Эф ждал вопросы фэбээровцев, возможно, даже в больше, чем те ждали его ответы. Он надеялся, что сами формулировки подскажут ему, куда движется расследование, а если так, он выяснит, в насколько точно органы правопорядка и сильные мира сего представляют себе размах нынешней вампирской инвазии. Когда-то он прочитал, что, если подозреваемый засыпает в ожидании допроса, это служит важнейшим признаком его виновности. В качестве доводов приводилось что-то довольно смутное: мол, невозможность физического проявления тревоги изнуряющим образом действует на мозг виновного, к этому добавляется неосознанное желание спрятаться или бежать, – а то и другое вместе вызывает сонную реакцию. Эф был крайне измотан, все тело болело, но сильнее всего он испытывал… облегчение. С ним, Эфраимом Гудвезером, покончено. Он арестован. Взят под стражу федералами. Больше – никакой беготни, никакой борьбы. Во всяком случае, Сетракяну и Фету от него было совсем мало пользы. Теперь, когда Зак и Нора благополучно покинули зону заражения и несутся в вагоне поезда на юг, в Гаррисберг, Эфраиму казалось, что лучше уж сидеть здесь, в ФБР, на штрафной скамье, чем отсиживаться там, у Фета, на скамейке для запасных игроков. В комнату вошли двое агентов ФБР. Не представившись, они надели на Эфа наручники, и это показалось ему странным. Агенты сковали ему руки не за спиной, а спереди, затем подняли Эфа со стула и вывели из комнаты. Они прошли мимо камер, по большей части пустых, к лифту, который приводился в действие ключом. Пока они ехали вверх, никто не произнес ни слова. Двери лифта раздвинулись. За ними оказался безликий служебный коридор; агенты провели по нему Эфа к короткому лестничному пролету, упиравшемуся в дверь, которая, очевидно, вела на крышу. Так и есть. Крыша. А на ней вертолет. Винты набирали обороты – лопасти со свистом рассекали ночной воздух. Было слишком шумно, чтобы задавать какие-либо вопросы, поэтому Эф, пригнувшись, дошел с агентами до «птички», залез в ее брюхо и плюхнулся на сиденье. Агенты уселись рядом и застегнули на Эфе ремень безопасности. Вертолет оторвался от площадки и стал набирать высоту. Сначала под ними плыли только крыши района Кью-Гарденс, а затем открылся вид на Бруклин. Эф увидел горящие кварталы. Пилоту вертолета приходилось лавировать между гигантскими султанами густого черного дыма. Картина бешеного, свирепого разорения. Слово «сюрреалистический» даже близко не подходило для описания этого зрелища. Только осознав, что они пересекают Ист-Ривер, Эф всерьез задумался над тем, куда же все-таки его везут. В глаза бросились вращающиеся огни мигалок полицейских и пожарных машин на Бруклинском мосту, однако ни движущихся автомобилей, ни людей он не увидел. Южная оконечность Манхэттена приближалась довольно быстро, пилот взял ниже, и самые высокие здания заслонили обзор. Эф знал, что управление ФБР размещалось на Федерал-Плаза, в нескольких кварталах к северу от ратуши. Однако их курс туда не лежал, они вроде как не собирались удаляться от финансового квартала. Вертолет опять набрал высоту, а затем устремился к единственной освещенной крыше на много кварталов вокруг: красный круг посадочных огней обозначал вертолетную площадку. «Птичка» мягко села на крышу. Агенты отстегнули ремни Эфа, заставили его подняться с сиденья – при этом сами они остались на местах – и выпихнули пленника наружу. Выпихнули буквально. Ногами. Эф ощутил два болезненных пинка. Он застыл на площадке, пригнувшись и вобрав голову в плечи. Секущие порывы воздуха ударили по его одежде. Вертолет снова взмыл в воздух, повернулся на небольшой высоте и, стрекоча, унесся туда, откуда и прилетел, – в сторону Бруклина. Эф остался на крыше один. В наручниках. Он ощутил запах гари и соленого океанского воздуха. Тропосфера над Манхэттеном была под завязку забита дымом. Эф вспомнил столб пыли над Всемирным торговым центром, огромный бело-серый плюмаж, который поднимался вертикально, а потом, достигнув какой-то определенной высоты, уплощался и растекался над линией горизонта облаком горя и отчаяния. Это облако было черным. Оно полностью замарывало свет звезд, отчего темная ночь становилась еще темнее. Совершенно озадаченный, Эф повертелся на месте, затем вышел за пределы круга алых посадочных огней и приблизился к одной из гигантских установок системы кондиционирования. Обогнув ее, он увидел открытую дверь – из проема сочился слабый свет. Подойдя ближе, Гудвезер постоял немного, вытянув вперед скованные наручниками руки. Поразмышлял – заходить внутрь или не заходить. Затем понял, что выбора у него все равно нет: надо либо срочно отращивать крылья, либо пройти весь этот путь до конца. Слабым красным светом горел указатель с надписью «Выход». Длинная лестница вела вниз – к еще одной открытой и подпертой чем-то двери. В проеме виднелся убранный ковром коридор с дорогостоящим направленным освещением. Эф спустился по лестнице и заглянул в проем. Ровно на полпути к концу коридора стоял мужчина в темном костюме. Стоял спокойно, сложив руки на уровне пояса. Эф остановился, приготовившись дать деру. Мужчина не проронил ни слова. Не сделал ни малейшего движения. Насколько мог видеть Эф, это был человек. Не вампир. Рядом с мужчиной виднелся вделанный в стену коридора логотип: черный круг, рассеченный пополам линией синевато-стального цвета. Корпоративный символ «Стоунхарт груп». Эфу впервые пришло в голову, что этот логотип сильно смахивает на затменное Луной будто подмигивающее Солнце. В крови забурлил адреналин, тело автоматически приготовилось к схватке. Однако мужчина все так же спокойно повернулся, прошел в конец коридора к двери, открыл ее и придержал для Эфа. Гудвезер осторожно приблизился к нему, проскользнул мимо незнакомца и вошел внутрь. Вместо того чтобы проследовать за гостем, мужчина молча закрыл за ним дверь и остался в коридоре. Глазам Эфа открылся гигантский зал. Его стены украшали произведения искусства – немыслимых размеров холсты с дикими, кошмарными пейзажами и бешеными абстракциями. Еле слышно играла музыка, – казалось, она вливается в уши на одном, выверенном уровне громкости, где бы Эф ни оказался в этом зале. За углом, почти упираясь в стеклянную стену – вид открывался на север, на многострадальный остров Манхэттен, – стоял столик, накрытый на одну персону. Поток неяркого света лился на белую льняную скатерть; освещение было столь искусным, что казалось, будто ткань сияет сама по себе. Эф подошел к столу, и в ту же секунду появился дворецкий – или же главный официант, в общем, слуга какого-то высокого ранга – и выдвинул для гостя единственный стул. Эф внимательно посмотрел на официанта – тот был стар, видимо, всю жизнь провел в лакеях; слуга тоже наблюдал за ним, при этом избегая смотреть в глаза. Он стоял, всем своим видом выражая упование на то, что гость без возражений займет предложенное ему место. Эф так и сделал. Стул под ним услужливо пододвинули, салфетку развернули и положили на колени, накрыв сначала правое, потом левое бедро, – только после этого слуга удалился. Гудвезер посмотрел на огромные окна. Отражение в них производило странный эффект: казалось, он сидит снаружи дома, за столом, парящим над Манхэттеном на высоте примерно восьмидесятого этажа, в то время как город внизу корчился в пароксизмах насилия. Легкое жужжание словно бы подсекло приятную симфоническую музыку. Из сумрака зала выехало моторизованное инвалидное кресло, и Элдрич Палмер собственной персоной подрулил по полированному полу к противоположной стороне стола, осторожно пошевеливая джойстик хрупкой ручонкой. Эф приподнялся со стула, но тут в густой тени зала будто материализовалась фигура господина Фицуильяма – телохранителя и по совместительству сиделки Палмера. Этот могучий парень просто выпирал из своего костюма; его огненно-рыжие волосы, коротко стриженные по бокам, но стоящие торчком на макушке, напоминали небольшой аккуратный костер, разведенный на валуне. Эф умерил свой пыл и снова уселся за стол. Палмер придвинул кресло таким образом, что поверхность подлокотников поравнялась со столешницей. Устроившись наконец, он взглянул через стол на Эфа. Голова Палмера походила на треугольник: широколобая, с отчетливыми зигзагами вен на висках, она равномерно сужалась к подбородку, трясущемуся от старости. – Вы ужасный стрелок, доктор Гудвезер, – сказал Палмер. – Мое убийство, возможно, задержало бы наше наступление, но ненадолго. Однако вы нанесли необратимый урон печени одного из моих телохранителей. Не очень-то геройский поступок, должен вам сказать. Эф промолчал. Он все еще не мог прийти в себя от смены декораций: разница между резиденцией ФБР в Бруклине и пентхаусом Палмера на Уолл-стрит была действительно велика. – Это Сетракян послал вас убить меня? – спросил Палмер. – Нет, он не посылал, – ответил Эф. – В сущности, как я понимаю, профессор на свой лад даже пытался отговорить меня от этого. Я действовал по собственному желанию. Палмер нахмурился, явно разочарованный услышанным. – Должен признаться, мне хотелось бы видеть его на вашем месте. Во всяком случае, он должным образом оценил бы то, что я сделал. Масштаб того, чего мне удалось достичь. Он понял бы величие моих деяний, пусть даже осуждая их. – Палмер подал сигнал господину Фицуильяму. – Сетракян не тот человек, каким вы его видите. – Разве? – удивился Эф. – И каким же я его вижу? Господин Фицуильям приблизился к столу, везя за собой большой медицинский аппарат на колесиках – машину, предназначение которой Эф не мог определить. – Вы видите его добрым старичком, – сказал Палмер. – Белым волшебником. Скромным гением. Эф промолчал. Господин Фицуильям аккуратно задрал рубашку Палмера, обнажив два клапана, вживленных сбоку впалого живота. Кожа магната была сплошь иссечена шрамами. Господин Фицуильям прикрепил к клапанам две трубки, идущие от аппарата, плотно заклеил места соединения и включил машину. Это явно было какое-то питающее устройство, нечто вроде кормушки. – В сущности, он большой болван. Мастер вопиющих ошибок. Мясник, палач, психопат. Запятнавший себя ученый. Короче, неудачник – во всех отношениях. Эф улыбнулся словам Палмера: – Будь он таким уж неудачником, вы сейчас не рассуждали бы о нем. И не мечтали бы, чтобы он оказался на моем месте. Палмер сонно моргнул несколько раз. Он снова поднял руку – в дальнем конце зала открылась дверь, в проеме появилась фигура. Эф внутренне сжался. Что еще приготовил для него Палмер? Если у этого заморыша какие-нибудь особые представления о мести… Но нет. Фигура оказалась все тем же слугой. На этот раз он нес на кончиках пальцев небольшой поднос. Слуга величаво подплыл к Эфу и поставил перед ним какой-то коктейль; в янтарной жидкости плавали кубики льда. – Мне говорили, вы из тех, кто получает удовольствие от крепких напитков. Эф долго смотрел на питье, затем перевел взор на Палмера. – Как это понимать? – Это «Манхэттен»,[39] – пояснил Палмер. – Кажется, вполне подходит к случаю… – Я не про напиток, черт побери! Почему я здесь? – Вы мой гость. Я пригласил вас на обед. Последний обед. Не для вас – для меня. – Кивком головы Палмер указал на машину-кормушку. Слуга вернулся с блюдом, накрытым куполообразной крышкой из нержавеющей стали. Поставив блюдо перед Эфом, он снял крышку. Глазированная угольная рыба, молодая картошка, рагу из овощей с грибами по-восточному – все горячее, исходящее паром. Эф не пошевелился – лишь тупо уставился на блюдо. – Ну же, доктор Гудвезер. Вы ведь много дней не видели такой пищи. И не беспокойтесь о том, что с ней «поработали» – подмешали яду или наркотиков. Если бы я захотел, чтобы вы были мертвы, господин Фицуильям, присутствующий здесь, позаботился бы об этом очень споро и сам насладился бы вашим обедом. Однако Эф на самом деле смотрел вовсе не на еду, а на разложенные перед ним столовые приборы. Он схватил нож из серебра высшей пробы и поднял его так, чтобы на нем заиграл свет. – Да, это серебро, – подтвердил Палмер. – Сегодня вечером – никаких вампиров. Эф взял вилку и, не отрывая взора от Палмера, принялся за рыбу. Он старался не производить шума, но наручники все равно тихонько позвякивали. Палмер тоже не сводил с него глаз. Вот Эф отделил кусочек, поднес ко рту, прожевал. Сочная рыба просто взорвалась на его сухом языке нежнейшим вкусом, а желудок заурчал от предвкушения. – Уже несколько десятилетий я не принимаю пищу через рот, – сказал Палмер. – Приходя в себя после многочисленных хирургических операций, я раз за разом отучался от поедания пищи. В сущности, потерять вкус к еде, оказывается, удивительно легкое дело. Он замолчал, наблюдая, как Эф пережевывает и глотает пищу. – Когда смотришь со стороны, спустя какое-то время простой акт поедания пищи обретает совсем уже звериные черты. По сути, становится не более чем гротеском. Все равно что смотреть на кошку, пожирающую мертвую птичку. Пищеварительный тракт «рот-глотка-желудок» – это такой грубый путь к насыщению… Такой примитивный… – Мы все для вас – просто животные? – усмехнулся Эф. – «Потребители» – вот более приемлемый термин. Но в принципе, конечно, животные. Мы, сверхкласс, давно взяли в свои руки базисные человеческие устремления и, эксплуатируя их, сами продвинулись далеко вперед. Мы обратили в деньги человеческое потребление, мы долго манипулировали моралью и законами, управляя массами посредством страха или ненависти, и в процессе сумели создать систему обогащения и вознаграждений, которая позволила сконцентрировать огромные ресурсы, большую часть мировых сокровищ в руках немногих избранных. Полагаю, на протяжении двух тысячелетий эта система работала вполне прилично. Однако все хорошее рано или поздно заканчивается. На примере последнего краха фондового рынка вы могли видеть, как мы сами довели дело до этой неизбежной, но казавшейся невозможной катастрофы. Деньги, выращенные на деньгах, которые в свою очередь были выращены на деньгах… Остается только один выбор. Либо полный и окончательный коллапс, что, разумеется, никого не привлекает, либо самые богатые жмут на педаль газа до упора и приходят к финишу первыми, то есть забирают все. И вот мы там, где мы есть. – Это вы привезли сюда Владыку, – сказал Эф. – Вы устроили его перелет на том самолете. – Да, действительно. Но послушайте, доктор, последние десять лет я был столь поглощен режиссурой этого представления, что рассказывать вам о нем во всех подробностях было бы, честно говоря, напрасной тратой моих последних часов. Если вы, конечно, не возражаете. – Вы распродаете род человеческий, чтобы купить вечную жизнь в качестве вампира? Палмер сложил руки словно бы в молитвенном жесте, но на самом деле он всего лишь потер ладони, чтобы немного их согреть. – Вам известно, что этот самый остров, на котором мы с вами находимся, когда-то давал приют такому же количеству видов животных и растений, какое ныне насчитывается в Йеллоустонском национальном парке? – Нет, не известно. И что же получается? Мы, люди, допрыгались и теперь должны получить по заслугам, так вас следует понимать? Палмер тихо рассмеялся: – Нет-нет. Дело вовсе не в этом. То, что вы говорите, звучит слишком уж моралистично. Любой доминантный вид опустошил бы эту землю с равным, если не с большим, энтузиазмом. Я хочу лишь сказать, что земле нет до этого никакого дела. И небу до этого никакого дела нет. И планете нет никакого дела. Вся система структурирована таким образом, что за долгим и нудным распадом с неизбежностью следует возрождение. Почему вы так цепляетесь за свое драгоценное человечество? Вы ведь чувствуете уже, что оно ускользает от вас, прямо в эти минуты. Вы разваливаетесь буквально на глазах. Неужели это ощущение настолько болезненно?