— Что случилось? Кто это с тобой сделал? Нора поцеловала старческую руку. — Никто, мама. Они отрастут, вот увидишь. Мариела посмотрела на Нору абсолютно ясным взглядом и после долгой паузы спросила: — Мы умрем? И Нора не знала, что ответить. Она разрыдалась, и теперь мать утешала ее — обняла, нежно поцеловала в голову. — Не плачь, детка. Не плачь. Мариела обхватила голову дочери руками, посмотрела ей прямо в глаза и сказала: — Оглядываясь на свою жизнь, понимаешь, что ответ на все вопросы — любовь. Я люблю тебя, Нора. И всегда буду любить. И этого никто у нас не отнимет. Они уснули вместе, и Нора забыла о времени. Когда она проснулась, на небе только-только начало проясняться. Что теперь? Они в ловушке. Рядом нет ни Фета, ни Эфраима. Отсюда нет выхода. Один только столовый нож. Она в последний раз посмотрела на его заточку. Она подойдет к Барнсу и убьет его, а потом… потом, может быть, убьет и себя. Вдруг Норе показалось, что нож туповат. Она точила лезвие и острие до самого рассвета. Станция очистки сточных вод Стэнфордская станция очистки сточных вод располагалась под шестиугольным зданием красного кирпича на Ласалль-стрит между Амстердам-авеню и Бродвеем. Построенная в 1906 году станция отвечала потребностям района с учетом его роста на ближайшие сто лет. В течение первого десятилетия станция перерабатывала около четырех миллионов литров нечистот в день, но приток населения, ускоренный двумя мировыми войнами, привел к тому, что мощности станции перестали справляться с очисткой возросших объемов. Кроме того, жители района стали жаловаться на удушье, глазные инфекции и сероводородный запах, круглосуточно исходящий из здания. Станцию закрыли частично в 1947 году и полностью — пять лет спустя. Внутри она была громадной, даже величественной. В промышленной архитектуре начала века было какое-то благородство, позднее утраченное. Сдвоенные кованые лестницы вели к мосткам наверху, а чугунные структуры, которые отфильтровывали и обрабатывали нечистоты, остались практически в своем изначальном виде. Выцветшие граффити и отложения ила глубиной в метр, сухие листья, собачье дерьмо и мертвые голуби — только они и свидетельствовали о том, что станция заброшена. Год назад Гус Элисальде набрел на это сооружение, вручную вычистил один из резервуаров и превратил его в личный арсенал. Попасть туда можно было только через туннель и только через массивный железный клапан, запертый на тяжелую цепь из нержавеющей стали. Гус хотел продемонстрировать свой потайной арсенал и вооружиться к предстоящему налету на лагерь. Эф остался снаружи — ему нужно было побыть одному, после того как он впервые за два года увидел на экране монитора сына стоящим рядом с Владыкой и обращенной матерью. Фет снова проникся пониманием к Эфу — зловредный вампирский штамм поставил доктора в поистине безвыходное положение. Фет сочувствовал товарищу. И тем не менее на пути к импровизированному арсеналу Василий сдержанно осуждал Эфа, сетовал, что тот никак не может сосредоточиться на главном. Но его сетования носили чисто практический характер, в них не было злобствования или ненависти. Может быть, немного ревности, поскольку Гудвезер мог встать между ним и Норой. — Не нравится он мне, — признался Гус. — И никогда не нравился. Он грызет себя, потому что у него нет того, что было, и из-за этого он теряет то, что есть, и потому постоянно несчастлив. Он этот… как ты говорил? — Пессимист, — подсказал Фет. — Говнюк, — кивнул Гус. — Досталось ему в жизни, — пожал плечами крысолов. — Неужели? Ах, какая жалость. А я вот тоже всегда мечтал, чтобы моя мать стояла голой в каком-то долбаном шлеме, приклеенном к ее долбаной cabeza.[17] Фет еле сдержал улыбку. По большому счету Гус был прав. Испытания, какие выпали на долю Эфа, не должны доставаться никому. Но при этом Эф был нужен Фету в состоянии боевой готовности. Численность отряда сокращалась, и все оставшиеся должны были прикладывать максимум усилий. — Он всегда недоволен. Жена его слишком достает? Бац — и нет жены! А теперь смотри: ай-ай-ай, если бы я только мог ее вернуть… Бац! Она оказывается немертвой. Ай-ай-ай, какой я бедный, моя жена — долбаная вампирша… Бац! Они забирают его сына. Ай-ай-ай, что за хрень, если бы я мог его вернуть… У него это никогда не кончается. Есть только те, кого ты любишь и защищаешь, а больше ни хрена. А что там будут говорить — мне до лампочки. Пусть моя мать выглядит как шлюха из самого вонючего порнофильма, мне плевать, старина. Это моя мама, другой у меня нет. Понял? Я не сдаюсь. И мне насрать. Если я куда иду, я хочу убивать этих говнюков. Может, потому, что я родился в месяц огненного знака. — И какого? — Близнецы, — сказал Гус. — Это знак огня. — Близнецы — это знак воздуха, — заметил Фет. — Ну и что? Да мне насрать. — После долгой паузы Гус добавил: — Будь старик все еще с нами, мы бы уже победили. — В это я верю, — согласился Фет. Гус остановился в темном туннеле и принялся отпирать замок. — Да, а как насчет Норы, — спросил он вдруг. — Ты с ней?.. — Нет-нет, — зарделся Фет. — Я… нет. — Она что, даже не знает? — улыбнулся в темноте Гус. — Знает, — отозвался крысолов. — По крайней мере, я думаю, что знает. Но мы в этом направлении почти и не продвинулись. — Еще продвинетесь, старина, — пообещал Гус, открывая впускной клапан — вход в его арсенал. — Bienvenido a Casa Elizalde![18] Гус раскинул руки, обводя широким жестом автоматическое оружие, мечи и боеприпасы разного калибра. Фет, кивая, похлопал его по спине, потом увидел ящик с ручными гранатами. — Ни хрена себе. Где ты все это взял? — Мальчик не может без игрушек, старина. И чем больше игрушки, тем лучше. — У тебя были конкретные планы? — спросил Фет. — Много планов. Я их берегу для чего-нибудь особенного. А у тебя есть предложение? — А как насчет взрывателя для атомной бомбы? Гус издал резкий смешок: — Вот это уже похоже на настоящее дело! — Рад, что ты так думаешь. Потому что я вернулся из Исландии не с пустыми руками. Фет рассказал Гусу про русскую атомную бомбу, которую обменял на серебро. — No mames?[19] — воскликнул Гус. — У тебя есть атомная бомба? — Но без детонатора. Я надеялся, ты мне с этим поможешь. — Серьезно? — не унимался Гус, не в силах поверить в слова Фета. — Ядерная бомба? Крысолов скромно кивнул. — Респект и уважуха, Фет, — сказал Гус. — Большой респект. Давай взорвем к чертям Манхэттен. Вот прям сейчас! — Что бы мы с этой бомбой ни сделали, она у нас одна. Нужно действовать наверняка. — Я знаю, кто может достать детонатор, братишка. Единственный засранец на всем Восточном побережье, который все еще может достать что-нибудь нелегальное. Альфонсо Крим. — И как ты с ним свяжешься? Перебраться в Нью-Джерси — все равно что попасть в Восточную Германию. — Есть у меня свои методы, — сказал Гус. — Предоставь это мне. Как, думаешь, я достал эти долбаные гранаты? Фет помолчал, задумавшись, потом снова посмотрел на Гуса: — Скажи-ка, ты бы доверил книгу Квинлану? — Ты это о книге старика? Что-то там «Серебряное»? — Ты бы дал ему на время эту книгу? — кивнул Фет. — Не знаю, братишка, — дернул плечами Гус. — Я что хочу сказать: ведь это всего лишь книга. — Владыке эта книга нужна не просто так. Сетракян ради нее пожертвовал жизнью. То, что в ней написано, — правда. Твой приятель Квинлан тоже так думает… — А что думаешь ты? — Я? — переспросил Фет. — Книга у меня, но для меня это китайская грамота. Ты ведь знаешь выражение: «Он такой тупой, что и молитву в Библии не найдет»? Так вот, я ничего не могу найти. Может, в тексте какая-то хитрость. Может, мы близки к разгадке. — Видел я его, этого Квинлана. Черт, я снял, как этот деятель в одну минуту расхреначил вампирское гнездо в Нью-Йорке. Два-три десятка кровососов. Гангстер улыбнулся воспоминаниям. Улыбающийся Гус нравился Фету еще больше. — В тюрьме узнаешь, что в этом мире есть два типа людей (и мне плевать, кто они — люди или кровососы): те, кто берет, и те, кто дает. И вот этот парень, братишка, он раздает, что имеет, как конфетки… Ему нужна эта охота. Ох как нужна. И он, может быть, еще один сирота, который ненавидит Владыку не меньше, чем мы. Фет кивнул. Глубоко в сердце он уже решил эту дилемму.