыбается. — И ты ещё спрашиваешь?! — отвечаю я. P.S.: Привет, дневник, меня по-прежнему зовут Скарлетт Брукс. Правда благодаря Уильяму Голдингу, школьному драмкружку и моей нестандартной заднице некоторые зовут меня коротко и ясно: Хрюшка. Точнее, так говорит всего лишь один парень. И я вовсе не возражаю. Потому что он удивительный… Да и все что случилось со мной за последние месяцы больше напоминает сюжет подросткового фильма. Я полюбила парня, которого по глупости презирала, нашла родного человека, не просто отца, но друга, узнала, как легко можно потерять доверие и дружбу, а злодейка, общение с которой несколько лет внушало мне настоящий ужас, на поверку оказалась совсем не злодейкой, а обычным подростком с кучей комплексов. Мы все — не те, кем кажемся, и каждый день вынуждены надевать маски, чтобы стать успешными, популярными, нужными. И, конечно, в борьбе за лучшее место под солнцем главным средством выступает наша внешность. Не душа, не убеждения, не качества, а сантиметры и килограммы. И это несправедливо. Ведь доброту не измерить в дюймах, а верность не взвесить. Тем временем… мой рост: прежний. Ну, хоть что-то в этом мире стабильно и не требует участия. Мой вес: чуть больше, чем хотелось. Ладно, не чуть, но я работаю над этим. Но не ради того, чтобы что-то доказать другим, а ради себя. Мне нравится наблюдать за тем, как день за днем меняется мое тело, а главное — мое к нему отношение. Для меня мои килограммы и округлости больше не клетка, не наказание, а средство работы над характером и укреплением духа. И дело вовсе не в формах. Занятия спортом, мои ежедневные пробежки помогают мне чувствовать себя сильной и уверенной. Пусть я никогда не стану идеальной, но я буду знать, чего мне это стоило. Желаемый вес: тот, с которым будет комфортно лично мне. А что до критериев и стандартов… все это бесполезная чепуха. Нас семь с половиной миллиардов на Земле, и насколько нужно быть узколобым, чтобы пытаться подогнать всех людей под какие-то стандарты? А что тогда делать нам, нестандартным? Вот я точно знаю. То же, что и всем: жить, есть, дружить, петь, учиться, бегать, влюбляться, прыгать с парашютом, танцевать, ссориться, мириться, узнавать мир, совершать глупости, пытаться найти себя… И, наверное, самое важное — быть честным хотя бы с собой, признавать свои слабости и недостатки и пробовать их исправить. Ведь, если никогда не пытаться, то как узнать, на что ты вообще способен? Эпилог Девять месяцев спустя Я поворачиваюсь на спину, протираю глаза и достаю из-под подушки свой телефон. На часах почти три пополудни. Охренеть, как долго я спал. Такое чувство, что уже наступило завтра. Три пропущенных от Скарлетт и десять — от Ханны. И с какой такой радости я сегодня так востребован? А, ну понятно, они обе думают, что я до сих пор сплю. Первой решаю набрать Хрюшку, узнать, насколько ее колбасит перед выступлением по шкале Бофорта, но Ханна прорывается вперед. Входящий звонок от Мелкой… — Привет, я встал, — вру в наглую, потому что уверен, что Ханна начнет наезжать из-за пропущенных. — И как давно? — с подозрением спрашивает сестра. Сажусь и свешиваю ноги на пол. — Вот только не надо. Я давно проснулся. И… — отпинываю в сторону носок, — даже затеял уборку. Ясно тебе? — Так я тебе и поверила! — Ее не проведёшь. — Ладно. Собирайся, через час встречаемся на парковке Грант-парка, мы с Логаном уже едем. — Да, босс, — бормочу в ответ и отключаюсь. Приняв душ, провожу ладонью по запотевшему зеркалу и пялюсь на свою заспанную физиономию. Ну и как можно быть таким совершенством? Касаюсь пальцами подбородка и кожи над верхней губой. Наверное, стоит побриться. Хотя и так сойдёт. От волос несёт кокосовым молоком. Нет, ну серьезно, почему «молоко»? Ведь всем известно, что у кокоса нет сисек. Ни одной. Сегодня же куплю себе нормальный шампунь для парней. Эта кокосовая хрень, на флаконе которой даже сиськи не нарисованы, больно бьёт по моему мужскому самолюбию. От мужика должно пахнуть… кстати, чем? Опасностью? Банально. Сексом? Примитивно. Тогда чем? Точно! Стейком! Мать вашу, я чертов гений! Сейчас бы быка сожрал на вертеле или двух. По привычке швыряю полотенце трехочковым с порога ванной прямо в кресло. И почему предки не отдали меня в баскетбол? Ах, да, они же отдали, но меня выперли из команды в третьем классе за неспортивное поведение. Ну и хрен с ним. Не очень-то и хотелось. Абсолютно голый и голодный, как дикий зверь, иду к холодильнику. Отлично. Йогурты, миндальное молоко (промолчу на тему сисек у миндаля) и два банана. У меня будет королевский завтрак. Вот нахрена нам нужен холодильник? Эта женщина вообще собирается меня кормить? Я, между прочим, все ещё расту. Ухватив упаковку миндального молока, закрываю холодильник и открываю шкаф, где у Скарлетт находится стратегический запас фитнес-хлопьев. На вкус они как… да никак. Заполняю миску наполовину и доливаю молоко. И вот, мой завтрак готов. С сомнением смотрю на это месиво непонятного оттенка. Как сказал наш Луи: «В любом сомнительном деле единственное средство не ошибиться — это предполагать самый худший конец». Не думаю, что эти хлопья меня убьют, но прежде, чем съесть их, пожалуй, пойду сначала покурю и разогрею аппетит мечтами о стейке. Отыскав свои джинсы на полу у кровати, достаю из кармана пачку сигарет и зажигалку. Правила жизни под одной крышей со Скарлетт также просты, как и суровы: Не курить в квартире. Никогда не курить в квартире. Да-да, конечно, мамочка. Подхожу к окну и открываю его настежь. Подкурив сигарету, жадно затягиваюсь. Ведь она не разозлится, если не узнает. Но все идёт к тому, что мне совсем придется завязать с этой стремной, но любимой привычкой, потому что бегать и одновременно курить становится все сложнее. Думаю, Хрюшка в тайне от меня собирается на Летнюю Олимпиаду. Ее увлечение бегом превратилось в зависимость, а в итоге страдает кто? Я, само собой. Ну не могу же я отпустить ее одну вилять задом на протяжении нескольких километров. Да, я не раз позволял себе проспать ее пробежку, когда мы жили в Авроре, но теперь, в Чикаго, у меня просто нет выбора. За неполные три недели она уже составила свой маршрут, моя задача — сделать его безопасным и не давать ей скучать. И, да, постараться не свалиться с инфарктом где-нибудь в кустах Линкольн-парка, потому что моя девчонка бегает как сумасшедшая. Все, что мне удалось отвоевать — это воскресное утро, когда она не бегает, не качает попу и не стоит в планке самым аппетитным образом. Мы просто спим. Но чаще… не просто спим. Сегодня воскресенье, и наше утро было офигенно охренительным. Причём, дважды. Потом Скарлетт пошла в душ, а я вырубился. Она уже давно уехала на репетицию с отцом и его группой. Да, моя девушка на протяжении трёх месяцев несколько вечеров в неделю зависает в компании татуированных чуваков, способных довести толпу до оргазма одним лишь гитарным риффом или крутым соло на ударных. И, нет, я не завидую. Это они пусть мне завидуют, ведь Хрюшка-то моя. И пусть я не играю на банджо, у меня есть куча других достоинств, от которых фанатеет Скарлетт. Ладно, пора завязывать с голодной истерикой, покончить с хлопьями и двигать на фестиваль. Открываю шкаф и достаю черные джинсы и такого же жизнерадостного цвета футболку. Пусть все видят, как элегантно я нарядился на выступление своей девушки. Кажется, шмотки не очень мятые. Нет, всё-таки они охренеть какие мятые. Придется гладить. В нашей крошечной студии в пяти минутах ходьбы от Линкольн-парка и десяти — от консерватории, куда поступила Скарлетт, моими стараниями всегда хватает хаоса. И не потому что я ленивый, просто мне так… удобно. Аренду на полгода вперёд Хрюшка оплатила сама, и теперь я чувствую себя альфонсом. При этом торчу кучу денег собственному отцу. Правда теперь уже чуть меньше. Не понимаю, что эта девчонка нашла во мне. Нет, ну кроме секса конечно. В этом деле ко мне точно не может быть претензий. Отец продолжает настаивать на моем обучении в колледже. И не то, чтобы я теперь возражал. Но его мечта — устроить меня на теплое место в его строительную компанию, идёт вразрез с моими планами. Вообще-то, это не его компания, он там лишь старший менеджер. Отец даже пытался завербовать Скарлетт, чтобы она повлияла на мое решение забить на все, что связано со строительством. Но я крепкий орешек. Крепче меня только сам Брюс Уиллис. На прошлой неделе я прошёл собеседование на заводе компании Форд. Должность охренеть какая важная — курьер. Но главным было попасть туда. И теперь у меня есть в запасе, как минимум год, чтобы подготовиться к учебе в колледже. Склоняюсь к теоретической и прикладной механике. Если бы я озадачился этим вопросом раньше, а не валял дурака, то смог бы начать учебу уже через пару недель. Но я и позитивное планирование только совсем недавно узнали друг о друге… Поэтому на ближайший год Эйден Мерфи — курьер. Через час я въезжаю на парковку Грант-парка. Сегодня, в последний день феста, она больше напоминает свалку подержанных тачек, потому что, того и гляди их начнут ставить друг на друга.