Эф последовал за ним и улучил возможность поговорить с Сетракяном в отдалении, так чтобы их никто не слышал. – Что вы собираетесь с этим делать? – спросил Гудвезер. Сетракян не выказал ни малейшего чувства вины оттого, что его поймали на мелкой краже. Вид у него был неважнецкий: щеки ввалились, лицо обрело бледно-серый землистый оттенок. – Фет сказал, что это, в сущности, не что иное, как препарат, разжижающий кровь. Поскольку ныне все аптеки практически разграблены, я бы не хотел в какую-то минуту оказаться без нужных мне лекарств. Эф некоторое время стоял молча, разглядывая старика, – ему хотелось понять, какая правда скрывается за этой ложью. – Нора и Зак готовы отправиться в Вермонт? – спросил Сетракян. – Почти готовы. Только не в Вермонт. Нора вовремя подметила: это место, где живут родители Келли, и ее вполне может потянуть туда. Есть один летний лагерь для девочек – Нора его хорошо знает, потому как выросла в Филадельфии. Сейчас не сезон, поэтому там никого нет. Три домика на небольшом острове посреди озера. – Хорошо, – сказал Сетракян. – Окруженные водой, они будут в безопасности. Когда вы отправляетесь на вокзал? – Скоро, – ответил Эф, сверяясь с наручными часами. – У нас еще есть немного времени. – Они могли бы поехать на машине. Вы же понимаете, что мы здесь вне эпицентра. В этом районе нет линий подземки, здесь сравнительно мало многоквартирных домов, подверженных быстрому заражению паразитами, вампиры еще не скоро займутся его колонизацией. Пока еще это не худшее место. Эф покачал головой: – Поезд – самый быстрый и надежный способ убраться подальше от этой чумы. – Фет поведал мне о полицейских, которые в свободное от дежурства время самостоятельно патрулировали улицы и заявились в ломбард, – сказал Сетракян. – Как только их семьи уехали из города и оказались в безопасности, эти полицейские решили заняться самосудом. Полагаю, у вас на уме что-то похожее? Гудвезер был поражен. Неужели старик разгадал его план? Он уже собирался рассказать обо всем Сетракяну, как вдруг в мастерскую вошла Нора, держа открытую картонную коробку. – Вот это все для чего? – спросила она, поставив свой груз возле клеток, предназначавшихся для енотов; внутри коробки были кюветы и химикаты. – Вы решили заняться фотографией и вам нужна темная комната? Сетракян повернулся к Норе: – Я хочу проверить некоторые серебряные эмульсии на кровяных червях. У меня есть определенные основания для оптимизма – в том смысле, что аэрозоль из тончайшего серебряного порошка, если удастся его выделить, синтезировать и научиться распылять направленно, будет эффективен как оружие массового уничтожения тварей. – Но каким образом вы хотите испытать его? – спросила Нора. – Где возьмете кровяных червей? Сетракян приподнял крышку переносного холодильничка из пенополистирола – там покоилась стеклянная банка, в которой медленно пульсировало вампирское сердце. – Я расчленю червя, населяющего этот орган. – Разве это не опасно? – спросил Эф. – Только в случае ошибки. Я расчленял этих паразитов в прошлом. Каждая часть регенерирует и превращается в полностью функционального червя. – Ага, – поддакнул Фет, вышедший из чулана. – Я уже видел такое. Нора приподняла банку и посмотрела на сердце, которое старик подкармливал вот уже тридцать лет собственной кровью, вливая в него жизнь. – Ну и ну! – воскликнула она. – Это что-то вроде символа? Сетракян взглянул на нее с неподдельным интересом: – Что вы имеете в виду? – Больное сердце, которое вы держите в банке… Ну, не знаю… Я думаю, оно являет собой пример того, что послужит причиной нашего окончательного краха. – И что же? – спросил Эф. Нора пристально посмотрела на него. Во взгляде ее мешались глубокая печаль и столь же глубокое сострадание. – Любовь, – сказала она. – Ах да. – Сетракян утвердительно кивнул, тем самым подтверждая догадку Норы. – Немертвые приходят за своими любимыми, – сказала Нора. – Любовь человеческая извращается: она становится чисто вампирской потребностью. – Возможно, это и есть самое страшное, самое вероломное зло нынешней чумы, – молвил Сетракян. – Вот почему вы должны уничтожить Келли. Нора кивнула: – Ты должен отпустить ее, Эф. Должен освободить ее от хватки Владыки. Освободить Зака. А в широком смысле – освободить всех нас. Эф поразился ее словам, но не мог не признать, что Нора была права. – Я понимаю, – сказал он. – Одного лишь понимания, как вы должны действовать, недостаточно, – вмешался Сетракян. – Вам предстоит совершить деяние, которое идет вразрез со всеми человеческими инстинктами. Освобождая любимого вами человека, вы… вы сами в какой-то степени становитесь обращенным. Вы восстаете против всего человеческого, что в вас есть. Это деяние изменяет человека навсегда. Слова Сетракяна прозвучали с необыкновенной силой. Все погрузились в молчание. И тут в мастерскую вошел Зак. Он явно устал бесконечно резаться в одну и ту же игру на видеоигровом устройстве, которое отыскал для него Эф, или же в наладоннике просто сели батарейки, поэтому мальчик покинул микроавтобус и вернулся в дом, где застал взрослых за какой-то непонятной беседой. – Что тут происходит? – спросил он. – Ничего особенного, молодой человек, – ответил Сетракян, усаживаясь на одну из картонных коробок, чтобы дать отдых ногам. – Просто обсуждаем стратегию. У нас с Василием намечена одна встреча на Манхэттене, поэтому, с разрешения вашего папы, мы прокатимся вместе с вами по мосту. – Какая еще встреча? – встрепенулся Эф. – На аукционе «Сотбис». Там организован предварительный осмотр лотов. – Я полагал, они не выставляют интересующий нас предмет на обозрение. – Нет, не выставляют, – подтвердил Сетракян. – Но мы должны попытаться его увидеть. Это мой наипоследнейший шанс. Как минимум, наш визит даст Василию возможность изучить их меры безопасности. Зак посмотрел на отца и спросил: – А разве мы не можем вместе с ними заняться мерами безопасности, как Джеймсы Бонды? Зачем нам этот дурацкий поезд? – Боюсь, что нет, мой маленький ниндзя, – ответил Эф. – Тебе надо ехать. – А как вы будете поддерживать между собой связь, как потом встретитесь? – спросила Нора, вытаскивая свой телефон. – Эти штуки теперь работают только как камеры. Твари валят вышки сотовой связи по всему городу. – Если произойдет самое худшее, – сказал Сетракян, – мы всегда сможем встретиться здесь. Вероятно, вам, Нора, следует позвонить вашей матери по стационарному телефону и сообщить, что мы выезжаем. Нора немедленно отправилась звонить. Фет вышел, чтобы завести микроавтобус. В мастерской остались Эф и Зак (отец немного приобнял сына за плечи), а напротив них – старый профессор. – Знаешь, Закария, – заговорил Сетракян, – в лагере, о котором я тебе рассказывал, условия были настолько жестокие, даже зверские, что я не раз хотел схватить какой-нибудь камень… да все что угодно: молоток, лопату… и укокошить одного, а может, и двух охранников. Конечно, я тут же погиб бы вместе с ними, и все же… опаляющий жар момента истины был столь силен… по крайней мере, я хоть что-то совершил бы. И уж во всяком случае, моя жизнь – и моя смерть – обрели бы смысл. Говоря это, Сетракян ни разу не взглянул на Эфа, он не сводил глаз с мальчика, и все же Эф знал, что речь старика предназначается ему. – Я действительно думал тогда именно так. И с каждым днем все больше презирал себя за то, что ничего не делаю. Перед лицом столь бесчеловечного притеснения каждая секунда бездействия воспринимается как трусость. Выживание вообще очень часто представляется как нечто унизительное. Но! В том, что я сейчас скажу, как раз и заключается вынесенный мною урок; урок, который я, будучи уже старым человеком, отчетливо вижу с высоты моего возраста: иногда самое трудное решение не в том, чтобы принести себя в жертву ради других людей, а в том, чтобы выбрать жизнь – из-за них. И продолжать жить – ради них. Только теперь Сетракян перевел взгляд на Эфа: – Я очень надеюсь, что вы крайне серьезно отнесетесь к моим словам и запомните их. Блэк-Форест. Мясокомбинат «Решения» Роскошный, сделанный на заказ микроавтобус, шедший в середине процессии из трех автомобилей, притормозил и остановился точно под навесом входа в мясокомбинат «Решения», располагавшийся в северной части штата Нью-Йорк. Подручные, вылезшие из переднего и замыкающего внедорожников, раскрыли большие черные зонты. Задние дверцы микроавтобуса раскрылись, и на подъездную дорожку опустился автоматический трап. По трапу спинкой вперед съехало инвалидное кресло. Люди с зонтами мгновенно окружили сидевшего в нем человека и быстро переправили его в здание. Зонты оставались раскрытыми до тех пор, пока кресло не остановилось посреди широкого прохода между стойлами, выстроившимися в просторном, безоконном помещении. Человек в кресле, столь старательно избегавший солнца, был укутан в одеяние, больше всего напоминавшее бурку. Элдрич Палмер, наблюдавший за входом в здание со стороны, не сделал ни малейшей попытки поприветствовать прибывшего; он просто спокойно ожидал, когда того распакуют. Предполагалось, что Палмер встретится с самим Владыкой, а не с одним из его гнусных лакеев времен Третьего рейха. Однако Темного монстра нигде не было видно. Магнат вдруг осознал, что после схватки Владыки с Сетракяном он, Палмер, ни разу не удостоился аудиенции у верховного вампира. Легкая неучтивая улыбка скривила губы миллиардера. Радовался ли он тому, что недостойный профессор оказался способен умалить достоинство самого Владыки? Нет, скорее нет. Палмер не испытывал и не мог испытывать расположение к неудачникам, особенно таким, как Авраам Сетракян. Однако, будучи человеком, привычным к постам президентов и директоров, Палмер не возражал против того, чтобы Владыка получил свою долю унижения. Палмер тут же мысленно отругал себя и зарекся допускать такие идеи даже на краешек сознания в присутствии Темного.