– Я женат, – сказал Уилмот. Она неверяще уставилась на него: – Да нет! Разумеется, нет! Он коротко рассмеялся. – Не думаю, что ошибаюсь. Я не только муж, но и отец. – Подумать только! То есть вы солгали мне, что холосты? – Да, я обманывал вас. – Вы кажетесь закоренелым холостяком. – Много раз меня называли идеальным мужем. – Ах, – сказала она с усилившимися ирландскими интонациями. – Кем бы вы ни были, у вас это отлично получается. – И, мгновение подумав, добавила: – Любовником и тому подобным. – И лжецом! Она посмотрела ему в глаза. – Вы собираетесь рассказать, почему лгали? – Да. – Он подошел к ней и сел рядом. – Я имею в виду, почему вы скрыли факт вашего брака. – Да, конечно… Я сбежал. – Бросили ее? – Да. – И ребенка? – Да. – Мальчик или девочка? – Девочка четырнадцати лет. – Значит, вы давно женаты! – Пятнадцать лет. Мне было двадцать пять. – Он добавил с неожиданной силой: – Пятнадцать лет страданий! – Не может быть, что все пятнадцать! – Не прошло и полугода со дня свадьбы, как я понял, что совершил ошибку. Остальные годы прошли во все большем осознании ее. Его ладонь легла на стол, на мгновение она накрыла ее своими руками. – Расскажите мне об этом, – попросила она. Сквозь открытую дверь были слышны шум реки и шелест камыша. У ворот замычала купленная Уилмотом корова. – Она хочет, чтобы ее подоили, – сказал он. – Вы это умеете? – Мне помогает молодой индеец. – О как мне нравится это место! – воскликнула Аделина. – Не хочу думать, что вы здесь несчастны. – Я уже говорил вам, как я счастлив. Но мне не будет покоя, пока вы не узнаете всей правды. – Вы опасный человек, – заметила она. – Вы имеете в виду, что говорить правду небезопасно? – Я смогу это перенести, но так нельзя сказать обо всех женщинах. Возможно, ваша жена не смогла бы. – Генриетта никогда ничего обо мне не знала. Почти ничего. Она знала, что я занимаю завидное место в большой судоходной компании. Я женился слишком молодым, но работал не покладая рук. Я хорошо разбирался в цифрах. Меня ценили на службе. Наши друзья, то есть друзья моей жены, говорили, что я хороший муж и отец. В этом не было ничего удивительного. Меня хорошо к этому подготовили. А она не оставляла меня в покое. Опрятность, порядок, жизнь, выверенная до мелочей – вот что было ее целью с утра до вечера. Это, и приобретение новых вещей. Только мы покупали одно, как она уже стремилась к другому. Стекло, серебро, ковры, портьеры, одежда – и все требовалось содержать в идеальном порядке. Никаких собак. Две служанки, когда я уехал, было уже две, постоянно что-то мыли и убирали. Но если бы она занималась этим спокойно. Она ничего не делала спокойно. Она говорила не переставая. Она могла часами рассказывать о каких-то банальных светских победах или поражениях или об оплошностях служанки. Если она молчала, то лишь потому, что впадала в холодную ярость, а я не мог этого выносить. Я либо ссорился с ней, чтобы вывести ее из этого состояния, либо кротко уступал. Видите ли, ее характер сильнее моего. – А маленькая девочка? – спросила Аделина, стараясь соотнести Уилмота с новой картиной. – Она не маленькая девочка, – раздраженно ответил он. – Это большая девица без всяких привязанностей, невеликого ума. Ее мать была убеждена, что Хэтти унаследовала мои музыкальные способности. Она брала уроки музыки и вечно выстукивала одну и ту же пьесу, всегда с одними и теми же ошибками. Жена вечно болтала, но Хэтти говорила редко. Она просто сидела и смотрела на меня. – Верно, странная жизнь у вас была, – сказала Аделина. – А что случилось потом? – Я прикладывал к работе все большее усердие. Меня повысили. Я стал больше зарабатывать, но сумел сохранить это в тайне. Я стал заговаривать с ней о Востоке и о том, как мне хочется туда попасть. При этом я планировал уехать на Запад. Она не могла понять моей внезапной разговорчивости. Моя болтовня ей ужасно докучала. Хэтти же лишь сидела, уставившись на меня, и постоянно сосала леденцы с гвоздикой. Когда я думаю о ней, то вспоминаю запах гвоздики. – Ах, вам следовало оставаться холостяком! – воскликнула Аделина. – Это сделало бы меня невосприимчивым к запаху гвоздики? – саркастически спросил он. – Думаю, вы не приспособлены к семейной жизни. Не то что мой отец. Ему безразличны и запахи, и то, молчит женщина или говорит. У него есть привычка к браку. – Честное слово, – воскликнул Уилмот, – можно подумать, что вы сочувствуете моей жене! – Она нуждалась в хорошей взбучке, которая выбила бы из нее дурь. Она была некрасива или хороша собой? – Хорошенькая, – хмуро ответил он. – Она следила за собой? – Да. – А Хэтти? Хорошенькая? – Как пудинг с салом. – На кого же она была похожа? – На отца моей жены. Он все время нюхал табак, и тот вечно был рассыпан по его жилету. – Вот, опять вы замечаете мелочи! Возможно, у вас имеется писательский талант. Уилмот покраснел. – У меня есть слабые надежды на это. – Не позволяйте им упасть в обморок! – призвала его Аделина. – Пусть окрепнут! Я не верю в слабые надежды. Не слабые надежды привели меня к Филиппу. Упоминание имени Филиппа отбило у Уилмота порыв к откровенности. Он почувствовал присутствие Филиппа в комнате и сухо сказал: – Мне не следовало все это вам рассказывать. – Почему же нет? Для чего еще нужна дружба? – Вы меня презираете. – Могу ли я презирать своего друга? Вы единственный мой друг в этой стране, Джеймс Уилмот. – Она говорила нежно, щадя его честолюбие. Затем быстро добавила: – Но это ваше настоящее имя? Он кивнул. – Вы уверены, что вновь не лжете? – Она ласково улыбнулась ему, словно вытягивая из него правду. – Я это заслужил, – сказал он. – Но сейчас я говорю вам правду. Возможно, когда я сбежал от нее, мне следовало сменить имя. – Сбежали! Тем лучше для вас! Как я рада, что вы оставили эту сварливую женщину. Как это случилось? Он ответил не сразу. Поразмыслил, припоминая прошлое. Потом спокойно сказал: – Пять лет я знал, что это сделаю. Но решил не оставлять ее в нужде. Могу сказать, что я не щадил себя. Все пять лет я не чувствовал ничего, кроме усталости и напряжения. Наконец я добился того, чего хотел. У нее появился дом, приличный доход. Я переписал все на ее имя. Затем написал ей письмо, где сообщал, что уезжаю на Восток, чтобы провести там остаток своей жизни, и что она никогда больше обо мне не услышит. Я взял в конторе отпуск на неделю, чтобы съездить в Париж. Купил билет до Парижа, затем добрался до Ливерпуля, сел на пароход до Ирландии, а остальное вы знаете… Как вы думаете, она не сможет меня выследить? – Никогда. Она никогда вас не выследит. Но… жаль, что вы не сменили имя.