– Вы не можете оставаться в ничтожестве, Джеймс, пока мы с Филиппом ваши друзья. – Очень любезно с вашей стороны так говорить, – сказал Уилмот и чопорно добавил: – Аделина. Лошадь трусила по залитой солнцем дороге, покрытой мелкой белой пылью. Однако путь пролегал по дремучему лесу, и дорога казалась не более чем бледной лентой, разделяющей дебри. Тем не менее им встретились тяжелые повозки, груженные материалами для строительства Джалны, одетая в лохмотья босоногая девчонка, гнавшая корову, старый фургон, запряженный мулом, в котором ехала многочисленная индейская семья со всем имуществом. Среди деревьев все время что-то мелькало: летали птицы, белки и бурундуки прыгали с ветки на ветку. Иногда открывались поля с высокими колосьями, согнутыми под тяжестью зерен. Казалось, в этой стране сбывалось все задуманное. Филипп вынужден был признать, что Уилмот заключил выгодную сделку, купив бревенчатый дом с пятьюдесятью акрами земли в придачу. Они вместе тщательно осмотрели это место. Уилмот заплатил деньги и сразу же туда переехал, но не хотел, чтобы Аделина видела его жилище, пока оно не станет, по его мнению, презентабельным. Сейчас же дом стоял на берегу полноводной реки, на небольшой поляне, прочный и устойчивый к непогоде. Уилмот им гордился. Когда он помог Аделине сойти с высокой ступеньки коляски, а затем повел по тропинке к двери, он держался величественно и самодовольно. До них доносился плеск реки и свистящий шепот камышей на берегу, к поросшему мхом столбу была привязана старая плоскодонка. – Какая прелесть! – восхитилась Аделина. – Я даже представить себе не могла, что тут так чудесно. Почему вы мне не рассказали? – Я хотел удивить вас, – отвечал он, не сомневаясь в ее искренности, поскольку сам считал это место совершенным. Он отпер дверь, с трудом ее отворил и провел Аделину внутрь. Дом состоял всего из одной комнаты с пристройкой сзади. Очевидно, Уилмот надеялся, что Аделина сегодня приедет, либо он был удивительно щепетилен в своих привычках. Голый пол все еще был влажным после мытья, перед небольшой печкой лежал холстинный коврик с изображением корабля. Мебель была оставлена предыдущим хозяином: стол, два стула, койка, покрытая лоскутным одеялом. На единственном окне висели красные шторы. В шкафчике на стене стоял новый чайный сервиз ярко-синего фарфора, напоминавший об Англии. Вдоль одной стены Уилмот собственноручно соорудил книжные полки и заполнил их старыми и новыми книгами. В солнечных лучах, падавших на них словно специально, блестели кожа и золото корешков. Во всем этом было что-то трогательное – одинокий бедняга! – И все это вы сделали сами? – спросила Аделина дрожащим голосом, будто никогда не видела ничего подобного. – Да. – Не понимаю, как вам это удалось. Это замечательно. – Так и будет. – Здесь так уютно. – Вы можете иногда заглядывать… – А какой миленький чайный сервиз! Когда вы его купили? – Два дня назад. – Он подошел к шкафчику, достал кувшинчик для сливок и передал ей. – Вам нравится? – спросил он. Она увидела пастушка и пастушку, сидевших под деревом возле реки на фоне замка, и поднесла кувшинчик к щеке. – Какой гладкий фарфор! Интересно, буду ли я когда-нибудь пить из него чай? – Сейчас приготовлю, – сказал он. – Конечно, если вы останетесь. – Лучшего и быть не может. Позвольте мне вам помочь. Он помедлил. – А как же условности? Что скажут люди? – Из-за того, что я пила с вами чай? Да пусть их! Мой дорогой Джеймс, я приехала сюда, чтобы провести здесь остаток своих дней. Людям лучше сразу начать сплетничать. Я дам им пищу для этого. Она прошлась по комнате пружинящей походкой, покачивая юбкой. Уилмот вернул кувшинчик на место, а затем импульсивно повернулся к ней. – Я разожгу тогда сейчас огонь, – сказал он. Дрова уже лежали в печи. Он поднес к ним спичку, и вспыхнуло яркое пламя. Уилмот взял оловянный чайник и пошел за водой к ручью. Через окно она наблюдала за его высокой фигурой, двигавшейся так уверенно. – Интересно, что у тебя в голове, – задумчиво произнесла она, – но ты мне нравишься. Да, ты мне очень нравишься, Джеймс Уилмот. Она пробежалась глазами по его книгам. Философия, эссе, история, по большей части скука, но нашлось несколько томиков поэзии и романов. Она взяла томик Теннисона. Некоторые пассажи были подчеркнуты. Она прочитала: О, дайте нам покой, хоть чёрный, хоть могильный, О, дайте смерти или сна[19]. Уилмот вошел с чайником, с которого стекали прозрачные капли. – Я читаю, – сказала она. – Что? – спросил он, остановившись и заглянув через ее плечо. – А, это, – бесстрастно произнес он и пошел ставить чайник на огонь. – Это совсем на вас не похоже. – Почему? – Это кажется слишком праздным. – Неужели я настолько энергичен? – Нет, но думаю, вы человек целеустремленный. Вот это больше похоже на вас: Построил я душе дворец прекрасный, Чтоб жизнь ей легку уготовить[20]. Вы должны были бы выделить эти строки. – Боже мой! – воскликнул он. – Это не я. Хотелось бы, но увы. Моя душа бездомна. – Я непроницательна, – сказала она, поставив книгу на место. – Я сниму шляпку. Она сняла забавную маленькую шляпку с двумя лентами, развевавшимися сзади. Внезапно комнату окутало облако близости. Уилмот озадаченно осмотрелся, словно забыл, где оставил вещи. – Позвольте мне заварить чай, – сказала она. – Нет, я этого не вынесу. Аделина рассмеялась. – Не вынесете зрелища, как я завариваю чай? Он довольно мрачно улыбнулся. – Нет. Это будет слишком красиво. Такие вещи не для меня. Он довольно ловко заварил чай, расставил новые тарелки, наломал соты с медом и пригласил ее к столу. Все это время он говорил. Рассказал о жене фермера, которая печет ему хлеб и продает мед. Он купил корову, двух свиней и немного домашней птицы. Филипп подыскивал для него хороших ездовых лошадей. Овес и ячмень посеял его предшественник. Он научится земледелию. На доходы от своего хозяйства сможет неплохо жить. «Короче говоря, – сказал он, отрезая для нее кусочек меда, – я никогда в жизни не был так сознательно счастлив». Аделина откусила большой кусок хлеба с медом. Ее глаза сияли. – Я тоже, – сказала она. Уилмота это позабавило. – Бьюсь об заклад, что вы не знали и часа настоящего несчастья. – Я не собираюсь выставлять напоказ свои горести, – стараясь сохранять достоинство, надменно сказала она и налила себе еще меда. – Разве я выставляю? – Он слегка покраснел. Аделина задумчиво на него посмотрела. – Ну, только что вы сказали, что осознанно счастливы. Вероятно, иногда вы осознанно несчастны. Я не боюсь жизни и никогда не ожидаю худшего. – Я расскажу вам о себе, – заявил он. – Я не собирался этого делать, но сделаю. Она с нетерпением подалась вперед: – О да! Расскажите! – Вынужден просить вас сохранить это в тайне. – Буду нема, как могила! – Очень хорошо. Он встал, отнес заварочный чайник к печи, добавил воды из чайника. Все еще с ним в руках, он резко повернулся к ней.