Квинлан получит книгу. А Фет получит кое-какие ответы. Отрывок из дневника Эфраима Гудвезера Большинство переживают кризис среднего возраста не так тяжело. В прошлом кризис возникал из-за увядания молодости, разрушения брака, прекращения карьерного роста. Тяжесть этих периодов смягчалась приобретением новой машины, походом в парикмахерскую, где тебе замазывали седину, или покупкой шикарной авторучки от «Мон Блан», в зависимости от бюджета. Но боль моих утрат не унять. Сердце стучит быстрее, когда я думаю об этом, когда переживаю все заново. Все кончено. Или будет кончено очень скоро. Я промотал все, что имел, а то, на что надеялся, никогда не получу. То, что меня окружает, приняло свою окончательную ужасную форму. Все, что сулила мне жизнь: самый юный выпускник в классе, многообещающий переезд на восток, знакомство с идеальной девушкой, — все это пошло прахом. Вечера наедине с остывшей пиццей и фильмами. Вечера, когда я был гигантом в глазах сына… Помню, в детстве был такой телеперсонаж — мистер Роджерс, он пел песенку: «Ты никогда не попадешь, никогда не попадешь, никогда не попадешь в сточную трубу». Гребаная ложь! Было время, я мог структурировать свою жизнь в виде биографической справки или списка личных достижений, планов, но теперь… теперь это лишь набор тривиальностей, событий, которые могли бы произойти, но не произошли. Молодым человеком я воспринимал мир и свое место в нем как часть некоего сценария. Я думал, что успех (бог его знает, что это такое) — это нечто, чего можно добиться, просто отдавая себя работе, хорошо делая свое дело. Как отец-трудоголик, я чувствовал, что ежедневная упорная работа — способ обеспечивать нас, помочь нам достойно пройти по жизни до самого конца. А теперь… теперь мир вокруг превратился в место, где невозможно жить, а у меня осталась лишь боль ошибок и утрат. Теперь я знаю: вот он я настоящий. Постоянный. Кристаллизованное разочарование того молодого человека (за вычетом всех достижений ранних лет), пущенный под нож плюс, который так никогда и не был учтен. Вот он я: слабый, нерешительный, увядающий. Нет, я не сдаюсь, потому что не сдаюсь никогда… но живу без веры в себя или свою жизнь. Мое сердце трепещет при мысли о том, что я больше не увижу Зака, что я потерял его навсегда. Это я не могу принять. И не приму никогда. Не знаю как, но я его найду. Обязательно найду. Он снился мне. Смотрел на меня — и я снова становился тем гигантом, а он называл меня лучшим именем, о каком может мечтать человек: папа. Я видел вокруг свет. Этот свет очищал нас. Прощал мне пьянство, наркотики и темные пятна моей души. Я видел этот свет. Я жажду снова увидеть его в этом темном-темном мире. Под Колумбийским университетом Эф заплутал в туннелях бывшего сумасшедшего дома под бывшим Колумбийским университетом. Он хотел одного — не останавливаться. Его до глубины души потрясло зрелище: Зак, Келли и Владыка на стене замка Бельведер. Он боялся за сына, представлял всякие ужасы (Зак убит или голодает, запертый где-то в клетке), но чтобы Зак стоял рядом с Владыкой — такого Эфу и в голову не приходило. Неужели дьяволица Келли доставила сына в эту помойку? Или Владыка пожелал, чтобы Зак был рядом с ним. А если так, то для чего? Может быть, вампир угрожал Келли, а у Зака не оставалось выбора — только подыгрывать. Эфу хотелось держаться этой гипотезы. Потому что мысль о том, что мальчик добровольно сблизился с Владыкой, была невыносима. Растление ребенка — худший из страхов родителя. Эфу необходимо было верить, что Зак — его маленький потерявшийся мальчик, а не заблудший сын. Но страх мешал ему предаться этой фантазии. Эф отошел от монитора, чувствуя себя призраком. Эф залез в карман куртки, нашарил две белые таблетки викодина. Они сияли на его ладони в свете налобного фонаря. Он сунул таблетки в рот, проглотил всухую. Одна из них застряла у основания пищевода, и ему пришлось подпрыгнуть несколько раз, чтобы она проскочила в желудок. Он мой. Эф резко оглянулся. Голос Келли — приглушенный и далекий, но явно ее голос. Он дважды развернулся, но никого в туннеле не увидел. Он всегда был моим. Эф на несколько сантиметров вытащил меч из ножен. Он двинулся вперед к короткому лестничному пролету, уходящему вниз. Голос звучал в его голове, но шестое чувство показывало ему путь. Он сидит по правую руку от Владыки. Эф снова побежал, кипя от ярости, свет налобного фонарика скакал по стенкам. Он свернул в темный коридор, который вывел его… В узилище. К заключенной в клетку матери Гуса. Мужчина оглядел помещение. Больше в нем никого не было. Он медленно повернулся к облаченному в шлем вампиру, который недвижимо высился посреди своей клетки. Обращенная мать Гуса стояла совершенно неподвижно, от налобного фонарика на ее тело упала решетчатая тень. Он снова услышал голос Келли: Зак считает, что ты умер. Эф вытащил меч из ножен: — Заткнись. Он постепенно забывает. Старый мир и все прежнее. Этого больше нет, сон молодости. — Замолкни! — приказал Эф. Он внимательно слушает Владыку. С уважением. Он учится. Эф сунул меч между прутьев решетки. Мать Гуса отшатнулась, почувствовав серебро, ее отвислые груди раскачивались в полутьме. — Чему он учится? — спросил Эф. — Отвечай! Келли молчала. — Вы промываете ему мозги. Мальчик был в изоляции, он был умственно уязвим. — Вы промываете ему мозги? Мы воспитываем его. Эф сморщился — слова полоснули его, точно бритва. — Нет. Нет… что вы можете понимать? Что вы можете знать о любви… о связи между отцом и сыном?.. Мы — плодовитая кровь. Мы породили много сыновей… Присоединяйся к нам. — Нет. Только так ты можешь воссоединиться с ним. Рука Эфа чуть опустилась. — Пошла ты. Я тебя убью… Иди к нам, и будешь с ним вечно. Эф замер на мгновение, парализованный отчаянием. Ей что-то нужно от него. Владыке что-то нужно. Он отпрянул от клетки. Не поддавайся. Прекрати с ними говорить. Уходи отсюда. «Заткнись, ты, сука!..» — подумал Эф, его гнев звучал громче его голоса. Крепко держась за серебряный клинок на своем боку, Эф побежал из этой камеры в ходы туннеля, но голос Келли звучал в его голове. Иди к нам. Он завернул за угол, распахнул ржавую дверь. Иди к Заку. Эф побежал, с каждым шагом наливаясь злобой. Ты же знаешь — ты сам этого хочешь. А потом ее смех. Не ее человеческий смех, не высокий, легкий и заразительный, а издевательский, имеющей целью спровоцировать его. Вернуть назад. Но он бежал вперед. И смех стал смолкать, заглушенный расстоянием. Эф шел вслепую, клинок меча бил по ножкам выброшенных стульев, скреб по полу. Викодин начал действовать, и Эфа слега повело, тело его начало неметь, но голова оставалась ясной. Уходя прочь от клетки, он сделал поворот в собственном мозгу. Теперь сильнее, чем раньше, он хотел освободить Нору из кровезаборного лагеря. Вырвать ее из вампирских лап. Он хотел показать Владыке, что даже в такие долбаные времена, как нынешние, это возможно — реально спасти человека. Что Зак не потерян для Эфа и что влияние на него вампира вовсе не так безусловно, как он, вампир, вероятно, считает. Эф остановился перевести дыхание. Налобный фонарь стал тускнеть, он постучал по нему — свет замигал. Нужно было сообразить, где он находится, и выбраться на поверхность, иначе он потеряется в этом темном лабиринте. Не терпелось сообщить остальным, что он готов идти в лагерь и сражаться. Свернув за угол еще раз, Эф увидел в конце длинного темного коридора фигуру. Что-то в ее позе — низко повисшие руки, чуть согнутые в коленях ноги — подсказало: вампир. Эф выхватил меч и сделал несколько шагов вперед, надеясь получше осветить существо. Оно не двинулось с места. Узкие стены коридора благодаря викодину чуть покачивались на периферии видимости. Может, это галлюцинации и он видит то, что хочет видеть. А хотел он драки. Убедив себя, что это лишь плод воображения, Эф смелее пошел на призрака. — Ну, иди ко мне. Его переполняла злость на Келли и Владыку. — Иди ко мне и получи, что заслужил.