Так и было решено. В ту ночь, прижимая Таню к себе в своей постели, которая столько лет казалась слишком громоздкой, слишком просторной для него одного, Синан тихонько укачивал ее в своих больших руках, баюкал и твердил, что вскоре все выяснится. Все разрешится. * * * – Ты? Зачем ты пришла? – Отойди. Мне нельзя с тобой разговаривать. – Тогда что тебе здесь надо? Синан собирался в военный университет, подписать договор, согласно которому через месяц должен был приступить к преподавательской деятельности. Уже одетый, спускаясь по лестнице, он услышал внизу, в гостиной, голоса. Один из них явно принадлежал Барклаю, а вот второй – звонкий, девичий – был ему не знаком. – Я пришла не к тебе. Барклай, мне не нужны неприятности. Пожалуйста, выйди из комнаты и позови ту русскую женщину, которая у вас живет. Кто она, сиделка твоего отца? – Татьяну? – удивленно протянул его сын. – Зачем она тебе? А, Алина? Синан понял, что пора вмешаться. Во-первых, ему совершенно не хотелось оставлять сына наедине с девчонкой, которая однажды уже едва не довела его до края. Конечно, теперь, регулярно посещая психотерапевта, парень вроде бы выглядел более стабильным. И его одержимость этой чертовкой, кажется, прошла. Но рисковать Синан не хотел. К тому же у Тани было право самой рассказать Барклаю свою историю, если, конечно, она того захочет. Громко откашлявшись, чтобы предупредить о своем приближении, он вошел в гостиную. Что ж, нужно было признать – вкус у сына был хороший. Фотографии не обманули, и Алина оказалась очень красивой девочкой. И невероятно похожей на Таню. Среднего роста, тоненькая и хрупкая, с узкими изящными запястьями и щиколотками, гибкой талией, какой-то невыразимой легкостью, изменчивостью во всем облике. Она казалась похожей на солнечный луч – такой яркий, радостный, светлый. Но дотронуться до него, взять в руки – невозможно: мимолетно одарив теплом, он ускользает сквозь пальцы. Синан вглядывался в ее лицо, в глаза цвета воды в лесном ручье и пытался представить себе юную Таню. Те же черты, только больше хрупкости, надломленности в облике. Эта юная красавица отлично знала себе цену, представить себе ее драящей полы в сауне или терпеливо ухаживающей за вздорной старухой было невозможно. В глазах девчонки блестело своенравие и дерзость. Но Синан вынужден был признать, что при всем этом она не глупа. Видно, история с Барклаем кое-чему ее научила, и Алина не желала больше упражняться в применении своих женских чар на порывистом подростке, опасаясь последствий. Разговаривала с мальчишкой ровно, спокойно и всячески избегала более тесного контакта. – Здравствуйте, Алина, – поздоровался он. Он был все еще крайне зол на девчонку. Но теперь, видя ее, понимал, что сердиться и дальше будет трудно. Своим обаянием, красотой, очаровательной строптивостью девушка явно подкупала. – Здравствуйте, – не смущаясь, ответила Алина. – Я, собственно, пришла поговорить не с вами, а с Татьяной… – Барклай, позови Таню, – попросил Синан. И когда сын вышел из комнаты, обернулся к Алине. – Как я понимаю, отец сообщил вам?.. – Да, эту историю я выслушала, – отчеканила девчонка. И в душе у Синана появилось плохое предчувствие. Что-то сомнительно было, что Алина пришла ради того, чтобы воссоединиться с давно потерянной матерью. Он хотел было попытаться осторожно выспросить о ее намерениях, но не успел. У порога гостиной раздался сдавленный вскрик. В дверях, судорожно сжимая руки, стояла Таня. Если до сих пор у Синана и могли оставаться какие-то сомнения, теперь они развеялись окончательно. Отчет Озкана, которого Синан, как и обещал, попросил разобраться в этой истории и проверить возможность родства Тани и Алины, оказался не настолько убедительным, как вид этих двух женщин рядом. Теперь можно было с полной уверенностью сказать, что это мать и дочь. Поразительно, девочка ведь выросла вдали от Тани, не могла сознательно перенять ее повадки. Но теперь Синан видел, что она, будто зеркальное отражение Тани, точно так же склоняла голову чуть набок, откидывала непослушную прядь с лица, опускала взгляд, улыбаясь. Несколько секунд Таня просто стояла в дверях, не в силах пошевелиться. Расширенными глазами смотрела на Алину и хватала губами воздух. Потом сделала шаг вперед, пошатнулась, и Синан поспешно шагнул к ней, подхватил. Как сама она еще недавно подхватывала его, пытавшегося снова освоить ходьбу. Она дрожала всем телом, грудь ее порывисто вздымалась. Справившись с головокружением, Таня осторожно высвободилась из его рук и бросилась к Алине. Обняла девушку, кажется, тоже поражённую их очевидным сходством, приникла к ней всем телом, словно снова пыталась стать единым организмом, как было в те месяцы, когда она носила дочь в своей утробе. – Асенька, Асенька… – шептала она. Затем горячо заговорила на неизвестном Синану языке, наверное, на русском. Алина, сдвинув брови, несколько секунд пыталась вслушиваться в ее речь, затем произнесла: – Я не понимаю. Говорите по-турецки, пожалуйста. Синан видел, как исказилось от боли Танино лицо. Конечно, понятно было, что девочка, выросшая в турецкой семье, не помнит русского. И все же столкнуться с этим было тяжело. Таня всхлипнула, судорожно сглотнула и, сделав над собой усилие, перешла на турецкий. – Асенька, дочка, прости меня, пожалуйста. Я так виновата перед тобой. Я была неопытна, наивна. И тебя похитили… – Да-да, отец мне рассказал, – кивнула Алина. Синан видел, что она держится довольно отстраненно. Не спешит заключить Таню в объятия, неподатливая, застывшая. – Я много лет искала тебя. Уже почти потеряла надежду. И вдруг случай… Боже мой, Асенька… – Меня зовут Алина, – аккуратно поправила девочка. – Алина, конечно… – повторила за ней Таня. – Это все не важно, как бы тебя ни звали… Смотри, у меня есть фотография, рисунки… Ты точно такая, как я тебя представляла. Она выбежала из комнаты и тут же вернулась, словно боялась, что Алина исчезнет. Взмолилась: – Подожди секунду. Подожди, пожалуйста! Снова выбежала и через минуту вернулась с тонкой папкой. Рванула на себя кнопки, и из папки повалились рисунки – тщательные и поспешные, небрежные. Сходство, как теперь видел Синан, было поразительным. Алина глядела с каждой страницы. Смеялась, хмурилась, сидела задумавшись, читала книгу, спала, свернувшись на диване. Девочка перебирала рисунки со странным выражением лица. Заметно было, что и ее потрясло, как похоже Таня изобразила ее, не видя. Но, казалось, это ничуть не радовало Алину, скорее озадачивало и напрягало. – Расскажи мне, расскажи, – поднося ее руку к груди, говорила Таня. – Что ты любишь? Чем живешь? Кем хочешь стать? Мы столько времени с тобой потеряли… Но теперь его будет достаточно, никто нас больше не разлучит. – Послушайте! – наконец перебила Алина, будто не выдержав всего этого обрушившегося на нее потока. – Я верю в вашу историю. Тем более что Синан-бей выслал отцу результаты расследования, подтверждающие ее. Я готова допустить, что пятнадцать лет назад родилась у вас, а после меня украли и передали на удочерение турецкой семье. Но… я просто пытаюсь понять, чего вы теперь хотите? – Чего я хочу? – оторопела Таня. – Быть с тобой, любить тебя, заботиться… Ты же моя дочь. Я только об этом и мечтала всю жизнь. Мы можем сделать ДНК-экспертизу, чтобы у тебя не осталось сомнений. – Но вы же взрослый человек, – с легким раздражением возразила Алина. – Вы понимаете, что я люблю людей, которые меня вырастили. Их я и считаю родителями. Я не могу просто так, по щелчку, проникнуться к вам, даже если когда-то там вы меня и родили. И никакая экспертиза на мои чувства не повлияет. Я вас не знаю. Вы мне чужой человек. – Алина, полегче! – одернул девчонку Синан, увидев, как дернулось лицо Тани, какая черная бездна отразилась в прозрачных глазах. – Проявите понимание… – А по отношению ко мне его кто-нибудь проявил? – дерзко отозвалась девочка. – Меня кто-нибудь спросил, хочу ли я узнать, что мои мама и папа были мне не родными? Что меня родила какая-то русская девка непонятного поведения, потом потеряла, а теперь вдруг решила заявить на меня свои права? Никому это не было интересно. Меня просто поставили перед фактом. По-моему, я имею право знать, какая у вас цель. Чего вы, собственно, добиваетесь. – Я просто хочу быть рядом… Хочу хоть как-то попытаться восполнить все, что недодала тебе за эти годы. Асенька… – шептала Таня, глада на дочь полными слез глазами. – Прости, Алиночка… – Интересно, каким образом? – хмыкнула Алина. – Вы, если я не ошибаюсь, медсестра по профессии? Как по-вашему, вы действительно сможете дать мне больше, чем мой отец-коммерсант, владелец крупной сети гипермаркетов? А чего, если не секрет? Жизни в чужом углу? Бедности? Экономии? – Я… Я… – окончательно растерялась Таня. – Вот что, – решившись на что-то, заявила Алина. – Мне нравится моя жизнь. И я готова бороться за то, чтобы она у меня осталась. Мне правда очень жаль, что с вами произошла такая история. И я хочу вам помочь. Давайте договоримся полюбовно. Если вы пойдете в суд, начнете что-то там требовать, предупреждаю, я заявлю, что не желаю вас знать. И суд к моим словам прислушается. Поэтому лучше не будем доводить до такого. Послушайте, сколько вы хотите, чтобы не обнародовать всю эту историю? Я поговорю с отцом, он заплатит отступных, сколько скажете. Только при условии, что вы не будете больше вторгаться в нашу жизнь, предъявлять права на меня и так далее. Сколько? Назовите сумму! Таня, бледная до синевы, совершенно раздавленная, силилась сказать что-то, но слова не шли у нее с языка. Казалось, она вот-вот не удержится на краешке дивана и рухнет на пол, туда, где рассыпанные по ковру лежали ее рисунки. Образы несостоявшейся жизни. Синан понял, что пора брать ситуацию в свои руки. – Я прошу вас уйти, – сурово обратился он к Алине. – Вы… – он покосился на Таню и понял, что не стоит при ней называть Алину всеми теми словами, которые так и рвались с языка. – Вашей матери тяжело все это слушать. Уходите. Могу вас заверить, никаких прав на вас она заявлять в суде не будет. Алина поднялась на ноги и независимо дернула плечом. – Чего ради тогда было все это начинать? Не понимаю. – И не поймете, боюсь. Пойдемте. Синан взял ее за локоть и едва не силой повел к выходу из комнаты. – Надеюсь, однажды вам станет очень стыдно за то, как вы сейчас себя повели, – сказал он ей на прощание. – Это будет означать, что вы выросли не окончательно пропащим человеком. Уходите. И не беспокойте больше ни моего сына, ни жену. – Жену? – фыркнула Алина. – Вы что, действительно собираетесь жениться на этой нищей эмигрантке? – Не твое дело, соплячка, – отрезал Синан и захлопнул перед ней дверь. А сам бросился обратно в гостиную. И к своему удивлению увидел, что Таня уже не одна. Рядом с ней был Барклай. Мальчишка обнимал Таню, совершенно раздавленную, убитую недавней сценой. Обнимал, гладил по волосам и бормотал смущенно: – Ну что ты. Не мучай себя так, умоляю тебя. И Синан, всю жизнь стыдившийся публичного проявления чувств, удивляясь самому себя, подсел к Тане с другой стороны, тоже обнял. – Я не нужна ей… – прошептала Таня, будто бы слегка отогреваясь, приходя в себя от их с сыном близости. – Я столько лет искала ее, а оказалась не нужна. Я и подумать не могла, что так будет. Всегда мечтала только о том, как мы встретимся, и у меня снова будет семья… Все погибло. Все… – Не все! – с юношеской горячностью возразил Барклай, упрямо мотая темноволосой головой. И Синан поддержал его. – Та-неч-ка, я понимаю, как тебе больно. Но держись, пожалуйста, умоляю. Держись… – Ради чего? – вскинула на него залитые слезами глаза Таня. – Ради семьи, которой у меня никогда не будет? – Как это не будет? – нахмурился Синан. – А мы? – Вот именно! – выпалил Барклай. – Теперь мы твоя семья! Если ты, конечно, не возражаешь. Слова мальчишки, казалось, надломили что-то, совершили чудо. Как будто солнце выглянуло сквозь сгустившиеся на небе тучи, прогнало бурю и пригрело землю в своих лучах. Это улыбнулась сквозь слезы Таня. Улыбнулась, притянула ближе их головы, взъерошивая одинаковые непослушные и жесткие пряди. И произнесла еще слабым после рыданий голосом, но очень твердо: – Не возражаю. Эпилог