— Что тебе надо? — она не поворачивается. — Пришла посмеяться надо мной? Давай наслаждайся и проваливай! Я решительно переступаю порог и встаю у парты в соседнем ряду. — Нет же. Мне совсем не до смеха. И то, что сделала Диана — это отвратительно. Не расстраивайся, Стефани. Скоро все это забудут. Какая разница, какой ты была раньше? Ковальски резко оборачивается, демонстрируя свое залитое слезами лицо. — Что?! Ты жалеешь меня?! Только не ты?! — заявляет с раздражением. — Да что я тебе такого сделала?! Стефани щурится, как от яркого солнца, и издаёт протяжный вздох, полный отчаяния. — Как будто тебе что-то нужно делать… Ты же, как красная тряпка, постоянно напоминаешь мне о девочке, которую прозвали Биг Ланчем из-за ее размеров. Каждый день она слышала насмешки и издевательства. Но все, что она могла сделать в ответ, это забиться в тихий угол и от злости сожрать что-нибудь. Я пожимаю плечами. — Ну… это мне как раз знакомо. Стефани открывает клатч и достаёт упаковку бумажных платков. Подцепив длинными ногтями один, громко сморкается. — Нет, ты не такая, — говорит, качая головой. — Не такая, как я. К тебе словно ничего не липнет — зависть, злость, обида. И самым противным было понимать, что, как бы я ни старалась, ты все равно нравишься людям. — Но… зачем? — Неужели не ясно? Ты встала у меня на пути еще в тот день прослушивания для мюзикла три года назад. — Тогда я и рта не раскрыла! Ты же помнишь, чем все закончилось. Я облажалась, — напоминаю ей. Стефани кивает и снова утыкается носом в платок. — Да, но перед этим я видела и слышала, как ты репетируешь… одна, здесь, вот в этом самом классе… — Я обвожу взглядом стены комнаты. Да, конечно я помню, как пела здесь. Но Стефани-то зачем держать в памяти эти воспоминания? — Ты мне мешала, а я, как никто другой, знала, что следует сказать девчонке с большими бедрами, чтобы навсегда отбить у неё охоту лезть на сцену. И не прогадала. Я не могла допустить, чтобы меня обошли после всего, что мне пришлось вытерпеть в той клинике. Нет, нет, нет! — она качает головой, словно оправдывает себя. — Я должна была получить эту роль любой ценой, как того хотела мама, доказать ей, что я лучше всех. Она у меня такая заботливая, знаешь ли, — по ее тону понятно, что это совсем не так. — Когда мне исполнилось четырнадцать, мама заперла меня в больничной палате на восемь месяцев. Восемь, представляешь? Она не могла больше мириться с тем, что ее дочь носит трусы на пять размеров больше. Но, знаешь, я и такой ее не устраиваю. Не ешь, это Стеф, хочешь снова стать толстой? — ее интонация меняется и становится ядовитой. — Ты пропустила тренировку, Стеф, завтра отработаешь вдвойне. Стеф, сегодня ты пьешь только воду, мне кажется, у тебя появились щеки. — Стефани смеётся, но в ее смехе ни на йоту нет веселья. — Щеки, представляешь? И тут каждый день перед глазами та, у которой есть чертовы щеки, она ест пончики с джемом, но не выглядит несчастной. Она вздыхает и останавливает на мне потухший взгляд. В нем нет ненависти или зависти, лишь пустота и одиночество. — Щеки? Серьезно? — ее слова вызывают у меня улыбку. — Так в них все дело? Ладно, у меня есть щеки, и они… — провожу языком по внутренней поверхности, — мне нравятся. Не всем же дано от природы выглядеть, как узник Азкабана, и я смирилась с этим… Но все не так просто, как кажется. Я очень переживала из-за своего внешнего вида, пока не поняла одну вещь: не важно, как ты выглядишь, важно найти людей, которые примут тебя такой. Но… с другой стороны, я тебе даже благодарна. У меня тоже были проблемы… с едой, и я пытаюсь это исправить. Можно сказать, наше общение стало для меня хорошим мотивом. — А я думала, этот мотив носит фамилию Мерфи, — по губам Стефани скользит ухмылка. Я снова улыбаюсь. — Да, возможно. Но Эйден… скорее, он… катализатор, как и ты, только со знаком плюс. Несколько секунд мы смотрим друг на друга. Стефани снова мрачнеет. — Уилл мне изменил, — негромко произносит она. — Ого. А мне это обязательно надо знать? Я, конечно, понимаю, у нас тут случился незапланированный разговор по душам, но я не нанималась к Ковальски психоаналитиком. — Да, он думал, я не узнаю, что он мутит с одной из «Акул». Знаешь, такая… с пирсингом, — Стефани дотрагивается пальцем до носа. Я понимаю, о ком идёт речь. — Ее зовут Миранда, — зачем-то уточняю. — Да плевать я хотела, как ее зовут! — вспыхивает Стефани. Видно, похождения Уилла ее очень задели. Но ведь она сама поступила так же с Логаном. — Наверное, так мне и надо. Я все это заслужила, да? Мама не простит мне позора. Все, к чему я стремилась, уничтожили чёртовы фотографии дурехи-Челси, которым почти пять лет, — ее гневная интонация сменяется отчаянием. Она что, всерьёз думает, что какие-то детские фотки могут испортить ей жизнь? По унылому выражению лица Ковальски становится ясно, что она недалека от этой мысли. И кто еще тут дуреха? — Ну хватит, Стефани, вставай. Скоро твой выход, — напоминаю ей. — Ты думаешь я пойду на сцену после того, как все видели меня такой? В ее глазах застыл ужас. Я киваю. — Именно. Иди и покажи им, на что ты способна. Возможно, твой пример вдохновит ещё кого-то заняться собой. Потому что то, какой ты стала… ну… внешне — это огромный труд. И этим стоит гордиться. — Ты это серьёзно? — в ее голосе сквозит недоверие. — Ну конечно. — И почему ты такая, Скарлетт? Как ты можешь говорить со мной как ни в чем не бывало после всего, что тебе пришлось вытерпеть из-за меня? — Не знаю. А что это изменит? Мы обе были не правы: ты — потому что издевалась надо мной, а я — потому что позволяла тебе это делать. Но больше этого не повторится. — Да я уже поняла… Ладно. Стефани тяжело со всхлипом вздыхает и вытряхивает содержимое клатча прямо на парту: зеркальце, спрей для лица, тушь, пудреницу и ещё несколько флакончиков, о содержимом которых я не имею представления. Один из них она протягивает мне. — Вот. Это от пятен. Совсем не исчезнет, но будет не так заметно. Несколько минут мы усердно колдуем — я над пятном, а Стефани над своей физиономией. — Ну как я? — интересуется она. — Отлично, как всегда. И я ни капли не преувеличиваю. Какой бы не была Ковальски раньше, сейчас она выглядит роскошно. И если бы не проделка Дианы, то я бы никогда не узнала, кто скрывается за маской этой популярной и самоуверенной девушки. Стефани поджимает губы, бросая взгляд в зеркальце. — Скарлетт, ты… чокнутая, раз говоришь мне все это. Я пожимаю плечами. — Пусть так. Мы, толстые, должны держаться вместе. Стефани скользит по мне оценивающим взглядом. — Ты не толстая, уж я-то знаю, как выглядит настоящий толстяк. Но тебе есть, над чем работать, не расслабляйся. — Тебе тоже, Ковальски, — парирую я и присматриваюсь к ее лицу. — Кажется, я вижу твои щеки. — О, нет! Правда?! Она смотрит в зеркальце, а на ее лице снова появляется испуганное выражение. Нет, эта девчонка неисправима! — Блин, да я же шучу! Стефани прикрывает глаза и резко распахивает их. Встав со стула девушка поправляет то, что считает платьем, и собирает косметику в клатч. — Боже! — со стоном выдыхает она. — Я всегда так волнуюсь перед выходом на сцену! Только бы меня не стошнило! Все! — Выпрямившись и расправив плечи, Ковальски становится похожей на прежнюю себя. — Пожелай мне удачи, — и это реально звучит, как приказ. Я сотрясаюсь от смеха, наблюдая такую стремительную метаморфозу. — Обойдешься. Она мне самой пригодится, — отвечаю ей. Ковальски хмурится и поджимает губы. — Я снова шучу, — уточняю я. — Удачи, Стефани. И впервые вижу ее улыбку, лёгкую, но искреннюю. Правда лишь на миг. — Только не думай, что мы после всего этого станем подругами, — заявляет она. — Мне есть с кем тусоваться, ясно? У меня куча друзей. Я закатываю глаза. Эта девушка настоящая птица феникс. Только что она излила мне душу, а теперь, возродившись из пепла, вновь нацепила образ неприступной стервы. — Нет, что ты. Я не претендую на твое общество. К тому же, у нас с тобой разное понимание дружбы. — И что это значит? — изогнув бровь, она опирается ладонью о парту. — Я думаю, настоящие друзья — большая редкость и ценность, а ещё дружба — это ответственность, и уж явно не тот случай, когда количество переходит в качество, — поясняю я. На лице Ковальски появляется скука, и я решаю закругляться. — Не вникай. После тебя, Стефани, — и киваю в сторону двери. На сцене уже поют девчонки из трио, и в ожидании своего выхода я стою с Джеком за кулисами. Чтобы отвлечь меня, он травит байки, рассказывая забавные случаи эпохи своего первого и единственного тура. Выходит так себе. История про чей-то лифчик, прилетевший прямо на ударную установку, вместо смеха вызывает у меня недоумение. И все потому что я очень переживаю, а главное — боюсь подвести Джека. Скорее бы все это кончилось! Обещаю, больше никаких конкурсов и публичных выступлений!