Таня знала уже, что Жженый, как она и думала, Ирку бросил. И в своей симпатичной однушке она после этого прожила не долго. Вскоре Жженый выставил ее оттуда, заселив на место Ирки новую пассию. Она же вместе с Таней сняла комнату на окраине, туда и перетащила огромные тюки с шубами, которые сбывала в том самом меховом салоне. Правда, вскоре тюки опустели, Ирка собралась в новый рейс и, как и обещала, взяла Таню с собой, одолжив денег на первую закупку. – Да ничего, как дело пойдет, отдашь, – отмахивалась она от Тани. – А мне с тобой вдвоем и самой сподручней. Все-таки свой человек, надежный. Ночью колеса поезда отстукивали свою убаюкивающую мелодию. Спящий вагон размеренно дышал. Кто-то похрапывал, Надежда Павловна тоненько посвистывала во сне. Серая штора надвинута была на окно не до конца, и в образовавшуюся щель временами заглядывали фонари, освещая темный состав белыми вспышками. Таня лежала, растянувшись на койке, забросив руки за голову, смотрела в пластиковое донышко верхней полки, исчирканное кривыми надписями: «ДМБ-88», «Цой – жив», и думала, что с каждым часом, с каждой минутой становится все ближе к Асеньке. Пускай найти ее будет непросто, пускай она пока даже не представляет, с чего начнет. Но зато они будут на одной земле, под одним небом. Интересно, какая она сейчас? Ей ведь уже почти четыре года, совсем большая. Наверное, волосы у нее отросли и уже заплетаются в косички. А глаза – все такие же, умные, цепкие и прозрачные, как вода в лесном ручье. И она разговаривает, конечно, разговаривает. Наверное, болтает вовсю. Таня вдруг подумала, что разговаривает Ася, конечно, на турецком, русские слова, наверное, совсем забыла. И от этой мысли внутри заболело. Дорога была утомительной и скучной. Чувство новизны вскоре притупилось, и Таня начала томиться в поезде. Нельзя же было бесконечно вглядываться в мелькающий за окном пейзаж. Кажется, и ее попутчики к вечеру следующего дня измаялись, потому что постепенно все стянулись к ним с Иркой. Вскоре на столе откуда ни возьмись появились бутылки пива и вина, «челноки» соорудили нехитрую закуску. Кто-то сбегал к титану и принес несколько залитых кипятком китайских растворимых супов в стакане. Надежда Павловна пожертвовала на общее застолье отварную курочку, которую запасла из дома. У Славки, студента, оказались колбаса и сыр. Замелькали стаканы, зазвучали тосты: за успех поездки, за всеобщее процветание. Потом разговор как-то сам собой перетек на оставшихся дома близких. Надежда Павловна начала рассказывать о недавно родившемся внуке: – Всего шесть месяцев, а уже такой смышленый. За ложкой тянется, сам хочет есть. – И моя Асенька так делала, – поддержала Ася. – А у вас, Танечка, разве дети есть? – удивился Петр Андреевич. – Вы такая молоденькая, я думал, вчерашняя школьница. – Есть. Дочка, – закивала Таня. – А с кем же она осталась? – заинтересовалась Надежда Павловна. И тут вдруг в беседу вклинилась Ирка. – Ой, да хорош сочинять! – прикрикнула она на Таню. – Болтает она, не слушайте. Мы с ней одинокие и свободные, как две звезды, – и, толкнув Таню в бок, заливисто расхохоталась. А позже, вечером, когда все снова разошлись по своим полкам, шепотом отчитывала ее: – Слушай, ты что, всем подряд собираешься рассказывать свою стремную историю? Про похищение детей и вот это все? Да тебя за чокнутую примут. Мне напряги в группе не нужны, поняла? Держи язык за зубами. У Тани от ее отповеди неожиданно заныло в груди. Не то чтобы она так уж стремилась всем и каждому рассказать про постигшее ее несчастье. Но то, как Ирка прервала ее рассказ, то, как отмахнулась от ее истории и заставила всех поверить, что ничего подобного не было, будто бросало тень сомнения на сам факт существования Асеньки. Тане и без того все чаще начинало казаться, что дочка только примечталась ей, привиделась в сладком сне. Ирка была единственной из ее окружения, кто видел Асю, держал ее на руках, точно знал, что она была. И от такого ее поведения становилось тоскливо и муторно. К концу следующего дня они наконец сошли с поезда в болгарском городке. Таня впервые оказалась за границей и теперь восторженно крутила головой во все стороны. Ей казалось, что все здесь должно быть иным – и солнце, и воздух, и люди. Однако небо над головой оказалось такое же синее, как дома, может, только более яркое, южное. И здание вокзала с колоннами очень напоминало образцы советской постройки. Вокруг сновали люди, мало чем отличавшиеся от соотечественников. Разве что больше было черноглазых и темноволосых. Перед зданием вокзала к ним подскочил улыбчивый смуглый парень с черными кудрями. – Ира-ханым, – приветствовал он Ирку, говоря по-русски, но с певучим акцентом – турецким, как позже узнала Таня. – Принцесса моя, как я скучал! – Привет, Мустафа! – поздоровалась с ним Ирка и тут же прикрикнула на попытавшегося обнять ее турка. – Ну-ну, руки-то убери, ишь, обрадовался. – Ай, ты с ума меня сводишь! – продолжал скалиться Мустафа, но руки от Иркиной талии все же отдернул. – Да ладно, было б с чего сводить, – отбрила та. – Ну, где автобус? Веди, мы без сил. Тане действительно казалось, что земля дрожит и покачивается у нее под ногами, будто она все еще ехала в поезде. Мустафа повел их через длинную парковку туда, где стояло несколько туристических автобусов. – Это наш представитель от принимающей стороны, – на ходу объясняла Тане Ирка. – Мустафа. Он с нами поедет до Стамбула, там разместит. А потом свозит на склад, где товар можно будет взять оптом и по дешевке. Таня кивала. Вскоре они оказались перед длинным белым автобусом, поперек борта которого шла яркая надпись: «Gorisont». Водитель нажал что-то в кабине, дери с шипением распахнулись, Таня забралась в автобус и заняла одно из кресел. – Спи давай, – посоветовала ей вскоре опустившаяся рядом Ирка. – Завтра и присесть минутки не будет. – Посмотреть хочется, – кивнула Таня на окно. – Все-таки заграница. Но вскоре глаза у нее действительно начали слипаться, и она задремала. Проснулась только один раз, когда проходили границу – чтобы предъявить паспорт, и тут же уснула снова. А когда утром открыла глаза и потянулась, разминая затекшее после сна в кресле тело, за окнами была уже Турция. К несчастью, для того, чтобы действительно хорошо узнать Турцию, прогуляться по улочкам Стамбула, полюбоваться Босфором, сходить в Топ Капы, времени у Тани не было. Ирка не соврала, когда пообещала, что в поездке их ждет бешеный ритм. С первого же дня приезда Мустафа принялся возить их по складам, каким-то фабрикам, цехам. И все Танины попутчики алчно набрасывались на шубы, куртки, косухи, кожаные плащи, туфли, мокасины, сумки и ремни. Тут наконец и пригодились клетчатые сумки, всю дорогу пролежавшие свернутыми в Иркином чемодане. Таня не отставала. Следуя указаниям Ирки, выбирала шубы, с неким благоговением прикасаясь рукой к шелковистому меху – то черному, то серебристому. Сама она никогда ничего подобного не носила. Ирка оценивала отобранные ею товары: – Не, это не пойдет, не модно. Вытаскивай. Во, а это норм. Бирку навесим – и в магазин. А это что? Очень уж броско – Надежде Павловне отдай, такое только для Черкизона сгодится. А потом хлопала Таню по плечу: – Ниче, научишься еще. Я в первый раз тоже ни фига не соображала, что пойдет, а что мимо. По вечерам, в комнатке хостела, где разместил их Мустафа, Ирка учила Таню сворачивать шубы и куртки в тючки размером с футбольный мяч. – Эти гады болгары на границе за каждую пошлину дерут, – объясняла она. – А наши, россияне, тем более. А нам что, деньги девать некуда? Нет уж, обойдутся. Часть, конечно, в салоне положим, как положено. А часть в моторе спрячем, не докопаются. – А Мустафа и водитель? Они не сдадут? – волновалась Таня. – Я тебя умоляю, – смеялась Ирка. – Конечно же, они в доле. Я им такие хорошие бабули отстегиваю, что они хоть труп любимой невесты в капоте спрячут и через границу провезут. Неделя в Турции пролетела быстро. Таня выполняла указания Ирки, бойко торговавшейся с поставщиками кожаных и меховых изделий, что-то покупала, паковала, пыталась вести в пухлом блокноте учет расходов и предполагаемых доходов, а сама только и думала о том, что время утекает сквозь пальцы, а к тому, чтобы найти дочь, она пока так и не приблизилась. Но как ее искать, кого расспрашивать, учитывая, что турецкий она не знала, было непонятно. Только теперь Таня осознала, какой наивной была, полагая, что, как только окажется в одной стране с Асенькой, сразу же нападет на ее след. Накануне отъезда Мустафа предложил им с Иркой заехать к одному своему знакомому, владельцу небольшого обувного магазина. Ирка сначала отказывалась: – Обувь – не моя тема, я по шубам. Но потом, подумав, неожиданно согласилась: – А у тебя, Танька, может, и пойдет. Тут главное свою нишу найти. Давай съездим, в конце концов, что мы теряем? Поглядим, что там у него за боты. – Конечно, поехали, – убеждал Мустафа. – Тем более хозяин ваш земляк, из СССР. – Пфф, СССР, когда это было? – хохотнула Ирка. – Ладно, уговорил. Скатаемся. Тане ехать к торговцу обувью не хотелось, думалось, что в последний день перед отъездом они наконец смогут погулять по Стамбулу, за эти дни покорившему ее сердце. Но Ирка, не любившая терять времени даром, настояла: – Поехали-поехали, нечего прохлаждаться. Гулять будешь, когда бабла заработаешь и приедешь сюда как турист. А пока нам кайфовать некогда. Магазинчик Отара, немолодого выходца из Грузии, в самом деле оказался совсем небольшим. Сам Отар, высокий статный мужчина с крупным носом, под которым жесткой щеткой топорщились седые усы, и черными с серебром волосами, красивой волной спадавшими на лоб, принял девушек радушно. Сам показывал изящные босоножки из тонких ремешков, сандалии, ботинки. – В нашей семье все занимались сапожным делом, – рассказывал он глухим голосом, по-русски, но с сильным акцентом. – У прадеда мастерская была – весь Тбилиси к нему за обувью ходил. Сапоги шил – сносу не было. А туфельки… Каждая невеста хотела такие себе на свадьбу, бывало, жениху отказывали, если не соглашался купить возлюбленной туфли от Георгадзе. – Неужели и при советской власти удалось сохранить свое дело? – спросила Таня, с изумлением разглядывая тончайшие белые ремешки босоножки, которую Отар вложил ей в руки. Отар усмехнулся в усы. – Как вам сказать, Танюша. Конечно, лавку у моего деда большевики отобрали. Пришлось становиться пролетарием, устраиваться на обувную фабрику. Но ведь талант и мастерство никакая власть отобрать не в силах. Потому и при Советах и к деду моему, и к отцу продолжали приходить на дом люди, которые ценят и понимают хорошую обувь. Приходилось скрываться, были и доносы от завистников, и обыски. А все же желающих меньше не становилось. Таня медленно двигалась вдоль полок, на которых расставлены были многочисленные туфельки и ботинки. Эти полки располагались в глубине магазина, и Таня сразу заметила, что обувь, представленная на них, очень отличалась от той, что рядами высилась возле входных дверей. Изысканная, элегантная, тонкой выделки, она явно была пошита с фантазией и большим вкусом. – А сейчас вы тоже сами делаете обувь? – спросила она, потянулась к изящным замшевым туфелькам светло-бежевого цвета. Какие же они были мягкие на ощупь! Кажется, никогда еще ей не доводилось держать в руках такой обуви. – Не всю, конечно, – объяснил Отар. – Сейчас массовое производство в ходу, туфли на заказ – слишком дорого, мало кто берет. Вон там, – он кивнул на стеллажи у входа, – вы правильно поняли, ширпотреб с фабрики. А здесь, – он указал на полки, которые сразу привлекли Танино внимание, – эксклюзивный товар, для ценителей. Его я делаю сам. В магазине приятно пахло тонко выделанной кожей и сандалом. Ирка и Мустафа, забыв про Таню, что-то жарко обсуждали у передних стеллажей, трясли коробками, шелестели оберточной бумагой. Отар взял из рук Тани замшевую туфельку, задев кожу своими крупными загрубевшими от работы пальцами. – Чтобы носить такую обувь, нужно быть особенной женщиной. Стильной, элегантной, изысканной. Вот вам бы эти туфли подошли. – Мне? – изумилась Таня. Неужели ее, нищую челночницу в дешевеньких джинсах и кроссовках с рынка, можно было принять за женщину с шиком. – Позвольте? Отар усадил ее на низенькую банкетку, не обращая внимания на Танины смущенные возражения, стащил с ее ноги кроссовку и, бережно подержав ступню в горячих ладонях, надел на нее туфельку. Та ловко обхватила Танину ножку и оказалась такой же мягкой и удобной, как казалась на ощупь. – Великолепно, – прогудел Отар, едва ли не с благоговением разглядывая сделанную им обувь на Таниных ногах. – Как будто на вас сшито. Сразу видно, туфли нашли свою хозяйку. – Ну что вы, это очень дорого. Я не могу себе позволить, – замотала головой Таня. Отар сдвинул кустистые седые брови.