– Всех этих детей похитили за последние полгода в нашем и соседних районах. Орудует банда профессионалов. Дважды в одном населенном пункте они никогда не промышляют, украв ребенка, сразу переезжают в другое место. Мои коллеги уже с ног сбились, а толку ноль. Чисто работают. Мы, конечно, сделаем все возможное… – Что вы говорите… Как?.. Как?.. – забормотала Таня. Казалось, ей не хватает воздуха. Она беспомощно открывала рот, затравленно озиралась по сторонам. Тело не слушалось, обмякло на колченогом казенном стуле. Что такое пытался объяснить ей этот скучающий морж? Что Асеньку они не найдут? Что она никогда… никогда больше ее не увидит? – Как-как… – пожал мягкими округлыми плечами милиционер. – Говорят вам, преступная группировка орудует. По нашим данным, переправляют детей за границу, на усыновление. Потому и выбирают самых симпатичных, здоровеньких. Таня, согнувшись на стуле, до крови прикусила собственные пальцы, чтобы не заорать. Всхлипнула, забилась в сухой истерике, давясь слезами вперемешку с кровью. Милиционер поднялся из-за стола, молча прошел к шкафчику, достал граненый стакан, обтер его о полу рубашки, плеснул воды, сунул стакан Тане в руке. – Ну-ну, не убивайтесь так. Мы сделаем все возможное… И потом, все-таки не на органы же, на усыновление. Сами подумайте, ваша дочка попадет в обеспеченную семью, может, ей там и лучше будет, чем здесь, вы меня извините. Этого Таня уже не стерпела, заорала, забилась. Бросилась на усталого моржа с кулаками. Тот вяло отбивался, потом все же скрутил ее, гаркнул: – Мельников! Ты там спишь, твою мать? Из коридора прибежал молоденький пацан в форме, кликнул кого-то еще, и Таню выставили на крыльцо. – Поспокойней надо, гражданочка, – выговаривал ей Мельников. – Держите себя в руках. Мы все тут стараемся, работаем… А вы мешаете. Таня, не слушая его, побрела прочь. На улице стояла удушающая жара. Солнце палило с неба, будто беспощадно било по макушке горячим кулаком. От стоявших за отделением милиции мусорных баков несло гнилью. Она не видела Асеньку уже неделю. На кухне общежития за столом, застеленным дырявой клеенкой, заседали трое Таниных соседей. Боровиков, одинокий мужик из пятнадцатой комнаты, Григорий Кузьмич из двадцать второй и толстая горластая Нинка. Именно она и окликнула Таню, когда та, еле волоча ноги, шла поставить чайник. – Ну ты чего, Танюха? Что сказали-то менты? Таня бессильно пожала плечами. Больно было так, будто в груди зияла открытая рана с обугленными краями. – А че они скажут? – влез Григорий Кузьмич. – Только и умеют, что взятки трясти. Найдут они ей дочку, ага. Ищи-свищи. Боровиков важно закивал. А Нинка замахала на них руками: – Да будет вам! Совсем девку застращали. Не слушай их, Тань. Отыщут Аську твою, так и знай. Иди лучше выпей с нами, иди-иди, не смущайся. Таня и оглянуться не успела, как Нинка затащила ее за стол, усадила на табуретку и плеснула в стакан портвейна из стоявшей посреди стола бутылки. Сладкая вонь ударила в нос, вспомнился отчим. И мама в их последние встречи. Таня поморщилась, отодвинула стакан. Но Нинка не отставала: – Давай-давай, Танюх. Легче станет. Таня несмело пригубила темное приторное вино. Сделала глоток, еще один. Как ни странно, Нинка оказалась права. Ей действительно стало легче. Боль больше не жгла так невыносимо, только тяжело ворочалась в груди. Осушив стакан, Таня сама потянулась за следующей порцией. – Прекраааасно! – произнес над головой чей-то громкий голос. Таня крепче зажмурилась и попыталась уползти головой под подушку. Во сне было так хорошо. Ася была с ней, смеялась, тянула ручки, лопотала: «Мама! Мама!» Не было ни боли, ни страха, ни отчаяния. Только тепло и солнечный свет, и заливистый хохот ее ненаглядной доченьки. – И сколько это ты так загораешь? Вся комната сивухой провоняла! – голосил кто-то над ухом, не давая снова нырнуть в сладкий дурман. Этот неизвестный жестокий человек протопал по комнате, отдернул шторы, впуская яркий дневной свет, от которого сразу стало резать глаза. Распахнул окно, и Тане в лицо хлынул поток свежего воздуха. – Ну-ка вставай! Вставай-вставай! Железная рука вцепилась в Танино плечо, затрясла, задергала. Таня кое-как открыла глаза и увидела над собой рассерженное лицо Ирки. – Не хочу… – через силу выговорила она. И поразилась тому, каким хриплым, слабым оказался собственный голос. Но отделаться от Ирки было не так просто. – Ишь, чего удумала. В запой она ушла. Примеру матери решила последовать? Не обращая внимания на сопротивление, Ирка за плечо стащила ее с кровати. Таня больно шлепнулась на пол, запротестовала: – Ты с ума сошла? – Это ты с ума сошла! С работы вылетела, комнату в притон превратила. Ты как вообще дальше жить думаешь? А? Таня хотела сказать, что ни о чем таком она не думает. И вообще жить дальше не хочет. А какой смысл? Если надежды на то, что Ася найдется, нет. Но Ирка слушать ее бормотание не стала, ухватила Таню за шкирку, доволокла до ванной и безжалостно сунула головой под ледяной душ. Через полчаса, когда Таня, уже кое-как пришедшая в себя, с мучительной мигренью и трясущимися руками сидела на кровати и куталась в одеяло, стараясь избавиться от сотрясавшего ее озноба, Ирка, поставив перед ней чашку с крепким чаем, объявила. – Теперь слушай. Из клиники твоей тебя поперли, я узнавала. Ну а ты как думала? Неделю тут провалялась без объявления войны. А у них желающих выше крыше, весь город без зарплаты сидит. Таня равнодушно слушала ее. Весть о потере работы ее нисколько не взволновала. Это раньше, когда у нее была Асенька, которой хотелось дать все самое лучшее, деньги имели значение. Теперь же Тане было решительно все равно, что она завтра будет есть. – Но ты носа-то не вешай. Есть у меня для тебя предложение, – продолжала Ирка. – Какое? – без интереса спросила Таня. Она сейчас готова была согласиться на что угодно. Хоть на полет в Космос, хоть на участие в групповом самоубийстве. – Жженый на Москву нацелился. Тут, говорит, развернуться негде. А там кореша у него сауну открывают. Ну и зовут его в долю. Короче, уезжаем мы, – подытожила Ирка. – Счастливо, – ровно отозвалась Таня. Мелькнула мысль, что без Ирки она совсем опустится и, наверное, вскоре погибнет. Но Таню она не испугала. Подумалось даже, что так будет лучше. Скорее бы. – Чего «счастливо»? – передразнила Ирка. – Думаешь, я тебя тут брошу? Да щас! С нами поедешь. – Зачем? – захлопала глазами Таня. Это неожиданное сообщение сумело слегка стряхнуть с нее апатию. Кажется, удивление было первым чувством, которое она испытала с того черного дня, когда в милиции ей сообщили, что Асенька, скорее всего, не найдется. Слишком уж странным было решение Ирки. Их с любовником-бандитом ждала лихая столичная жизнь. Для чего же им в ней нужна будет Таня? – Зачем-зачем, – буркнула Ирка. – А ниче, что у меня ни семьи, ни родни. Одна ты. Нужна мне хоть одна знакомая рожа рядом, чтоб совсем в этой Москве не закиснуть. Чтоб было хоть, с кем словом перемолвиться. Таня знала, конечно, что Ирка к ней привязана. Но особой сентиментальности за подругой раньше не наблюдалось, и ей как-то не верилось, что та говорит искренне. – А если честно? – она пристально уставилась на нее. Глаза тут же заболели, и в затылке будто лопнула туго натянутая струна. Видимо, она еще не до конца пришла в себя. Господи, Ирка сказала, что она была в запое неделю… Таня только сейчас осмыслила эти слова. Так вот, значит, почему мама так быстро сгорела. Попалась на сладкое забвение, которое дарил алкоголь. – А ты не совсем еще мозги пропила, – хмыкнула Ирка. – Ладно, давай начистоту. Жженый этой братве не совсем доверяет. Кореша-то они кореша, да хрен их знает, что у них на уме. Хорошо бы, чтобы свой человек на месте был. А ты ж все равно без работы. Вот он тебя планирует устроить – ну там прибрать, подать, клиентов встретить. Короче, дело не сложное. А ты, главное, держи ухо востро и, как что интересное увидишь или услышишь, ему докладывай. Так понятнее? – Понятнее, – кивнула Таня. Такое объяснение ее устраивало. – Ну ты как, согласна? – не отставала Ирка. Таня нерешительно замотала головой: – Я не могу уехать. А если… А если Ася… – имя дочери далось ей с трудом. Горло тут же стиснуло рыданиями. – Если Аська твоя найдется, тебя оповестят, не волнуйся, – заверила Ирка. – Мы ментам адрес оставим, поняла? И сами звонить будем. Ну давай, соглашайся. Здесь ты совсем сопьешься одна. А тебе пропадать нельзя. Ты еще дочери своей нужна. Думаешь, сладко ей будет, если ее найдут, а мамаши уже на свете нет? Определят в детский дом, как нас с тобой. Этот аргумент подействовал на Таню как нельзя лучше. Она подалась вперед и энергично закивала. – Хорошо. Едем! Так за пару месяцев до двадцатилетия Таня оказалась в Москве. До сих пор она ни разу тут не бывала, и город просто ошеломил ее. Такой огромный, шумный, многолюдный, никогда не спящий. В своей Икше она и представить себе не могла, что такое бывает. Здесь повсюду висели рекламы незнакомых Тане товаров, с растяжек над улицами и биллбордов выпрыгивали непонятные названия. Таня поначалу пыталась разобраться, а потом поняла, что все это были приметы какого-то иного образа жизни, мира, который был для нее закрыт. Изображенные на рекламных плакатах красивые, беззаботные, улыбчивые люди жили в шикарных новых жилых комплексах, ездили на блестящих дорогих машинах, отдавали детей в частные школы, отправлялись отдыхать на европейские курорты. Таня же, несмотря на то, что жила теперь в Москве, была к этим людям не ближе, чем во время жизни в Икше. Впрочем, вскоре она поняла, что и большинство москвичей не имели к этой прослойке никакого отношения. Нет, разумеется, жизнь в столице была обильнее и богаче, чем в провинции. И все же здесь царили те же дикие и голодные девяностые, люди мыкались, пытаясь подзаработать, угнаться за непрерывно росшими ценами. Пожалуй, ближе всего к тем фантастическим богачам, улыбавшимся с рекламных стендов, были клиенты сауны, в которой теперь работала Таня. Правда, красивыми и счастливыми их назвать никак не получалось. Все они, скорее, походили на Жженого, только животы у них были еще толще, золотые цепи тяжелее, а машины, на которых они подкатывали к заведению, круче. – Они… бандиты? – спросила она как-то Ирку, которая, обосновавшись в квартире, снятой для нее Жженым, задрала нос так, будто всегда была столичной жительницей. – А тебе какое дело? – дернула плечиком та. – Ты че, мент? Или налоговый инспектор? Платят – и спасибо. Оказавшись в Москве, Ирка целыми днями без дела валялась на кровати. Работать она не собиралась, презрительно фыркала на вопросы и отвечала, что ее мужик достаточно зарабатывает, чтобы не отправлять ее на каторгу. – Ир, а он жениться на тебе собирается? – с опаской спрашивала Таня. Положение подруги казалось ей шатким. Что, если Жженому она надоест, и он сменит ее на новую игрушку? А у нее ни специальности, ни опыта работы… – Глядите на нее, какая стала продуманная, – огрызалась Ирка. – Че-то ты у профессора своего не интересовалась, когда он на тебе женится. На этих словах Таня сникала, к горлу подступали слезы. Перед глазами все расплывалось, и из ниоткуда возникал образ Аси, улыбчивой требовательной малышки с льняными мягкими кудряшками. Какая она сейчас? Таня не видела дочь уже пять месяцев и с ужасом понимала, что вскоре время, которое Ася прожила без нее, перевесит месяцы, проведенные вместе. Если она вообще еще жива. Если в милиции сказали правду, и преступники воровали детей, чтобы отдать их на усыновление.