Жаль, что Бэйн не выбросил эти часы, когда купил лодку. Они будто бы служили мне напоминанием о том, что я уже несколько дней не видела ни Трента, ни Тео. И Луну. Господи, я даже не ожидала, что так сильно буду по ней скучать. По тихим звукам, которые она издала от нетерпения или радости. Они были моей наградой за то, что я вызывала у нее улыбку. Было слышно, как в отдалении прохаживались, разговаривали и сплевывали рыбаки, а под тяжелыми шагами резиновых сапог скрипело дерево. Наверное, уже светает. Они всегда выходили до восхода солнца. Забавно, сколько всего узнаешь о новом месте, чтобы оно стало твоим домом. Шум, звуки, привычки, люди, запахи… Лодка заскрипела. Вот в чем главная особенность жизни на лодке: все нарушает равновесие твоей жизни. Бэйну это нравилось. Жить на грани. Я, напротив, жаждала стабильности. Мне хотелось чувствовать, что я пустила корни, а не колышусь на ветру. Снаружи что-то упало на палубу. Что-то… легкое. Я вытянула шею, выглядывая из маленького окошка возле двери. Оно было грязное и сделано из дешевого пластика, но мне удалось разглядеть что-то. Кого-то. Кого-то, кого здесь не должно было быть. Я осторожно встала с дивана и на цыпочках прошла на самодельную кухню. На столе стояла открытая банка арахисовой пасты, а на краю раковины лежал наполовину облизанный нож. Я схватила его, в кои-то веки поблагодарив Бэйна за привычку использовать острый нож даже для приготовления бутербродов с желе и арахисовой пастой. Пройдя мимо комнаты Бэйна, я задумалась, не стоит ли его разбудить. Наверное, нет. Наверняка кто-то из его пьяных друзей вырубился на причале или отливал в ведро, которое тот хранил на случай рыбалки. Обув ботинки, я приоткрыла дверь и выглянула в щель. Ничего. Никого. Я посмотрела вниз. Перед дверью лежала гора ракушек. Раскрыв ее шире, я вышла. Все ракушки были одного вида. Желтая колючая сердцевидка. Не такая уж редкая, но шансы насобирать горсть совершенно одинаковых ракушек были невелики. Ракушки – как люди. Они отличаются по размеру, цвету, форме, но все равно прекрасны. Я присела на корточки и взяла одну в руки. Она все еще была холодной и только что выловленной из океана. Я прищурилась, устремив взгляд на розовые, сиреневые и голубые оттенки рассвета и высматривая человека, который оставил раковины. Но вдруг мой взгляд упал на еще одну горку возле лестницы, ведущей на причал. Еще ракушки. Я подошла к ним, и сердце забилось еще быстрее. Меня ждала горсть редких, роскошных раковин, которыми покрывали ювелирные шкатулки. Холодных. Свежих. Как такое возможно? Я взяла одну и убрала в карман к колючей сердцевидке. Затем спустилась на причал, где меня ждала еще одна горсть. Мурекс пальма-роза. Я положила одну в карман. Пошла дальше. Береговая улитка. Господи, как? Как? В карман. С причала я побрела на набережную, страстно желая узнать, что все это значило. Львиная лапа. Морской полосатый тюльпан. Туррид. Остроконечная венерка. Я так далеко ушла от пристани, что мне пришлось оглядеться, чтобы понять, где я остановилась. Все ракушки были собраны, а я, запыхавшись, с растрепанными волосами стояла посреди набережной в огромной рубашке, которую одолжила у Бэйна. Я огляделась вокруг. Все магазины были закрыты. Что это значило? Что здесь, черт возьми, происходит? Остроконечная венерка. И куда она указывала? Я проследила, куда был направлен острый конец ракушки. В переулок. Я помнила этот переулок. В нем осталось одно из самых сладких, тяжелых, поворотных для моего сердца воспоминаний. Именно там Трент впервые прижал меня к стене, угрожая, дразня, поймав меня на вранье. На трясущихся ногах я перешла дорогу. Все мое тело гудело в ритме незнакомой мне песни. Я чувствовала себя настолько живой, что хотелось кричать. Меня переполняло опасное чувство надежды. Оно грозило разорвать меня в клочья, если я окажусь неправа. Я с готовностью шла навстречу сизому рассвету, зная, что он мог дать мне весь свет, который был мне так нужен. – Трент? – Его имя прозвучало, как загаданное желание. О чем я думала, надеясь его там увидеть? Но я ничего не услышала. Шагнула дальше, прижалась спиной к той самой стене, встав в том же месте, где мы встретились впервые, и с глубоким вдохом закрыла глаза. – Прошу, – сказала я. – О чем просишь? – раздался его голос из ниоткуда. Я не открыла глаза. Быть может, это было мое воображение. Может, я сошла с ума. И, возможно, мне уже было все равно. Я не могла отважиться открыть глаза и не увидеть его, поэтому держала их закрытыми. – Прошу, прости меня. – За что? – За то, что пыталась уничтожить тебя. Уничтожить себя, нас. За то, что не верила в себя и так долго не могла правильно поступить в ситуации с отцом и Тео. За то, что была трусихой. Но больше всего я жалею, что не призналась тебе в своих чувствах. Ведь тогда, возможно, ты бы отдалился, и ничего этого не случилось бы. – Что ты чувствуешь, Эди? Он обхватил мою щеку своей большой, теплой ладонью, и тогда я поняла, что все это было по-настоящему. Он был настоящим. Я открыла глаза, и он стоял передо мной во плоти. Мужчина, который своим молчанием наполнял мое сердце музыкой. – Я… Я открыла рот, но не смогла закончить предложение. Его губы обрушились на мои в отчаянном поцелуе, от которого закружилась голова, а из легких вышел весь воздух. Он посасывал мои губы, успокаивая сладким прикосновением, и, вцепившись в его мускулистые предплечья, я прижала его ближе. – Ты не отдала Джордану флешку, – сказал Трент. Мне хотелось расплакаться. Каждую ночь, лежа в кровати, я молилась, чтобы он и без моих слов сумел догадаться об этом. Я не хотела, чтобы ему пришлось выбирать между Вал и мной. – Как я могла? – простонала я ему в губы. – Как я могла, ведь ты мой океан. Мы утонули в очередном поцелуе. Это был другой поцелуй. Поцелуй-подтверждение, что все было по-настоящему. И неважно, насколько ненормальным и неправильным было происходящее, оно принадлежало нам. – Я не хочу портить отношения между тобой и матерью твоего ребенка. – Я так жалобно всхлипнула, приникнув к его губам, что пришлось сильнее сжать пальцами его руку, чтобы он оставался рядом. К моему потрясению, он осуществил мое желание, прижимаясь ко мне и отдавая все, что мог. – Мать моего ребенка сама испортила отношения с Луной, а не ты. Именно ты научила Луну улыбаться. Ты проводила с ней время. Ты, черт побери, брала ее за руку, когда ее дразнили. Ты была для моей дочери такой матерью, какой Вал никогда не стать. Не знаю, что ты видела в тот день, когда Вал заявилась ко мне домой, но что бы это ни было, ты все не так поняла. Ей всегда было плевать на ее ребенка. Она пришла за деньгами и властью. А теперь уползет туда, откуда пришла. – Мне жаль. – Я прикоснулась к его лицу и, отодвинувшись, посмотрела на него. – А мне нет, – ответил он. – А еще мне не жаль, что я отправил твоего отца за решетку. Эди, он совершил нечто ужасное, о чем тебе нужно знать. Я кивнула. – Я тебе верю. И я верила. Я уже слышала о некоторых его ужасных поступках. И что бы Трент ни рассказал мне о моем отце, я знала: это была правда. Потому что Джордан Ван Дер Зи совершенно не знал границ. Трент чмокнул меня в нос и прижался лбом к моему лбу. – Я люблю тебя, – признался он, сжав мою шею ладонями, и неистово замотал головой, будто это было ошибкой. Будто он не должен был меня любить, но у него не было иного выбора. Сердце готово было разорваться. – Я так сильно в тебя влюблен, Эди Ван Дер Зи, что уже не знаю, где заканчиваюсь я и начинаешься ты. Люблю тебя, вопреки тому, что это полное безумие. Тому, что мы с тобой в чудовищной ситуации. Люблю тебя, хотя понимаю, тебе стоит пережить еще несколько романов, прежде чем ты встретишь ту самую любовь. Люблю тебя, пусть мы находимся на разных жизненных этапах, у нас нет ничего общего, и мы отвратительно начали. Я все равно тебя люблю. – Я тоже люблю тебя, – всхлипнула я, сдерживая слезы, и крепче прижалась к его лбу. – Мне нравится, как рьяно ты защищаешь тех, кто тебе дорог. Нравится, что ты знаешь о своих недостатках. Нравится, что ты борешься с ними. Нравится даже, когда ты им поддаешься. Мне все в тебе нравится. Плохое и хорошее. И я никогда и никого не полюблю так, как тебя, потому что дело не в моем возрасте. А в моем сердце. Оно твое. Трент Рексрот, ты мой океан. Я тону в тебе. Он расплылся в улыбке и заключил меня в крепкие объятия. – Я бы пришел за тобой, Ван Дер Зи, даже если бы ты отдала ему флешку. Даже если бы ты бросила меня в логово льва. И я обещаю, что ты всегда будешь мокрой, моя Маленькая Волна. Обещаю, что ты всегда будешь промокшей насквозь. Эпилог Эди Дверь громко хлопает, и я точно знаю, кто пришел. В нашем доме только один человек обращается с дверьми так, будто они нанесли страшную обиду и ему, и всему белому свету. Грубые манеры, но доброе сердце. – Н-н-нет! Больше никогда! – вопит Тео, сбрасывая грязные ботинки в коридоре. – Х-хватит с меня футбола. У меня не п-получается. – Ты о чем, черт побери? Ты можешь и хренова слона повалить на пол, если нужно. – Трент, – пропела я из кухни, улыбаясь, чтобы сдержаться и не посмотреть на него волком. Неважно, как много времени прошло, неважно, что мы живем с тринадцатилетним Тео и пятилетней Луной, мой парень все никак не может отказаться от слов (и действий), в которых фигурирует «хрен». Честно говоря, он исторгает столько ругательств, что ими можно было бы стереть с лица земли весь континент. – Не выражайся. – Да, м-м-мам, – дразнит меня Тео из коридора, щеголяя новообретенной уверенностью, словно броней.