Пайпер в упор смотрит на девушку, которая стоит у мусорной корзины и глазеет на меня. – Тебе чем-то помочь? – спрашивает Пайпер. Девушка быстро мотает головой и выбегает за дверь, так и держа в руках поднос с остатками обеда. Несколько человек вокруг хихикают. У меня к лицу снова приливает кровь, а шея начинает зудеть. – Да уж, так мы никогда не сольемся с пейзажем, – вздыхаю я. Откатившись назад, Пайпер останавливается и насмешливо смотрит на меня. – А кто сказал, что мы собираемся с чем-то сливаться? Глава 10 Следующие две недели мы с Пайпер везде вместе. Поначалу мне казалось, что две обожженные девушки – одна в инвалидном кресле и в неоново-полосатой одежде, а другая без волос, уха и руки – привлекают вдвое больше внимания, но на самом деле на нас смотрят меньше. Может, они просто привыкли к Пайпер? Или Обгоревшая тоже успела всем примелькаться, и вскоре какая-нибудь другая «белая ворона» попадет на первую строчку хит-парада всеобщего внимания. И тогда они и вовсе перестанут замечать меня. А может, причина в беспощадной прямолинейности Пайпер. Когда на второй, и последней, неделе моей учебы какой-то тощий парень беззастенчиво тычет в меня пальцем, Пайпер проезжается креслом прямо по его ногам. – Хочешь фоточку для своей коллекции порно? – заложив руку за голову, точно пин-ап девушка из календаря, спрашивает она. Парень тут же исчезает в толпе. Как бы там ни было, но рядом с Пайпер коридоры «Перекрестка» становятся не столь страшными, и я вливаюсь в привычный ритм школы: чтение, учебники, долгие уроки, прерываемые короткими всплесками коридорного хаоса… Я с легкостью справляюсь с домашними заданиями, и две недели проходят неожиданно быстро. В субботу утром, на следующий день после окончания официального периода «реинтеграции», Пайпер подъезжает к моему крыльцу с банкой краски в одной руке и мобильным телефоном в другой. – Я приехала, чтобы покрасить твою комнату. В смысле, стены. – Она кидает мне телефон. – И еще я сделала для тебя плейлист. Я читаю название альбома. – «Огненная смесь»? – Ага. Лучшие зажигательные песни. Я подталкиваю ее кресло к первой ступеньке лестницы, а Пайпер делает звук на телефоне громче. Раздается пронзительный голос Алиши Киз, исполняющей Girl on Fire[3]. – Серьезно? Вот эту песню ты для меня выбрала? – Подобное лечат подобным, разве нет? – взяв малярную кисточку словно микрофон, Пайпер принимается подпевать: – «Эта девушка в огне-е-е!» Она тянет последнюю ноту, пока ее лицо не становится красным, потом кланяется, а я несколько раз хлопаю в ладоши. Когда начинает играть песня Билли Джоэла из далеких восьмидесятых We Didn’t Start the Fire[4], Пайпер убавляет громкость. – Эту, наверное, можно удалить. Она достает из рюкзака два валика и берет банку ярко-розовой, в тон ее компрессионной одежде, краски. – Вперед. – Сначала я должна спросить разрешения у Коры и Гленна. – Это же твоя комната? – Ну да. Но спросить все равно нужно. Гленн поднимает Пайпер в мою спальню, и я демонстрирую им с Корой краску. У Коры дрожит нижняя губа, и я чуть было не отказываюсь от затеи Пайпер. Гленн прислоняется к дверному косяку, а Кора – к нему. Рядом с мощным, как лесоруб, мужем, она выглядит маленькой, точно куклы Сары. Кажется, мыслями она где-то далеко; ее рука касается стены. – Яйцо малиновки – так называется этот оттенок голубого. Сара просмотрела чуть ли не сотню образцов краски, прежде чем выбрала его. Я поглаживаю бордюр с бабочками – декорацию к нашим с Сарой играм и танцам. Мне хочется сохранить их в таком виде навсегда. И вместе с тем – содрать к чертям, однако я гоню эти мысли. – Нам не обязательно перекрашивать их. Мне нравится голубой, – говорю я. – Нет-нет, теперь это твоя комната. – Кора улыбается, но как-то неуверенно. – Нужно было давно это сделать. Кора берет коробку с пуантами, но не может скрыть потрясение, когда Пайпер оставляет на стене первую яркую полосу краски. – Розовый? – удивляется Кора, переводя взгляд с краски на Гленна с таким видом, словно вот-вот отменит свое разрешение. – Мне он нравится, – быстро говорю я, впрочем, не до конца в это веря. Ярко-розовая краска вызывающая и вряд ли оказалась бы в первой десятке моих предпочтений, но это другой цвет, что хорошо уже само по себе. Кора явно хочет что-то сказать, но осекается и уходит, прижав к груди пуанты Сары. Дверь в ее комнату тихо захлопывается. Гленн приносит из гаража старые одеяла и брезент и набрасывает их на ковер и мебель, а мы с Пайпер снимаем со стен афиши. Затем Гленн показывает мне, как содрать полоску бабочек при помощи шпателя, и просит нас с Пайпер красить стены не выше собственного роста – не хочет, чтобы я лезла на стремянку. Пайпер перекачивает свою «Огненную смесь» на мой телефон, и мы чуть ли не целый час красим стены под звуки песен об огне – начиная с Set Fire to the Rain[5] в исполнении Адель и заканчивая Great Balls of Fire[6] Джерри Ли Льюиса. Когда звучит какой-то длинный проигрыш на синтезаторе, Пайпер перестает красить и начинает подпевать – что-то о девушке, которая летает, превратив свои шрамы в крылья. – Что это за песня?! – я стараюсь перекричать ее пение. – Phoenix in a Flame[7] группы «Аттикус». Теперь это мой гимн, я даже установила его в качестве звонка на телефоне. Пайпер продолжает петь, а я пытаюсь действующей рукой поддеть шпателем бордюр с бабочками. Левой рукой с пересаженным пальцем я могу только немного помогать себе, даже после месяцев физиотерапии у Палача Терри она слишком слаба, чтобы хватать и тянуть одновременно. Песня заканчивается, и Пайпер снова берется за дело. У нее свои трудности – дотянуться до стены, не врезавшись в нее креслом. Наконец Пайпер сдается и садится прямо на пол, переползая в нужную сторону по брезенту. – В понедельник у тебя будет великий праздник, да? Возвращение к пижаме и темной пещере без солнца и свежего воздуха, – говорит Пайпер. – Ну, все не так трагично. Мне наконец-то удается подцепить полосу обоев и оттянуть ее от стены. Она рвется посредине, распоров бабочек пополам. Пайпер размазывает краску в одном из углов. – Ну да, если тебя устраивает быть неудачницей. Но признайся, неужели в школе так плохо? Я перевожу взгляд на Пайпер, одновременно отдирая от стены очередную бабочку, пытаясь при этом сохранить хотя бы одну из них целой. – В первый день учебы я обедала в одиночестве, спрятавшись за сценой. – Жесть! – Пайпер втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. – О чем и речь. Гораздо проще жить без постоянных напоминаний о том, что́ ты такое. – Кто ты такая, – поправляет меня Пайпер. – Неважно. Забравшись обратно в кресло, Пайпер принимается отковыривать остатки обоев ногтями. – Тогда ради чего вообще все это было? Я быстро оглядываюсь, убеждаясь, что никто нас не подслушивает. – Из чувства вины, наверное. Кора из кожи вон лезет, чтобы сделать из меня обычного подростка. Может она и комнату разрешила перекрасить лишь потому, что когда-то прочла статью типа «Оформите по-новому свой путь к исцелению». – Ладно, экспресс-опрос. В последние две недели тебе приходилось бороться с ненавистью к себе и ощущением, что ты не соответствуешь принятым нормам? – Да. – Тебе казалось, что все в школе говорят о тебе и глазеют на тебя? – Да. – Ты сравнивала себя с другими не в свою пользу? – Да.