Я видел тебя с барсом. — Да? Видел, как ты кормишь его животными: он подкрадывался и пожирал их. Тебя влекут его проворство и красота. Но его сила пугает тебя. — Пожалуй. И еще я видел, как ты моришь голодом других зверей… — Их слишком много, я не успеваю… — возразил было Зак. Я видел, как ты стравливаешь их. Вполне естественное любопытство. Смотреть, как слабые ведут себя в состоянии стресса. Захватывающее занятие? Смотреть, как они борются за жизнь… Зак не знал, признавать ему это или нет. Эти животные твои — делай с ними что хочешь. Включая барса. Ты убираешь его клетку, ты кормишь его по собственному усмотрению. Ты не должен его бояться. — Ну… я и не боюсь. Правда. Тогда… почему бы тебе не убить его? — Что? Ты никогда не представлял, что будешь чувствовать, убивая такое животное? — Убить его? Убить снежного барса? Тебе наскучило ухаживать за животными в зоопарке, потому что это неестественное, искусственное занятие. У тебя правильные инстинкты, а метод ошибочный. Ты хочешь владеть примитивными существами. Но они не предназначены для содержания. В них слишком много силы. Слишком много гордости. Есть единственный способ по-настоящему завладеть животным. По-настоящему присвоить его. — Убить. Докажи, что способен на это, и я вознагражу тебя — твой зоопарк возродится, зверей будут кормить, за ними будут ухаживать, и ты избавишься от всех забот… — Я… я не могу. Потому что он красивый или потому что ты его боишься? — Просто… не могу. Я всегда отказывал тебе лишь в одном. Помнишь, о чем ты просил, а я не давал тебе? — О заряженной винтовке. Я прикажу, чтобы для тебя наготове держали винтовку в зоопарке. Решение остается за тобой… Я хочу, чтобы ты определился. На следующий день Зак пошел в зоопарк, просто чтобы подержать в руках заряженную винтовку. Он нашел ее у входа на столе под зонтом — небольшая новенькая винтовка с прикладом из амбрового дерева, амортизирующим затыльником и оптическим прицелом. Весила она всего полтора килограмма. Он осторожно пронес ее по зоопарку, наводя на разные цели. Он хотел пострелять, но не знал, сколько внутри патронов. Винтовка была однозарядная, и он не был абсолютно уверен, что сможет ее перезарядить, даже если ему дадут патроны. Зак прицелился в табличку с надписью «ТУАЛЕТЫ» и прикоснулся к спусковому крючку — даже не нажал, но винтовка прыгнула в руках. Приклад ударил в плечо, отдача отбросила юношу назад. Раздался громкий выстрел. Зак охнул, увидев дымок, выходящий из ствола, потом посмотрел на табличку: между буквами «у» и «а» зияла дыра. Следующие несколько дней Зак тренировался в точности стрельбы, выбрав в качестве целей изящных и причудливых бронзовых животных на часах Делакорта.[4] Часы все еще каждые полчаса играли мелодии. Фигуры двигались по кругу, и Зак прицелился в бегемота со скрипкой. Первые два заряда вообще никуда не попали, а третий угодил в козу с дудками. Зак с разочарованием перезарядил винтовку и, усевшись на скамейку неподалеку от часов, стал ждать следующего круга, но задремал под звуки далеких сирен. Колокола разбудили его тридцать минут спустя. На этот раз он целился с учетом движения, а не прямо в выбранное животное. Три выстрела в бегемота — он отчетливо слышал, как рикошетят пули от бронзы. Два дня спустя коза потеряла кончик одной из своих дудок, а пингвин — часть барабанной палочки. Теперь Заку удавалось поражать фигуры быстро и точно. Он чувствовал, что готов. Обиталище снежного барса состояло из водопада и леска, в котором березы перемежались бамбуком, и все это под натянутой высоко сеткой из нержавеющей стали. Площадка резко уходила вверх, в склон были вделаны похожие на туннели трубы, которые вели в смотровую зону и заканчивались окнами. Барс стоял на скале и смотрел на Зака — появление мальчика у него ассоциировалось с кормежкой. От черного дождя шкура самки потемнела, но вид она сохраняла величественный. Оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, она при желании — например, преследуя дичь — могла прыгнуть на двенадцать или пятнадцать метров. Она сошла со скалы, описала круг. Выстрелы насторожили зверя. Почему Владыка хотел, чтобы Зак убил ее? Какой цели послужит ее смерть? Это походило на жертвоприношение, словно Зака просили убить храбрейшее животное ради спасения остальных. Мальчик был потрясен, увидев, что барс в несколько прыжков приблизился к сетке и обнажил зубы. Голодный зверь разочаровался: появление человека не сопровождалось запахом еды, к тому же его встревожил выстрел, хотя Заку казалось, будто дело не только в этом. Он отпрыгнул назад, но потом твердо встал на ноги и прицелился в барса в ответ на его низкое устрашающее рычание. Самка описала небольшой круг, ни на секунду не сводя глаз с Зака. Она была ненасытна, и Зак понимал, что она будет есть и есть, а если корм закончится, она без малейших угрызений совести вцепится зубами в руку, которая кормила ее. Если понадобится — оторвет и ее. Бросится в атаку. Владыка был прав. Зак боялся этого зверя. И не без оснований. Но кто здесь кто — кто из них главнее? Разве Зак не работал на нее много месяцев, не кормил ее? Он принадлежал ей в той же мере, в какой она принадлежала ему. И вдруг, держа винтовку в руках, он понял, что это несправедливо. Он ненавидел ее за самоуверенность, за силу воли. Мальчик обошел вольер, снежный барс следовал за ним по другую сторону сетки. Зак вошел на площадку «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА», откуда кормили зверя, посмотрел в оконце над дверкой, через которую бросал мясо или запускал живность. Глубокое дыхание Зака, казалось, заполнило все помещение. Он нырнул в опускную дверь, и она захлопнулась за ним. До этого Зак никогда не заходил в вольер барсов, теперь он поднял голову, посмотрел на высокий сеточный навес. На земле перед ним лежали обглоданные кости — остатки пиршеств. Ему вдруг пришла в голову фантазия — войти в лесок и найти барса, посмотреть ему в глаза, прежде чем решить, убивать или нет. Но хлопок двери звучал как приглашение к обеду, и зверь тут же, крадучись, вышел из-за камня, специально расположенного так, чтобы скрыть зону кормежки от посетителей. Самка резко остановилась, удивленная появлением Зака на площадке. На сей раз между ними не было стальной сетки. Она опустила голову, словно пытаясь переварить такой неожиданный поворот событий, и тут Зак понял, что совершил страшную ошибку. Он, не целясь, приставил приклад к плечу и нажал на спусковой крючок. Ничего. Он нажал снова — безрезультатно. Мальчик передернул затвор — назад-вперед. Нажал спусковой крючок — и винтовка прыгнула в его руках. Он снова лихорадочно передернул затвор, спустил курок, до ушей дошел только звук выстрела, оглушивший его. Снова рука передернула затвор, снова палец нажал на крючок — винтовка прыгнула. Еще раз — холостой щелчок. Еще раз — патронник пуст. И только теперь Зак понял, что барс лежит перед ним. Он подошел к животному, увидел кровавые пятна, расползающиеся по шкуре. Глаза зверя были закрыты, мощные лапы замерли. Зак забрался на камень и сел там, положив на колени разряженную винтовку. Эмоции переполняли его — он вдруг затрясся в рыданиях. Он чувствовал себя одновременно победителем и побежденным. Он увидел зоопарк из клетки. Начался дождь. После этого происшествия жизнь Зака изменилась. В магазин винтовки помещалось всего четыре патрона, и на протяжении какого-то времени он каждый день возвращался в свой зоопарк, чтобы потренироваться в прицельной стрельбе по табличкам-указателям, скамейкам, веткам. Он больше рисковал. Ездил на внедорожном мотоцикле по дорожкам парка, прежде принадлежавшим бегунам трусцой, раз за разом крутился вокруг Большого луга, сворачивал на пустые проезды Центрального парка, проезжал мимо разложившихся останков, висящих на фонарях, мимо кремационных костров. По вечерам Зак ездил с выключенными огнями. Это возбуждало, добавляло остроты — настоящее приключение. Он был под защитой Владыки и не чувствовал ни малейшего страха. Но что он чувствовал, так это присутствие матери. Связь между ними, которая, казалось, окрепла после ее обращения, теперь начала блекнуть. Существо, бывшее Келли Гудвезер, теперь мало чем походило на его мать. Безволосая кожа на ее голове покрылась слоем грязи, бескровные губы утончились. Мягкие хрящи ее носа и ушей превратились в рудиментарные бугорки. С шеи свисала большая несимметричная кожная складка, а зачаточная алая бородка раскачивалась, когда она поворачивала голову. Груди усохли, туловище спереди уплощилось, руки и ноги покрылись коркой грязи, такой плотной, что ни один ливень не мог ее смыть. Почерневшие зрачки Келли плавали в безжизненных темно-красных глазных яблоках, по большей части безжизненных… оживали они только тогда, когда (может быть, это происходило только в воображении Зака) в них появлялся огонек узнавания, напоминавший ту женщину, какой она когда-то была. Не эмоция, не выражение, а некая тень, скользившая по ее лицу и скорее лишь слегка маскировавшая вампирскую природу, чем проявлявшая прежнюю человеческую сущность. Скоротечные мгновения, которые со временем случались все реже… но их было достаточно. Его мать в большей степени психологически, чем физически, оставалась на периферии его новой жизни. Зак, скучая, нажал рукоятку вендинговой машины, и в желобок упал батончик «Милки вей». Жуя шоколадку, он поднялся этажом выше. Зак вышел наружу, размышляя, что бы ему еще такое учинить. И, словно прочтя его мысли, мать вскарабкалась по неровному скалистому основанию, служившему фундаментом замка. Она сделала это с кошачьей сноровкой, поднялась по мокрой сланцевой поверхности, казалось, без всяких усилий. Ее босые ноги и пальцы с отросшими когтями перемещались с опоры на опору, словно она поднималась этим путем тысячу раз. Добравшись до верха, вампирша перепрыгнула на дорожку; следом за ней, скача туда-сюда на четвереньках, появились два похожих на пауков «щупальца». Когда они приблизились, Зак, который стоял в дверях, но не вышел под дождь, даже сквозь слой грязи увидел, что ее шейная бородка налилась, увеличилась и покраснела. Это означало, что она недавно кормилась. — Хорошо пообедала, ма? — с отвращением спросил он. Пугало, прежде бывшее его матерью, смотрело пустыми глазами. Каждый раз, видя ее, Зак чувствовал одни и те же противоречивые позывы: отвращение и любовь. Она могла часами ходить следом, иногда удаляясь на почтительное расстояние, как осторожный волк. Однажды он протянул руку, чтобы погладить ее волосы, а потом беззвучно заплакал. Келли вошла в замок, даже не посмотрев в сторону Зака. Ее мокрые ноги, грязные ладони и ступни «щупалец» нанесли новый слой нечистот на каменный пол. На короткое мгновение Зак увидел лицо матери, хотя и искаженное вампирской мутацией. Но в то же мгновение иллюзия рассеялась, воспоминание было загажено ни на миг не исчезавшим чудовищем, которое он не мог не любить. Остальные, кого он знал в прошлой жизни, исчезли. Это все, что осталось у Зака: сломанная кукла для компании. Мальчик почувствовал, как тепло наполнило помещение. По замку прошел сквозняк, словно поднятый каким-то стремительным движением. Владыка вернулся, его голос зазвучал в голове Зака. Тот посмотрел на мать, поднимавшуюся вверх по лестнице, и двинулся следом — хотелось узнать, что тут намечается. Владыка Когда-то Владыка слышал голос Господа. Когда-то таил его в себе. В некоторой степени вампир сохранил слабое подобие того состояния благодати. В конечном счете Владыка был существом с одним разумом и множеством глаз, он мог видеть все одновременно, анализировать информацию, воспринимать множество голосов своих подданных. И, как и голос Бога, голос Владыки был исполнен согласованности и противоречий, в нем сосуществовали легкий ветерок и ураган, баюканье и гром, взлет и падение, сумерки и рассвет… Но беспредельный глас Божий охватывал все — не землю, не континенты, а мир целиком. Владыка же мог только чувствовать, но не осмысливать это, тогда как в начале времен обладал такой способностью. «Вот что значит впасть в немилость…» — в миллионный раз думал он. Как бы там ни было, Владыка посредством своего расплода озирал всю планету. Множество источников информации и один центральный разум. Мозг Владыки накрыл наблюдательной сетью весь земной шар. Сжал тысячепалую планету в кулак. Только что Гудвезер, взорвав здание больницы, уничтожил семнадцать его рабов. Что ж, семнадцать потеряно, но их число вскоре восстановится — сохранение баланса инфицированных и необращенных имело для Владыки первостепенное значение. «Щупальца» остались прочесывать близлежащие кварталы в поисках беглого доктора, искать его ментальный след. Пока что ничего не обнаружили. В конечном счете победа была обеспечена, великий шахматный матч завершился, вот только противник никак не хотел признать поражение — вынуждал Владыку гоняться за последней фигурой по всей доске. Но последняя фигура на самом деле не Гудвезер, а «Окцидо люмен», единственное сохранившееся издание проклятого текста. Мало того что в книге подробно рассказывается о таинственном появлении на свет Владыки и Патриархов, там также имеется инструкция по его, Владыки, уничтожению (то есть указывается место его происхождения), нужно только знать, где искать. К счастью, нынешний владелец книги — безграмотное животное. Фолиант похитил на аукционе старый профессор Авраам Сетракян, который в то время был единственным человеком на земле, владевшим необходимыми знаниями для расшифровки книги и ее сокровенных тайн. Но у старика-профессора не хватило времени прочесть «Люмен» — Сетракян умер. И за короткие мгновения телепатической связи между Владыкой и Сетракяном (за те драгоценные секунды между обращением старого профессора и его уничтожением) вампир их общим разумом познал все то, что профессор успел почерпнуть из книги с серебряными накладками. Все — но этого было недостаточно. Место происхождения Владыки (так называемое Черное урочище) в момент обращения профессора оставалось ему неизвестно. Эта досаждало вампиру, но еще доказывало, что сплоченной группе его врагов оно тоже не известно. Сетракян единственный среди людей владел уникальными знаниями по фольклору и истории черных кланов, и эти знания, как пламя задутой свечи, погасли вместе с ним. Вампир был уверен, что даже с проклятой книгой в руках последователи Сетракяна не смогут раскрыть тайну «Люмена». Но координаты были необходимы и самому Владыке, чтобы гарантировать себе безопасность на веки вечные. Только глупец оставляет важные вещи на волю случая. В миг обладания, этого беспримерного ментального единства с Сетракяном, Владыка узнал о соратниках старого профессора. Василий Фет, украинец. Нора Мартинес и Августин Элисальде. Но самым важным был тот, с кем он уже успел познакомиться: доктор Эфраим Гудвезер. Владыка не предполагал, что Сетракян считал эпидемиолога сильнейшим звеном среди заговорщиков, и, узнав это, удивился. Даже притом, что у Гудвезера было немало уязвимых мест (его характер, потеря бывшей жены и сына), Сетракян считал, что растлить его абсолютно невозможно. Удивление Владыке не было чуждо; если существуешь веками, мрачные открытия для тебя не новость, но это не давало вампиру покоя. Как такое возможно? Вампир неохотно признавал, что высоко оценивает мнение Сетракяна как человека. Аналогично случаю с «Люменом» интерес Владыки к Гудвезеру проявился просто как некий раздражающий фактор. Этот фактор превратился в наваждение. Наваждение стало теперь одержимостью. Все люди в конечном счете сдались. Иногда, чтобы их сломить, требовались минуты, иногда дни, иногда десятилетия, но Владыка неизменно побеждал. Это была партия на выносливость. Временны́е возможности вампира были гораздо шире, чем у любого из людей, его мозг — гораздо изощреннее, к тому же он не знал ни надежд, ни заблуждений. Именно эти мысли и привели Владыку к сыну Гудвезера. Именно по этой причине Владыка не обратил мальчика. По этой причине Владыка снимал астматические симптомы в легких Зака, жертвуя раз в неделю капелькой-другой своей драгоценной крови. Это имело и некоторый побочный эффект: позволяло заглядывать в теплый и пластичный разум Зака. Мальчик чувствовал силу вампира, и тот пользовался этим, чтобы интеллектуально подчинить ребенка. Он опровергал его наивные мысли о божественном. Когда прошли страх и отвращение, Зак с помощью Владыки стал ощущать восхищение и уважение. Те назойливые чувства, что он испытывал к отцу, съежились, как опухоль после облучения. Юный разум был податлив, как тесто, и вампир продолжал его месить. Готовить его. Чтобы сознание, перебродив, начало подниматься. Обычно Владыка ставил подобные цели в конце процесса растления. Но здесь у него появилась редкая возможность поучаствовать в растлении сына и некоего суррогата того, кто пользовался репутацией нерастлеваемого. Вампир мог ощутить это падение непосредственно через мальчика благодаря кровным узам. Владыка чувствовал конфликт, что переживал Зак в истории со снежным барсом, чувствовал его страх, его радость. Никогда прежде у Владыки не возникало желания подарить кому-либо жизнь, никогда прежде не хотел он, чтобы кто-то оставался необращенным. Вампир уже решил для себя, что тело мальчика будет следующим, в которое он переселится. К такой судьбе он и готовил Закарию. По своему опыту он знал, что не стоит переселяться в тело моложе тринадцати лет. С физической точки зрения преимущества включали бьющую через край энергию, подвижные суставы, упругие мышцы, почти не требовавшие ухода. Но недостатки тоже имели место: ты переселялся в более слабое тело, структурно хрупкое, имеющее ограниченную силу. И хотя огромные размеры и сила не требовались теперь Владыке (как это было в случае с Сарду, в гигантском теле которого он проделал путь до Нью-Йорка и сбросил как старую кожу, после того как его отравил Сетракян), не требовалась ему и чрезвычайная физическая привлекательность и соблазнительность, как в случае с Боливаром. Это подождет… На будущее Владыка искал только одного — удобства. Он мог видеть себя глазами Закарии, и это было весьма поучительно. Плоть Боливара неплохо служила Владыке, и он с интересом отмечал, что мальчик реагирует на его внешность. Ведь Боливар представлял собой привлекательную личность. Артист. Звезда. А это в сочетании с темными талантами Владыки действовало на мальчишку безотказно. То же самое работало и в отношении Владыки, который ловил себя на том, что говорит с Закарией не с высоты своего положения, а как старший с младшим. Подобный диалог был ему в диковинку. На протяжении многих веков он общался с самыми жестокими и безжалостными душами. Соглашался с ними, подчинял своей воле. В том, что касалось жестокости, он не имел себе равных. Но энергия Зака была чистой, его существо имело сходство с существом отца. Идеальный объект для изучения и растления. Все это усиливало любопытство Владыки в отношении молодого Гудвезера. Вампир за многие века довел до совершенства методику чтения человеческих мыслей не только в невербальной коммуникации (известной под названием «молчу»), но даже и при ее отсутствии. Специалисты по поведению могут предчувствовать или обнаруживать ложь по набору микрожестов. Владыка умел предчувствовать ложь за два мгновения до ее формирования. Не то чтобы это заботило его с нравственной точки зрения, но обнаружить истину или ложь в договоренности было для него жизненно важно. Это означало доступ или его отсутствие — сотрудничество или опасность. Люди для вампира были насекомыми, а он — энтомологом, живущим среди них. Энтомология утратила всякую притягательность для Владыки тысячи лет назад, но сейчас интерес к ней вновь проснулся. Чем больше пытался утаить от него Закария Гудвезер, тем больше удавалось ему выуживать из него, а юноша даже не подозревал, что сообщает собеседнику все, что тому нужно знать. Через молодого Гудвезера Владыка собирал сведения об Эфраиме. Забавное имя. Второй сын Иосифа и Асенефы, женщины, которую когда-то посетил ангел. Эфраим, известный только своими детьми, сгинувшими в библейских текстах без всякого смысла и цели. Вампир улыбнулся.