– Обижаете, Танечка! Я дарю вам эти туфли. Для меня счастьем будет, что их станет носить такая женщина. – Нет-нет, я не возьму… Я не могу… – начала отказываться Таня. Но тут из-за коробок с обувью вынырнула неугомонная Ирка. – Ах, какая прелесть, – заохала она, разглядывая Танины ноги, обутые в замшевые туфельки. – Отар, вы настоящий талантище! Вам нужно открыть собственный бутик в Милане. Здесь вам негде развернуться. Таню же она ткнула в бок и зашипела: – Бери, дура! В Москве продашь долларов за 500, не меньше. – Танечка, не отказывайте мне, вы обижаете мастера, – глуховатым бархатным голосом уговаривал Отар. – К тому же я дарю вам эти туфли не совсем безвозмездно. У меня будет одно маленькое условие. – Какое? – спросила Таня. – Чтобы вы согласились встретиться со мной, когда в следующий раз будете в Турции. Таня нахмурилась, слишком уж вся эта ситуация напоминала то, к чему ее в Москве склоняли приезжавшие в сауну проститутки. Подумаешь, делов-то, ляжешь под кого надо, постонешь полчаса – и все, легкий хлеб. Неужели этот пожилой благообразный грузин думал купить ее за какие-то туфли? – Нет, Отар, извините, так не пойдет, – решительно заявила она и опустилась обратно на банкетку, чтобы снять обувь. Но Отар оскорбленно замахал руками. – Что вы, Танечка! Вы меня не так поняли. Я не имел в виду ничего грязного… Просто у меня пожилая мама, – проникновенно объяснил он. – Совсем старая больная женщина. Ей здесь очень одиноко, и она так рада бывает, когда к нам заходят гости, с которыми можно перемолвиться словом по-русски. У Тани потеплело на душе. И даже неловко стало за то, что она так плохо подумала про Отара. Человек, который так заботится о матери, не может быть мерзавцем, покупающим женщин, как товар. – Вот я и подумал, что, если такая милая девушка согласится навестить ее, – продолжал Отар, – это станет для моей несчастной матери настоящим праздником. Таня ласково улыбнулась ему, словно извиняясь за свою резкость. Так приятно было хотя бы косвенно прикоснуться к настоящей семье, где все десятилетиями любят и берегут друг друга. И даже такой немолодой человек, как Отар, остается преданным и внимательным сыном. – Ну, конечно, я приду. Обязательно, – заверила она. Отар поймал ее руку и поднес к губам, уколов жесткими усами. – Ловлю вас на слове. Будем очень ждать вас, Танечка! А туфли носите на здоровье. После Отар отошел в подсобку с Мустафой – обсудить какие-то вопросы по бизнесу. А к Тане подскочила Ирка. – Ну ты лиса, – сдавленно хохотнула она. – А с виду такая тихоня. Эк ты ловко его окрутила. – Да ну тебя, – шикнула на нее Таня. – Ты вообще его видела? Ему лет шестьдесят, не меньше. – Зато у него гражданство турецкое есть, – возразила Ирка. – Ну и что? – пожала плечами Таня. – А то, дуреха! Ты видела, как он на тебя смотрел? Так и пожирал глазами. А руки все же не распускал, церемонный такой весь, туфельки подарил. – Просто приличный человек. Не все же козлы вроде твоего Жженого. – Ну вот и взяла бы этого приличного человека в оборот, – зачастила Ирка. – Мало ли, а вдруг женится? Ты тогда в полном шоколаде будешь. – Да почему это? – не поняла Таня. – Да потому что, как жене гражданина, тебе гражданство за год дадут. И все, будешь себе жить в нормальной теплой стране, на берегу моря, а не мыкаться в Москве, среди бандюганов и шлюх. – Да не собираюсь я переезжать в Турцию! – возмутилась Таня. И все-таки смутная мысль в голову закралась. Завтра им уезжать, о дочери она так ничего и не узнала. И нет никаких гарантий, что что-то обнаружится, когда она приедет в следующий раз. Они тут никто, появляются на несколько дней и с тюками уезжают на перекладных. А имея турецкое гражданство, постоянно проживая в Турции, можно было бы спокойно, не торопясь, попытаться распутать весь этот узел. Ирка, отвлекшись от попыток устройства Таниной судьбы, снова занялась обувью. Из подсобки появились Отар и Мустафа, оживленно разговаривавшие о чем-то по-турецки. И Таня вздрогнула – ей вдруг показалось, что в их певучей речи промелькнула фамилия Джафаров. Тофик Джафаров… Тот самый бандит, который помогал Мазаю переправлять похищенных детей в Турцию. Неужели они говорят про него? Да нет, не может быть, чтобы так повезло… Таня почувствовала, как у нее похолодели ладони, шагнула вперед и звонко весело спросила: – Джафаров? Какой Джафаров? – А? – с удивлением обернулся на нее Отар. – Джафаров? Это поставщик кожи, ничего интересного. А что такое? – Да нет, просто у меня был в России знакомый с такой фамилией, – безмятежно отозвалась Таня. А сама лихорадочно прикидывала про себя: «Поставщик кожи… Мог ли Джафаров заняться новым бизнесом, когда старый рухнул? Те бандиты в сауне говорили, что он торговал помидорами. Может, переключился на кожу?..» Так или иначе, выяснить, о каком Джафарове шла речь, определенно стоило. И Таня дала себе слово, что в следующий свой приезд непременно выполнит условие Отара и встретится с ним. Но не только для того, чтобы доставить удовольствие его старушке-матери, но и чтобы разузнать что-нибудь про человека, который поставлял ему материал. В поезде, по дороге обратно, Ирка, замахнувшая несколько стопок водки, чтобы снять стресс после напряженной поездки, внушала Тане: – Слушай, Танюх, ты только не заводись. Давно сказать тебе хотела. Забудь ты про Аську, все, не найти ее. Вычеркни из сердца, как и не было. Знаю, тяжело, больно, но надо, Тань! Ты ж молодая баба, у тебя вся жизнь впереди. А ты ее гробишь, убиваешься почем зря. Подумай сама, тебе вон Турция светит, если с этим грузинским антиквариатом подсуетишься, клювом не прощелкаешь. Таня на Ирку не злилась, понимала, что та желает ей добра. Но все же решительно пресекла этот разговор. – Ир, давай я сама как-нибудь о себе подумаю. Договорились? – Да пожалуйста, – обиделась та. Но к счастью, быстро переключилась на другое. – Ну слава богу, удачно съездили. Ща товар хорошо пойдет, долг мне уже через месяц вернешь. Да, ты ж еще туфли оторвала, безвозмездно, – она споткнулась спьяну на сложном слове и заливисто захохотала. Правда, хорошее настроение Ирки испарилось, как только они, нагруженные тюками и сумками, вошли в квартиру, где снимали комнату. Замок на двери их каморки оказался взломан, и сама она криво висела на одной петле. Ирка, побросав сумки, влетела в помещение и заголосила: – Обнесли, Танька! Обнесли нас! Я бля буду, это та сучка с третьего этажа, Натэлла, навела. Все расспрашивала меня – как вы, Ирочка, сама крутитесь с этими шубами? Елки, ты только посмотри! Товара тыщи на две зеленых вынесли. Хорошо, я бабло дома не оставила, с собой возила. Таня, войдя в комнату вслед за Иркой, оглядывалась по сторонам, рассматривая опрокинутую мебель и выпотрошенный матрас на кровати. Ей убиваться было не из-за чего, все ценности в их комнате принадлежали Ирке, у нее еще пока ничего своего не было. Тут вдруг Таня вспомнила про картонную папку, в которой хранила документы, бросилась к старому колченогому письменному столу с вывернутыми ящиками и принялась рыться в куче выброшенных из них бумаг. Папки не было. Убедившись в этом, Таня села на пол и в прострации уставилась в стену. Нет, никаких ценных бумаг в ней у нее не хранилось. Но там было свидетельство о рождении Асеньки. Единственное доказательство того, что когда-то у нее была дочь. Глава 4 Ноги снова ныли. Синану казалось, будто под кожу к нему забрались какие-то насекомые и ползают там, грызут бессильную плоть, пробираются в кости. Он глухо стонал, пытаясь кое-как ворочаться с боку на бок, упираясь руками в постель и рывком подтягивая за верхней частью туловища недвижимую нижнюю. В палате было темно. Где-то там, за опущенными жалюзи, ночная жизнь никогда не засыпавшего Стамбула только начиналась, здесь же царила такая глухая тишина, что казалось, будто на больницу опустилась вечная ночь, которая никогда не закончится. В палате было душно. Синан понимал, что это ему лишь мерещится, ведь бесшумный кондиционер работал двадцать четыре часа в сутки. И все же он задыхался: этот выхолощенный, лишенный запахов воздух, проникая в легкие, будто бы забивал их чем-то колким и сухим. Синан неотрывно смотрел на полосу мертвенного света под дверью. Танечка снова сегодня дежурила в ночь, он знал это, и искушение позвать ее мучило его все сильнее. Она зайдёт в палату, стройная, легкая, светлая, будто солнечный луч, прикоснется к нему, и ноги сразу отпустит, и в палате станет прохладно, свежо, а на него наконец снизойдет благословенная дрема. И все же в голове против воли начинали звучать слова медсестры. «Она чокнутая, полоумная, не от мира сего». Синан, как человек военный, не раз встречал за свою жизнь людей, которым виртуозно удавалось казаться не тем, кем они являлись на самом деле. Безобидные старички-пастухи, оказывавшиеся вражескими шпионами, раскованные современные женщины, оказывавшиеся фанатичными террористками. И как ни хотелось ему верить Танечке, внутри жило понимание, что обмануть сейчас его, зависимого, выбитого из колеи, страдающего от болей, было бы проще простого. Вопрос был только в том, для чего это могло понадобиться медсестре. Действительно ли она фантазирует, сочиняет себе другую жизнь и сама в нее верит? Или это ловкая мошенница, у которой на уме какая-то афера? Возможность того, что Таня рассказывает правду, невероятную, больше напоминающую остросюжетный фильм, но все-таки правду, тоже оставалась. Правда, очень уж ловко в этом случае все сходилось так, чтобы подтвердить истинность рассказанной истории было нельзя. Ни фотографий, ни документов, ни свидетелей… Была, правда, какая-то Ирка… Надо бы разузнать, что это за Ирка, где она сейчас и можно ли с ней связаться. Для чего ему нужно докопаться до правды, Синан и сам не знал. Здравый смысл твердил, что лучшее, что можно сделать в такой ситуации, это выбросить медсестру с ее историями из головы и заняться своей жизнью. В конце концов, она ему никто, какая разница, что она там рассказывает? Эти басни помогали ему справиться с ночными приступами – и на том спасибо. Но сердце отказывалось подчиняться доводам разума и снова и снова требовало Танечку, а противостоять ему Синан, обычно гордившийся своей выдержкой, сейчас не мог. Вот и сегодня, промучившись несколько часов, он все же не выдержал и, ненавидя себя за слабость, потянулся к кнопке вызова. А как только нажал ее, на душе стало спокойней, все сомнения разом улетучились. Дело было сделано, Таня, кем бы она ни была, должна была с минуты на минуту появиться в его палате, и уже от одного этого внутри наступало умиротворение. – Опять не уснуть? – спросила она, остановившись на пороге. Сегодня на ней была светло-голубая форма – свободные брюки и кофточка на пуговицах с коротким рукавом. Цвет этот удивительно шел к ее глазам, заметил Синан, когда Таня, приблизившись, щелкнула выключателем и в палате загорелся свет. Они казались еще глубже, прозрачнее. Тот соблазнивший юную Таню подлец-преподаватель в одном был совершенно прав, глаза ее напоминали лесной ручей. Синану доводилось видеть такие в горах Болу. – Простите, никак не угомонюсь, не даю вам покоя, – глухо проворчал он. – Ничего, – улыбнулась Таня. – Волнуетесь, наверное. Ведь завтра домой. Домой… Вот оно. Об этом он предпочитал не думать. Не то чтобы Синану не хотелось распрощаться с осточертевшей больницей, оказаться в своей знакомой до последней трещинки в полу спальне, простой, без излишних модных выкрутасов, удобной комнате. Но мысли о том, как он теперь будет жить, чем заниматься целыми днями, прикованный к постели, изводили его до крайности, и Синан всеми силами гнал их от себя. Следовало признать, что, как ни странно, тревожило его и еще одно соображение – неминуемая разлука с Таней. Завтра, уже завтра все закончится… Как тут было уснуть? – Наконец отдохнете от меня, – криво улыбнулся он. – Ну что вы, – Таня, кажется, даже слегка обиделась. – Вы совершенно меня не беспокоили. Наоборот. С вами было так интересно… «Ну вот, напросился на комплимент, как ребенок», – выругал себя Синан.